– Ладно, ладно…

– Вот ты говоришь: Кашканар…

– Я говорю?

– Ты говоришь.

– Ничего я не говорю.

– Ну, говорил. Кто-то говорил, все равно. Не важно. Вот, все говорят: Кашканар. А что – Кашканар? Думаешь, просто гора? Гора и все?

– Гора, да. А что еще?

– Ээээ… Вот я тебе расскажу. Среди местных, а я тоже ведь в какой-то степени местный, существует предание о народе, который в стародавние времена жил на склонах этой горы, в этих самых местах. Город у них здесь был, или большое поселение. А по пади внизу, в которой трактор застрял, протекала река, достаточно полноводная, чтобы по ней лодки плавали. Эта река ниже по течению, видимо, в Харь-Бирь впадала. Такая география. Нормально те люди жили, сказывают, в достатке. Благоденствовали. В лесах полно дичи водилось, в реке рыбы. Грибы, орехи, ягоды всякой полно. В общем, все, что нужно для жизни, им давала природа. Но не это главное.

– Что же главное?

– Главным их богатством была гора. Кашканар, да. Сказывают, имелся в горе рудник, и добывали в нем серебро. Достаточно, чтобы делать на продажу из добытого серебра украшения и всякие другие вещи. Так что жили в городе рудокопы, металлурги и ювелиры. Ремесленники, за счет ремесла своего процветали. По реке на лодках купцы приплывали, привозили все, что местным нужно было, а увозили то, что они предложить могли. Торговля тоже процветала. Тогда, говорят, и климат здесь другой был, более сухой и теплый, так что, помимо прочего, верблюды здесь водились, и ходили туда-сюда караваны.

– Прямо идиллия. Глава из истории Древнего мира, из учебника.

– Тогда уже из Истории средних веков.

– Да все равно. Интересно.

– Однако, это местное сказание. И идиллия скоро закончилась.

– От чего это?

– А вот никто не знает. Что-то случилось, появился враг, от которого они ни отбиться, ни откупиться не могли. Решили уходить. Но куда уходить? То ли не могли придумать, куда, то ли посчитали, что ненадолго, то ли уже заранее все приготовили, потому что ждали нашествия, – а, скорей, все сразу – в общем, ушли они в гору, в рудник, со всем своим скарбом и домашними животными. Ушли, и вход за собой завалили, чтобы враги не проникли следом. Один верблюд заартачился, не захотел лезть под землю, поэтому его оставили. Верблюд далеко не ушел, потыкался по округе, помыкался, потом забрался на гору, да и окаменел там от тоски и печали.

– Вот этот самый верблюд?

– Этот самый, да.

– А что же народ?

– Народ из-под земли так и не вышел, во всяком случае, никто его здесь больше не видел. Однако с той стороны в горе до сих пор можно найти засыпанный вход в рудник. И по нему к подземному городу пройти можно, в принципе. Но не каждый может, вот в чем фокус. Не каждому проход открывается.

– Почему же его не откопали? Серебро ведь. Могли бы вновь добывать.

Тагази пожал плечами.

– Кто его знает. А геологи тут лазили, сам встречал, но, видимо, ничего не нашли. Посчитали, что нецелесообразно. Может, слишком глубоко копать надо. А может, все изменилось. Все ведь меняется, и реки здесь, считай, больше нет, лишь ручей да болото, и лесом все поросло, и климат другой стал.

– Красивая история. Только ты же ее не просто так рассказал?

– Я вот подумал… А не может ли быть так, что тот враг мифический, который заставил народ в гору уйти, что это на самом деле тоже духи? Такие же, как нынешние. А скорей всего, те же самые.

– То есть, ты хочешь сказать, что Брешь…

– Периодически повторяется. Возвращается, время от времени. Когда мировая механика делает поворот и занимает определенное положение. Пазлы складываются, и портал, или как там это называется, открывается. А потом механика срабатывает дальше, как ключ в замке, не знаю, проворачивается, и проход закрывается. До следующего оборота.

– А вот это вполне возможно. То есть, да, так и говорят, что Брешь переходит в стадию запирания. Уже, собственно, закрывается.

– Почему же никак не запрется?

– Да потому, что кому-то очень не хочется, чтобы это случилось. Может, кто-то нашел способ в эту механику, в шестеренки, палку вставить?

– Ты кого-то конкретного имеешь в виду, а, взводный?

