Пролог.

Я не помню, как Дикий доставлял меня к себе на планету. Я вообще мало что помню из своего первого года пребывания на ней.

А первые пол года моего существования на планете Черного Солнца, вообще прошли в обители боли, на пикнике из горячки, среди обглоданных тьмой забытья скелетов сознания и памяти.

Самая частая картинка идентификации самое себя в тот период, это образ маленькой девочки, сидящей на желтом песке, среди острых ребер каких-то великанов, коричневые осколки которых торчат из песка.

На вид мне года полтора.

Я сижу, поджав под себя одну ногу, и пересыпаю себе мелкий песок из ладошки, в сжатый кулачок. А над моей черноволосой головой, распласталось низкое Небо, насыщенно коричневого цвета.

Опускаются сумерки, и поднимается ветер, тут же создающий, а затем и безжалостно бросающийся в меня маленькими песчаными смерчами.

Поднятый ими песок больно царапает кожу и треплет на мне остатки тонкой, белой рубахи, окончательно превращая ее в лохмотья, бахромой вьющиеся по ветру.

Песок подо мной не теплый и не холодный.

С интересом озираясь вокруг, я вижу, что пространство окружающее меня, становится все более коричневым, видимо на эту землю опускается ночь. Краем глаза замечаю красный отсвет, где-то слева от себя, судя по всему, это свет заходящего Солнца.

Медленно перевожу взгляд вправо и обнаруживаю, вокруг себя частокол из множества сломанных ребер, составляющих когда-то чьи-то грудные клетки.

Внимательно осматриваю их.

Огромные ребра, торчащие из песка. Они темно-коричневого цвета с красноватым налетом. Испещренные песком и ветром, отчего стали какими-то пористыми, словно их кто-то долго и упорно глодал. С обломанными, острыми краями.

Их много вокруг меня. Бывших.

Бывших кого? Великанов? Людей?

Этого я толком не знаю. Но знаю, что они «бывшие». Откуда? Тоже не знаю. Просто знаю, что их больше нет, и все.

Это были останки, когда-то живых, очень больших, ходящих по этой земле, любующихся ее закатами и восходами, созданий. Но это было когда-то…

А ныне все, что от них осталось, это обгрызанные остовы тел, с каждым днем все более и более заносимые песком, обгладываемые ветром, иссушаемые Солнцем.

Я пристально вглядываюсь в эти мощи, когда какая-то сила небережно и зло вырывает меня оттуда, и вместо кладбища великанов, я оказываюсь в кромешной тьме, с каждым мгновением все сильнее погружаясь в беспросветную, липкую черноту, словно ложка в густой кисель.

Сначала, черная мгла, словно стая мошкары, лезет мне в глотку, забивает нос, заползает в глаза и уши. Не дает дышать, выворачивая меня наизнанку, и острыми когтями кромсает кожу на лоскутки.

Из нее не вырваться. Но я трепыхаюсь, словно жук, пришпиленный булавкой к стене, и пытаясь сделать вдох, наполняю легкие ядовитой тьмой, после чего лечу в бездонную черную яму, погружаясь в ее непроницаемый мрак все глубже и глубже.

От ужаса я отчаянно машу руками и ногами, пытаясь удержаться от погружения во тьму, но зацепиться за что-либо у меня не получается. Слишком широка яма. Слишком.

А из нее уже, снизу, откуда-то из беспроглядной черноты, навстречу мне, в голодном томлении, тянутся множество щупалец, крючьями мрака начиная срывать с меня кожу и безжалостно ломать ребра.

Вот тогда то, Бездна становится гулкой в своей тишине.

А липкие щупальца мглы уже обнимают меня сзади, словно нетерпеливый жених долгожданную невесту, острыми когтями боли вырывая мне глаза. И в любовном томлении распахивают бездонные пасти с множеством острых зубов, с хрустом вгрызаясь мне в горло и выдергивая из таза позвоночник, с легкостью руки офисного клерка, вынимающего простой карандаш из стаканчика.

Затем, вожделея плоти, липкая, скользкая тьма дышит мне в затылок смрадом отхожей ямы, черной огненной лавой, затекая в горло и разрывая его изнутри, словно адский поцелуй преисподней рвет белое тело грешницы.

