– Ну, хоть этого вы не позволили, – саркастически прохрипел Дахно.

По случаю чудесного избавления от служебного тупика – после назначения на должность начальника штаба, – полковник Дахно, как водится, накрыл поляну, то есть, выставил угощение. Выпить-закусить, если кто не понял. Мероприятие проходило в сауне, устроенной в подвале штаба по личному распоряжению Командующего, большого любителя банных процедур. Приглашен был лишь узкий круг лиц, чином не ниже полковника – не считая упомянутого уже майора Марлинского, Петра Петровича, отвечавшего за сервировку стола и наполненность посуды. У Петра Петровича имелся прирожденный талант к организации и проведению застолий, поэтому очень часто начальство, да и не только оно, использовало его в этом качестве. Особенно же в неофициальной, банной обстановке и при полном неглиже. Тут кстати нужно заметить, что отец Петра Петровича, Петр Петрович старший, вышел в отставку в звании генерал-майора. Он являлся давним другом и сослуживцем нынешнего Командующего, генерала Горынина, не удивительно, что Марлинский-младший был знаком с ним с самого детства. Вот смотрю я на тебя, не раз говаривал ему Иван Владимирович, дядя Ваня, ну вылитый Петька! Вылитый!

Вернувшись с банного мероприятия домой довольно поздно, домашние все давно спали, Михаил Кириллович испытал вдруг сильную жажду, отягощенную адской сухостью во рту. На кухне он, пребывая в слегка взвешенном, полусонном и эйфорическом состоянии, схватил с раковины стакан с, как он почему-то думал, водой и, не ожидая подвоха, сделал большой глоток. Он ошибся. Подвох имелся, и не маленький, и заключался в том, что в стакане была вовсе не вода, а раствор аккумуляторной кислоты, которую полковнику принесли намедни, чтобы в воскресенье, которое, похоже, уже наступило, прочистить ею от накипи теплообменник газовой колонки, о чем полковник совершенно забыл. Кислота обожгла горло, но дальше не прошла, потому что была немедленно извергнута обратно в раковину, как и содержимое плотно набитого желудка. Горло Дахно тут же прополоскал водой из под крана, однако это помогло лишь отчасти – голосовые связки уже были обожжены кислотой. Не исцелил связок и принятый внутрь по горячим следам, в терапевтических и антисептических целях, стакан спирта, характерная дребезжащая хрипота голоса осталась и стала своеобразным фирменным знаком полковника Дахно. А у личного состава он заслуженно получил почетное прозвище Хрипатый.

– Так, что дальше?

– А что дальше? Дальше забрались на крышу, но там уже никого не было. Похититель по внешней лестнице спустился на нижний уровень и через открытую дверь вошел в штаб. Срочно организованные розыскные мероприятия результата пока не дали, никто посторонний в штабе замечен не был.

– Вы хотите сказать, что кто-то из своих? Предательство?

Раужев только пожал плечами.

– Что пропало? Из того, что вы уже обнаружили?

– «Маргаритка» исчезла. Это БШД, блок шифрования данных…

– Я в курсе, что это такое! Что еще?

– Проникновение в компьютер, в базу данных…

– Час от часу не легче! Что скопировали?

– Навскидку – все. Шифры, пароли, частоты… Позывные… Состав сил и средств…

– Но ведь это же чертова куча данных! Разве нет?

– По объему не много, скачать можно быстро. Если знать, где и что…

– А преступник, надо полагать, знал? Так… Трибунал… Точно вам говорю, всех нас ждет трибунал. Вас, господа офицеры, он точно ждет. Особый отдел?

– Уже работаем, – откликнулся неприметный подполковник у него за спиной.

– Хорошо. В смысле, хоть это… А что у нас с окном? С окнами? Помещение режимное, почему на окнах нет решеток?

– По правилам пожарной безопасности решетки ставятся не выше второго этажа.

– А вот были бы здесь решетки, никто бы и не залез.

Раужев развел руками:

– Так и так не должен был. Стекла бронированные, открывается только это, единственное, причем там на нем, на защелке, датчик инфракрасный стоит, срабатывает только при пожарной тревоге или от пульта. Пульт у меня в сейфе.

– Покажите.

Лукьяныч открыл сейф и достал из него пульт, по форме похожий на телевизионный, только с тремя кнопками.

– Вот он, на месте.

– Так. Ничего не понимаю. Как же ему удалось открыть окно?

– Неизвестно, – Лукьяныч снова пожал плечами. – Я не знаю, правда. Возможно, датчик можно заставить сработать, облучая его снаружи. Но как это сделать? Каким устройством? Какими лучами облучать? Мы не знаем. Вот от этого пульта оттуда он не сработает.

– Проверяли?

– Мы нет. Но при установке системы проверяли. Кажется. Да здесь такой слабый луч, что сквозь лист бумаги не пробивает.

Дахно оттянул галстук и повертел шеей, ему явно стало трудно дышать.

– А что у нас с режимом? – проскрежетал он, будто пружина.

– За режим подполковник Дукшта-Дукшица отвечает. Захарий Львович…

– Из германских, что ли? – полюбопытствовал Хрипатый у подполковника.

– Из прибалтийских, – разъяснил тот. – А что вам не нравится, товарищ полковник?

– Да все мне нравится, я в восторге. Просто хотел спросить.

– Не надо просто спрашивать! В личном деле есть.

– Ну, вы мне тут не указывайте, что надо, что не надо, товарищ подполковник! Сам разберусь! Докладывайте, что у вас с режимом!

– С режимом у нас все в порядке, товарищ полковник. Согласно инструкции действуем. Уходя закрыли дверь на ключ и опечатали, вот со старшим лейтенантом Хостичем, два человека, как положено, согласно приказу. Пришли – печать цела, дверь закрыта. Никаких замечаний. Открыли, как обычно, а тут – окно, канат… Сразу поняли, что что-то не так.

– Сообразительные!

– Да уж, какие есть!

– Такие и есть, я говорю!

– Хорошо, товарищ полковник.

– Что, хорошо? Что тут вообще, хорошего? Может, вам еще медаль дать за то, что произошло?

– Давайте медаль, если заслужил!

– Ты, подполковник, такую медаль заслужил, что шея сломается ее таскать!

– Ответственности не боюсь, только скажите, в чем моя вина?

– Захарий, перестань залупаться, – вклинился в разговор Раужев.

– А я не залупаюсь!

– Залупаешься, тебе говорят.

– Я могу и уйти…

– Стоять! Что значит, могу! Что значит – уйти? Куда уйти? Сейчас в камеру пойдете, подполковник. Остыть и подумать! Потому что совсем не лучшее время выбрали для залупания. Всем сейчас тяжело, стойте и терпите, молча. Он всегда у вас такой, задиристый, или только по обстоятельствам?