На земле человеческой разверзся ад и безумие. Со скоростью полёта пули М21, в головы пехотинцев пришло осознание о серьёзной настроенности врага. Впереди нас ждали немалочисленные силы, а большие войска ВНА.

200 человек засели на базе КОВПВ, ожидая подкрепления. Их вылазки на близлежащие улицы, вызывали ожесточённое сопротивление.

Когда мы с Барнсом попытались пересечь самую простую улицу, по нам тут же был открыт огонь. Свинец летал тут и там. У меня столько волосков на щетине не было, сколько пуль могло нас убить, но так и не достало. Пехота отступила, дабы попытаться определить позиции. А Вьетконговцы в это время, перемещались по этой территории так свободно, как хоккеисты на льду. Не успей мы отойти с одного места на другое, им сразу удавалось занять нашу предшествующую позицию. Это сущий кошмар. Сражаться было невозможно.

Я бежал по улице, мимо всех этих больших зданий. Мы завернули за угол и двинулись по улице. И тут началось! Вражеские солдаты расстреливали всех, кто завернул за этот проклятый угол. Снайперы засели на верхних этажах. Заворачиваешь в угол и сразу получаешь пулю сверху. Были случаи, когда я оборачивался и видел подстреленных на смерть товарищей, лежащих прямо посреди улицы, или упёртых в стены здания. Однажды, я обернулся и увидел, что парень тянет ко мне руку, чтобы я ему помог. Только сделав шаг в его направлении, мне уже можно было любоваться его черепом и мозгами. Снайпер моментально его пристрелил, как дворовую собаку. Опять пришлось бежать и прятаться.

Я даже помню одного пехотинца, которого звали Джеймс МакКой. Он до сих пор отправляет на могилу своего товарища Салазара цветы прямо в Техас. Казалось, что тот парень всегда улыбается. МакКоя, имевшего к парню товарищеские чувства сослуживца, было жалко не меньше самого Салазара, который был слишком молод, чтобы умирать.

Так произошло наше первое столкновение с ВНА в городских условиях. Морская пехота всегда сражалась в джунглях, но ничего не знала о городских сражениях. Пришлось учиться и адаптироваться по ходу всей событийности.

Мы ещё не могли знать точное количество времени, отведённого нам для пребывания в этом аду. Но, если бы мы знали, что для пробития через 7 кварталов нам понадобиться 27 дней, то многие явно бы обезумили от такой новости. Так всё и было.

Чтобы перейти к последующей точке, нужно было зачистить все дома стоящие на пути к ней. Задача была вовсе не из лёгких. А иначе Гуки могли появиться внезапно и прямо посреди шествующей пехоты. Тогда началась бы анархия и кровавая баня. Второе было неотвратимостью, в любом случае уже ждавшей нас впереди. Просто никто этого не знал.

Практически во всех зданиях есть много мест, чтобы спрятаться и там всего от 1 до 2 выходов, где тоже сидит враг. Иногда было так, что когда ты штурмуешь одно здание, враг переходит к следующему. Такой идиотизм напоминал игру в кошки мышки.

Когда-то мне даже удалось поговорить с легендой морской пехоты – Сержантом Кэнноли. Он был неразговорчивым человеком.

– Что скажешь, глядя на это всё, Сержант, – спросил я.

– Мне это совсем не нравится, – слово такого человека стоило больше золота, а такой ответ пугал по круче фильмов Альфреда Хичкока.

В отличие от джунглей, где огонь по ВНА мог принести хоть какой-то толк, здесь от этого пользы не было вообще! Счёт проблем, конечно, на этом не заканчивался, не являясь даже самым главным препятствием на пути к победе. Исторические здания Хюэ охранялись специальными законами. Даже гадать не нужно, почему нам была запрещена артиллерия. Думаю, что вы и сами уже обо всём догадались. А мы ведь были на войне. Какой смысл был её устраивать, если нельзя себе позволить пальнуть из базуки по зданию, в котором тебя поджидает враг, всегда готовый пустить твою кровь? Оставалось лишь отбивать здание за зданием.

А никто даже и представить не мог, что это такое. Вы, заходите в домик, и что вас там ждёт!? Ближний и рукопашный бой. Пройдя треть квартала, нужно было остановиться и зачищать дома. С чем это сравнимо для обычного человека, никогда не принимавшего бой в горячей точке? Ему бы это показалось медленным и кровавым кошмаром.