– По крайней мере, духов. Ведь зачем-то они к нам лезут?

– Это точно, зачем-то лезут. Меня тоже всегда интересовало, зачем? Кстати, знаешь как тот древний город назывался?

– Как?

– Тагазим.

– Да иди ты!

– Точно!

– Значит, ты потомок тех? Которые рудокопы и серебряных дел мастера?

– Возможно. На этот счет в семейных преданиях, да, имеются кое-какие намеки. Так что, мне самый резон и воевать здесь с врагом, и, если придется, голову на склоне горы сложить.

– Ну, ты о дурном-то не думай!

– Да нет, нормально. Все равно, по нашим преданиям все умершие, наши которые, попадают туда, в подземный город Тагазим. Раньше или позже. Настоящая и лучшая жизнь происходит, протекает там.

Тагази был крупным мужчиной лет сорока пяти, возможно, и под пятьдесят. Точно Серж определить затруднялся, но возраст гоплита ощущался, как говорится, на расстоянии, ибо был он чем-то похож на доисторического ящера. При взгляде на него сразу чувствовалась мощь и какая-то изначальная сила, темная, которую лучше не возбуждать. И, тоже здоровенные Туз, Детина и прочие, действительно старались не возбуждать. Не задирали, как прочих, относились с опаской. Прозвище Сократ – единственное внешнее проявление их некоторого пренебрежения, мол, не слишком ли много ты базаришь, старик? Но Тагази относился к такой рефлексии на свое присутствие в мире с пониманием, посмеиваясь над собой и остальными. Сократ? Почему нет?

Он был среднего роста, плотный, с головой на короткой толстой шее, с ладонями, в перчатках похожими на саперные лопатки в чехлах, и большими ногами. На шее у него на широком ремне висела плазменная пушка, ПП-100, а он, перекинув через нее расслабленные руки, казалось, сам на ней обвисал. Обманчивое впечатление, под внешней мягкостью пряталась взведенная пружина. Он был чуть ниже Сержа, но шире в плечах в два раза, отчего рядом с ним выглядел очень внушительно. Гладкие, черные с проседью волосы, собранные на затылке в хвост, облегали череп коконом. Черные глаза, крупные черты лица цвета закопченного пергамента и серебряная серьга в левом ухе довершали образ воина.

Тагазимула являлся эвокатом, то есть дослужившимся до пенсии гоплитом, который по личной просьбе трибуна Забубеева вернулся на службу в Легион. Жизнь, отданная военной службе, – немалая ценность для тех, кто понимает. В прошлом старший прапорщик, Тагази всю жизнь следовал за своим долгом, – как он его понимает. Он, кстати, охотно объяснял всем желающим, что и как понимает, кому и чему служит, поэтому его и прозвали Сократом. Очень надежный, но с Бегуновым как раз прокололся.

Эвокаты были распространенным явлением, в кагортах они пользовались заслуженным уважением, кое-где из них составляли отдельные подразделения, но чаще они находились при командире центурии и выполняли обязанности старшин. Тагазимулу, когда в третий взвод пришел Бегунов, Докучеев отрядил туда же в качестве его помощника, и с этой ролью он по факту не справился. С Бегуновым у него контакта не получилось, изначально. Потому как был Бегунов мужиком понтовитым, и разумные речи Сократа слушал вполуха, скучны они ему казались, а слушал совсем других, и другие слова впитывал. Сыграло видимо свою роль и то обстоятельство, что во взводе Тагази тоже оказался хоть и не совсем новичком, но как бы со стороны, поэтому всех тонкостей и хитросплетений внутренних отношений не знал. Так что, когда Бегунов пропал, это оказалось для гоплита полной неожиданностью.

Первый выход на позицию Сержа тоже едва не закончился трагически. Правда, он находился рядом, но прилетевший дуплет шлепков все же проморгал. Зато взводный не оплошал, успел прикрыться щитом, чем спас и себя, и Воробья. Однако уже через пару дней довелось отличиться и Тагази лично. Биту он заметил, едва та вылетела из кустов на той стороне, поэтому вовремя уронил на землю и подмял под себя взводного, прикрыв обоих щитом. Бита шарахнула по земле перед бруствером, выбив из нее целую тучу камней, которые просвистели над их головами и пробарабанили по щиту, как пули. Бита срикошетила, перелетела через окоп фырчащим темным пропеллером, и с яркой вспышкой рванула где-то на склоне Кашканара.