И у меня уже нет больше кожи, нет тела, ведь каждый его атом был вспорот кинжалами боли.

У меня теперь нет и глаз, и я не могу больше видеть.

А уши заливает горячий металл, остервеневшей от моих попыток ее остановить, боли. И я перестаю слышать.

Горла у меня тоже теперь нет, так что и кричать нечем.

Да и тела то в общем, уже нет. Оно растворилось в черном кошмаре умирания.

А что есть?

Странно, но почему-то все еще есть я.

Та я, которой все еще больно. Больно, на каком-то ультразвуковом запределье. И это мое странное, бестелесное Я, все еще ощущает эту боль и все еще пытается вырваться из цепких объятий черных щупалец Смерти, желая жить. Оно все еще пробует вернуться назад, выбравшись из черного колодца бессознательного. Рвется, туда – наверх. Где светят звезды, где слышен плеск Океана и теплый ветер обдувает кожу. И где, эта самая кожа есть, в принципе.

Вернуться! Я хотела вернуться.

Но как?!

Я вновь оказываюсь сидящей на желтом песке и смотрю на острые ребра похороненных под ним Великанов.

А что, если отдолжить кости у них? Ведь им они больше не нужны. Так? Так. А мне пригодятся. Я же не умерла. Я живая. А они мертвые.

Я тянусь пухлой ручонкой к ближайшему слому коричневых ребер и крепко сжимаю одно из них в кулачке.

И как только острый кончик ребра оказывается зажатым в моей ладошке, так я тут же вновь падаю в беспросветную черную мглу странного Пограничья между бытием и небытием.

Так для меня и прошли эти пол года.

Пол года за гранью…

А затем, ко мне стали возвращаться…: сначала звуки, потом запахи. А следом за этим, я начала вновь понимать и смысл сказанного, учуянного.

Т.е. потихоньку вновь проявляться из пустоты…, как некто возникает из ничего, при проявлении старинной фото пленки.

Глава 1. Возвращение.

Возвращалась назад я медленно. Очень медленно.

Почему вообще начала возвращаться?

Вопрос…, однако.

Мне лично, кажется, что моему уму просто надоело однообразие. Как бы странно это не звучало.

Видимо остаткам восприятия, разума, просто захотелось новизны ощущений, раз уж какие-то ощущения организм все еще мог испытывать, в принципе. Плюс банальный инстинкт выживания. Сознание, или что там от него еще осталось, цеплялось за свою идентичность как живого организма. Другое дело, что этому самому сознанию было куда возвращаться.

Диким удалось сохранить мое тельце.

Конечно, все происходило не быстро.

Сначала я начала испытывать некий дискомфорт. Что-то типа скуки. Мне начал приедаться и острый, все подчиняющий себе страх, от бесконечных провалов в густую черноту, и однотипный пейзаж песчаных дюн, в непонятно каком мире.

Ведь человек привыкает ко всему, вот и я привыкла, и к бесконечным полетам в темную мглу, и к одиночеству среди останков мертвых жителей неизвестного мне мира.

Естественно, это не было осознанное ощущение того, что мне скучно. И чем бы еще заняться?

Но каким-то глубинным пластам моего сознания все приелось, что называется.

Боль притупилась, как и страх. Они больше не вызывали выплеска адреналина в первоначальных масштабах.

Мир Великанов… ? Да я им уже все ребра пересчитала, сидя на этом песке.

И вот чем себя еще развлечь, бедной девушке, прикажите?

Да тем же, чем развлекали себя первые путешественники, бросая привычное и отправляясь в неизведанное.

Правильно – надо посмотреть, что там за горизонтом?

А горизонт, он же для меня был, ведь не внизу. Горизонт – он наверху. Небо, оно сверху.

И вот, как – то раз, я, летя в очередной раз плашмя вниз, вдруг сфокусировалась на белесом мареве того, что в этом пространстве можно было считать верхом. Как обычно падая в глухую тьму, я вдруг поняла, что мне все это уже неинтересно. Я и так знаю, что сейчас будет: сначала, мне в тело вопьются миллион острых крючков, затем мою кожу начнут кромсать на узенькие полоски, после чего выдавят последний воздух из разодранных в хлам легких и наконец, с чувством глубокого удовлетворения, выдернут из таза позвоночник.