Об одном из таких я вам хочу рассказать.

1 февраля 1968 года. Мы, как и обычно нам это полагается, по вошедшему в привычку экстримальнейшему графику, благодаря, мать их, специальным законам, зачищали здания. Мы попали на улицу, по её правой стороне проходил ряд небольших двух этажных домиков, а по левой разрушенные магазины, в которые не занесло бы даже само приведение Каспера. Максимум, что нас поджидало в этих развалинах, так это пыль с витрин, где валялись никчёмные и никому ненужные сувениры с изображением рожи Хо Ши Мина.

Став у первого дома в начале улицы, Барнс сразу обратил внимание на его небольшой балкон второго этажа, что был прямо над нами. Там с автоматом Калашникова в руках, лёжа на спине, нас запросто мог поджидать маленький Гук, решивший сбросить нам гранату или чего похуже. Пока это оставалось только фантазиями.

На зачистку этого дома отправился меня и рядового Джеймса Гарбранта. Я сразу снял свой бронежилет с большими и неудобными карманами для магазина к М16. Затем снял каску с прикреплённой к ней пачкой сигарет «Dead Line». Пришлось затушить ту, что была у меня в зубах. Тогда я прищурился потому, что дым попал мне в глаза. Винтовку я передал Барнсу, а он стоящему сзади. На теле осталась лишь зелёная футболка, вымоченная в поту и заправленная в зелёные штаны. На моей спине висело два мачете в чехлах, а на ремне красовался нож Боуи. Он сразу же был мною расчехлён. Все долго любовались своим отражением в нём.

– Наконец…, – шёпотом произнёс я, глядя на его огромное лезвие со скосом на конце обуха и белёсую рукоять из слоновой кости. Гарда этого ножа спасала не больше, чем он сам. Ведь соскользни моя рука хоть один раз на острейшее лезвие, и пальцы могли попрощаться со своим изначальным местоположением. Эта громадина должна была навести шума…

Теперь вся накипевшая злость, получила лицензию на высвобождение. Мы с Джеймсом стояли у двери. Дуло его винтовки М16 смотрело прямо на замок, который как, оказалось, был заперт. И раз нас там ждали, в чём все уверенны были на 100 процентов, то никто из нас двоих не собирался скромничать. Я и Джеймс приняли решение войти во всей красе.

Я стоял в стойке, говорящей о боевой готовности. Мои мускульные руки были согнуты в локте. Правая держала здоровенный нож. Левая, растопырив пальцы, была готова брать врага за одежду мёртвой хваткой. На моих больших предплечьях вздулись вены, а глаза заливал пот, на который я не обращал ни малейшего внимания.

Прозвучало два выстрела. Обе пули вынесли замок, а моя нога дверь. Щепки полетели в разные стороны. Выбитая мною дверь пригвоздила одного из двух Гуков на первом этаже к стене, но не вывела из строя. Этим узкоглазым должен был заняться Джеймс. Поэтому, я бросился на второго Вьетконговца, смотревшего на меня, когда я оказался в доме.

Двумя неуловимыми взмахами ножа Боуи, я вскрыл ему грудную клетку. После каждого из двух ударов, звук разрубленных костей понёсся за выплеснутой наружу кровью. Ладонь, где находился нож, прочувствовала вибрацию рукояти, когда лезвие прорубало кости грудины и пару рёбер. Багровые брызги украсили пол. И этого было недостаточно тому зверю, которого уже было не остановить. Моя левая рука схватила Гука за форму на груди. Ткань сочилась кровью, она вымочила мою ладонь и пальцы. Я прижал его к стене и посмотрел ему прямо в лицо, он сделал то же самое. У него было сонное лицо. Спустя миг, я резко воткнул большое лезвие ему в глаз. И сделал это так сильно, что нож вошёл в голову по рукоять, а железо прошло голову насквозь, вонзившись в стену, по всей видимости, из камня не самой прочной породы. Убитый раскрыл свой рот, уже, будучи мёртвым и с пригвожденной к стене головой. Когда я достал нож, его труп скатился к полу, оставив за собой кровавую дорожку на бледной стене, протяжностью до безжизненного тела.