И я, конечно, оказалась права, - продолжает вспоминать Эрна, - Гитлер был бедной личностью, с которой плохо обходились. И именно это обеспечивало ему успех у женщин. Когда женщина видит, что мужчина беден и нуждается, она хочет защитить его. Часто она готова дать ему все. Знаете, католички молились, заказывали мессы о спасении души Гитлера, потому что думали, что он находится в руках демона-разрушителя, который заставляет его творить страшные вещи. Они хотели спасти его, потому что были женщинами!
Он не мог заниматься любовью ни с одной женщиной, разве что в извращенной, перверсивной форме. И ее-то разделила с ним Ева Браун, которая была просто маленькой продавщицей. