© Е.С. Пестерева, 2021

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021

Моя первая публикация как критика – рецензия на поэтический сборник – была написана и опубликована в 2011 году. В тот момент я ясно понимала и могла объяснить, что для меня литература и для чего она нужна миру, что мне важно в критике, чего я хочу от прозы и поэзии, чего я хочу от писателей и читателей, и зачем этим сущностям я сама. С тех пор прошло десять лет. По перечисленным вопросам я чувствую растерянность и недоумение разной степени выраженности.

В эту книгу я собрала статьи, обзоры, рецензии, заметки, интервью, эссе, манифесты и описания литературных вечеров, написанные в разное время, опубликованные и нет. Опубликованные отредактированы, сокращены, дописаны, часть купюр, сделанных при публикации, восстановлена.

Я все еще считаю, что литература – частный случай речи, и ее главная задача – коммуникативная. Это путь от одного человека к другому. Поэтому материалы в книге расположены вне хронологии, отечественная поэзия соседствует с иностранной прозой, а жанры критики перемешаны между собой. Мне хотелось объединить материалы по авторам и группам, таким образом, каким они существуют на моей литературной карте. В результате пришлось рассказывать о Нате Сучковой сразу после Марии Марковой, а о Сергее Гандлевском – сразу после Алексея Цветкова. Этот путь от меня как критика к читателю кажется мне самым прямым.

– Какие книги на вас повлияли больше всего?

– Первые 25 лет жизни я жила в коммунальной квартире. В библиотеке на несколько полок чудом был Мандельштам, изданный во Владивостоке, сборник с ладонь, мягкая обложка, синий. Первое прочитанное стихотворение – «Сегодня дурной день», второе – рядом на развороте – про то, что «своей булавкой заржавленной / достанет меня звезда», и я решила, что ничего. Третье – про раковину без жемчужин, и мне не понравилось. Четвертое – про «я качался в далеком саду на большой деревянной качели». Была осень, мне было шестнадцать, мне не нравились вообще ничьи стихи, да и проза, да и люди тоже не очень. Но деревянная качель под соснами раскачалась перед моими глазами, и я до сих пор ее вижу.

В школьной библиотеке нашлась книжка с выдержками из дневников Толстого, я читала, как каждый день он мучается виной и отвращением к себе и дает бессмысленные клятвы не шататься по гостям, не играть в азартные игры, не болтать пустых сплетен, не ходить к девкам – и то ли верит, что в этот раз сможет, то ли с самого начала знает, что все это напрасные усилия, то ли и то, и другое одновременно. Я бы сказала, было ощущение, что я прекрасно его понимаю, но на самом деле оно было противоположным: что меня наконец-то кто-то понимает – и это приносит облегчение.

Позже, лет в 18–20, это были «Исповедь» Августина и «Шпиль» Голдинга – как я сейчас замечаю, они продолжили тему внутреннего конфликта и войны человека с самим собой. Мандельштам их спасительно уравновешивал своим изумлением перед даром жизни и воздушным сиянием лирики.

НГEx libris, 21 ноября 2019

Последние несколько лет книжные обзоры есть в журналах Marie Clair, Elie, Cosmopolitan, Glamour, Esquire, SNC, Men’s Health, Playboy, Домашний очаг, Медведь, Дилетант, Добрые советы и далее, и далее. Добавлять книжную полосу или книжный разворот стало правилом хорошего тона. Это могут быть регулярные обзоры или тематические подборки.

Работая литературным обозревателем в Psychologies, я три года наблюдаю сопротивление и преодолеваю взаимную неприязнь читателей и писателей. Например, ощутимо предубеждение, что современная отечественная проза это очень скучно, сложно и оторвано от реальности, в смысле, делается писателями для писателей, на замкнутый на себе междусобойчик. Второе предубеждение: современная русская проза выискивает наиболее мрачные и травмирующие фабулы и педалирует темы социальных язв, т. е. это проза кромешного ада из одиноких старушек, детдомовских детей, домашнего насилия, убожества и нищеты, причем конфликты либо не разрешаются, либо разрешаются так, что окончательно отравляют жизнь читателю. Добровольно читать такую литературу читатель не согласен. Личный ад у него и без книжек есть.

Каждый месяц я рассказываю читателю, что современная проза это не так страшно, как кажется, и включаю в обзоры Абгарян, Улицкую, Водолазкина, Данилова, Воденникова, Шишкина, Толстую, Кучерскую, обоих Драгунских. Я сознательно называю отечественных прозаиков, потому что круглый стол, насколько я могу судить, не о переводной литературе. Хотя большей частью я читаю и обозреваю иностранную литературу.

Кроме этого, есть предубеждение, и читательское, и, разумеется, писательское, среди поэтов, критиков и всего «литературного бомонда», что глянцевый журнал это вершина пошлости. Такой антипод «толстого» журнала. Что глянцевый журнал делают люди низкого культурного уровня для себе подобных и хуже – и ради денег. Журнал для масс. Эти самые массы, похоже, современному писателю мерещатся столь дикими, что контакт с ними мучителен и не нужен.

Можно сколько угодно говорить о невстрече автора и читателя, но встреча с позиций снобизма невозможна.

Книжными обзорами присутствие литературы в глянце не исчерпывается. Это могут быть эссе, интервью с писателями, опыты прочтения классики, как делала в свое время Новодворская в «Медведе», могут быть стихотворения или журналистские материалы с инфоповодом типа книжных ярмарок и появления сайта Gorkiy. Глянцевые журналы охотно публикуют рассказы и фрагменты романов. Рассказы – строго неопубликованные ранее, а вот фрагменты могут быть и из только что изданной книги.

Елена Луценко: Лен, а вот такой вопрос… Есть ли в глянцевом журнале цензура в отношении литературной критики? Что автоматически не может попасть на страницы, так сказать, рецензий?

Елена Пестерева: Нет. Цензуры нет, потому что на это нет ни у кого ни сил, ни денег, ни времени, ни желания. Если вы делаете регулярные обзоры для ежемесячника, то процесс устроен примерно так. Издатели присылают свои анонсы и редакционные планы. Могут выделять при этом фокусный ассортимент, а могут и не выделять. Если Редакция Елены Шубиной издает пять книжек в месяц, конечно же, все пять будут анонсированы. Если анонс пришел не от РЕШ, а в обще-эксмовой рассылке, то в ней будет фокусный ассортимент. В него не попадет, например, Мураками – у издателя нет проблем его продать, стало бы, издатель не заинтересован в вас как в рекламной площадке.

Издательские анонсы – это примерно 100–150 книжных наименований в месяц. Ни одна журнальная редакция не будет сидеть и смотреть, что там вышло и про что из этого стоит писать, а про что – не стоит. Для этого, собственно, и есть книжный обозреватель. Он на свой страх и риск выбирает шесть-семь, максимум, восемь книжечек в месяц, стоящих того, чтобы вообще о них хоть что-то говорить. Разумеется, никто не мешает сходить в книжный, найти там нового Мураками или Эрленда Лу, которых в фокусном ассортименте не было – и написать о них.

Елена Луценко: Ну, просто я знаю, что вот на том же «Снобе» электронной версии ведется очень строгий учет того, что происходит, и если, скажем, критика, театральная критика или литературная критика, не близка тому типу читателя, той аудитории, которая воспринимает, то это дело сворачивается. То есть, как ты выбираешь то, что может быть интересно вот этому сегменту читательской аудитории? По каким принципам происходит отбор из вот этих ста пятидесяти новинок ежемесячно? Это же огромный поток литературы.