На бледном лбу выделялась, как рана, черная татуировка.

— Отойди! — взревел ее отец. Он не смягчал теперь голос, и он отражался эхом от домов поблизости.

Фигура двигалась как призрак, ярко мерцающий в свете лены.

— Я предупреждаю! — ее отец поднял молот выше, агрессивно шагнул.

Вспыхнул нож, и Холлис потрясенно смотрела, как незнакомец поднял нож и пустую ладонь, провел клинком по ладони. Кровь потекла по призрачной коже.

Отец Холлис замер и отпрянул. Он закричал:

— Вниз! — и бросился, сбивая сына и жену на землю. Ее мать умудрилась перевернуться, чтобы не рухнуть на Холлис, но ударилась об камни плечом.

Холлис кричала, но не слышала свой голос, сверху раздался грохот. Здание справа задрожало, глина, дерево и камень сыпались вокруг них. Холлис слышала, как охнул ее отец, накрывая собой ее, Хьюгона и их мать, как щитом.

Грохот утих.

Ее отец встал. Холлис увидела кровь перед лицом, текущую из раны на плече матери. Ее мать поднялась, увлекая Хьюгона за собой, в его глазах был ужас. Холлис моргнула. Что-то, похожее на сосульку, торчало из камня перед ней — сосулька длиной с руку отца, острая и сияющая. Черная. Она ощущала отовсюду запах крови.

Тонкий голос, почти певучий, зазвучал в ночи:

— Новая богиня пришла в город Базина. Все преклонятся перед ней. Прими ее силу, не захваченный, прими ее милость, прими ее гнев. Жуткая Одиль среди вас, потрясающая и неотвратимая Одиль.

Ее отец вскочил, разбрасывая обломки, и сжал молот. Холлис смотрела из-за раненого плеча матери, как он побежал по узкой улице, отвел руку и швырнул оружие изо всех сил.

Лицо незнакомца сияло, как луна.

Молот врезался в череп с хрустом. Незнакомец рухнул на землю.

Холлис кричала и кричала, а ее мать встала, потянув Хьюгона за собой, пока ее отец подошел за молотом. Она знала, что монстр был мертв, что опасность миновала, но кричала, не могла остановиться, даже когда мама прорычала:

— Тихо, Холлис! Тихо!

— Скорее, — отец махнул жене и сыну. Они сделали пару шагов.

И застыли. Отпрянули.

Холлис еще кричала, глядя поверх плеча матери. Что-то происходило. То, что она не могла понять, но ощущала чем-то выше зрения, слуха и обоняния. Что-то злое и жестокое бушевало в воздухе вокруг ее отца. Он отшатнулся и упал на колени. Он откинул голову, открыв горло, выгнул под невозможным углом спину. Крик вырвался из него, из глубин души.

— Богиня, нет! — ее мать оттащила Хьюгона за себя.

Крики Холлис застряли в горле. Она сжимала раненое плечо матери, глядя на ужасное зрелище, глядя, как ее отец вдруг перестал выглядеть как отец. Его лицо не изменилось, как и тело. Но было что-то другое. Что-то, что она не могла назвать. Что-то невидимое и ужасное.

Он повернулся.

Он посмотрел на них.

— Бегите! — крикнула мама Холлис и повернула на дорогу, откуда они пришли, волоча Хюгона за собой. Но обломки были на пути, огромный камень отвалился от дома и был выше их голов. Мама Холлис подбежала к нему, цеплялась руками и ногами, пытаясь перелезть.

Холлис оглянулась. Она видела, как отец встал с колен. Он поднял две окровавленные ладони.

Незнакомый голос полился из его рта:

— Одиль невероятная. Одиль непревзойденная, — сила копилась в воздухе меж его ладоней, незаметная глазу, но опасная.

Вдруг красное мелькнуло в лунном свете с трепетом плаща.

Холлис моргнула, не веря глазам. Фигура словно спрыгнула из воздуха между ней и ее отцом — высокая фигура в кожаной броне и с красным капюшоном на голове.

Венатрикс подняла правую руку, свет луны сверкнул на металлических креплениях оружия на ее запястье. Механический щелчок, и дротик как по волшебству появился в горле ее отца.

Его тело удивленно содрогнулось. Странная энергия между его ладоней пропала, и он поднял палец, чтобы коснуться конца дротика, еще дрожащего от столкновения. Его лицо исказилось в жутком оскале. Он шагнул.

А потом рухнул на брусчатку, лежал, глядя на небо.

Венатрикс повернулась к матери Холлис и двум детям. Холлис не видела ее лица, даже блеска глаз под капюшоном. Но слышала бархатный голос в темноте:

— К реке.

С всхлипом мать Холлис схватила Хьюгона за руку. Они обошли тело отца и побежали по узкой улице, стремясь к свету факелов на берегу. Холлис оглянулась, вытягивая шею, надеясь увидеть, что ее отец встанет, будет собой, последует за ними, большой, невредимый и сильный.

Венатрикс стояла над его телом. Она прицелилась и выпустила дротик ему между глаз.

Холлис уткнулась лицом в волосы матери, слезы текли по щекам. Ее мать шумно дышала, ее ноги стучали по земле. Холлис стиснула зубы, чтобы не откусить язык. Всхлипы Хьюгона были громче, чем гудение рожков.

Рожки резко утихли.

Берег реки был полон ужаса. Люди толпились, терзали друг друга когтями. Факелы вспыхивали, и сильный поток реки Айга уносил переполненные паромы от берега.

Холлис прижалась головой к спине матери, слышала биение ее сердца и отчаянный голос:

— Прошу! Пропустите детей! Прошу, помогите нам!

Никто не слышал. Крики доносились от города, приближались, и когда Холлис посмотрела из-под волос матери, она увидела, как огонь лизал небо.

А потом они вышли в первый рад толпы. Холодный влажный ветер ударил Холлис по лицу, она уловила плеск весел в воде, паром подплывал ближе.

Мама Холлис присела, чтобы они с Холлис были на одном уровне с Хьюгоном. Она обхватила круглое заплаканное лицо сына и посмотрела в его глаза.

— Будь храбрым, сынок, — сказала она. — Будь храбрым как твой отец.

— Мама? Мама! — завопил Хьюгон.

Но в следующий миг Холлис уже не слышала его. Ее мать повернулась и прыгнула.

Воды Айги сомкнулись над ее головой. Они погрузились, и Холлис могла сжимать только плечи матери, задержав дыхание. Она была привязана к телу матери. Ее легкие горели, было темно и холодно.

Они всплыли, и Холлис закашлялась, вдохнула. Они снова оказались под водой, теперь дольше, но чудом всплыли, и она смогла сделать еще вдох.

Что-то большое пронеслось мимо них. Холлис протянула ладошки, но не могла достать, хотя пыталась выжить. Рука ее матери протянулась в тот же миг, и она смогла ухватиться за деревянный шест в воде перед ними, достающий до дна реки.

— Помогите! Прошу! — закричала она, давясь речной водой.

А потом была боль, голоса, вода во рту и немного воздуха. Холлис оказалась не на спине матери, а на досках плоского парома, глядела на небо над головой. Ее мать была рядом с ней, тыкала ее, рычала ей в лицо:

— Холлис, проснись! Холлис, живи! Холлис!

Мир темнел, но она, похоже, услышала голос Хьюгона, кричащего вдали:

— Мама! Мама!

* * *

Холлис мало помнила следующие дни. Ее разум был в тумане, дух пострадал от всего, что она видела и слышала. Она ушла в себя и едва могла сама двигаться — не ходила и не ела. Она сжимала мать, словно держалась за жизнь.

Ее разум очистился, наверное, через несколько недель после побега на пароме. Позже, вспоминая, она видела мир поверх плеча матери сквозь вуаль грязных волос. Она видела длинную одинокую тропу, что казалась бесконечной, но привела к большим вратам в каменной стене.

Высоко на стене стояли фигуры в красных плащах.

Мать Холлис подошла к вратам на дрожащих ногах, но выпрямилась, как могла. Она была невысокой, и путь сделал ее хрупкой. Но она крикнула сильным голосом:

— Я пришла по воле богини сделать подношение на Ее алтарь под взглядом святого Эвандера.

Никто сначала не ответил. Ее слова звенели, отражаясь от каменных стен. Но потом врата открылись, и вышла фигура в капюшоне — мужчина ростом с отца Холлис, но не такой широкий. Он отодвинул капюшон, стало видно повязку на глазу, отчасти скрывающую шрам на впавшей щеке. Его волосы были черными, как перья ворона, а кожа от этого казалась желтоватой.

— Я — Симон, венатор-доминус ду Ригунт, — сказал он. Его голос был добрым, по сравнению со шрамами. — Как тебя зовут, дочка?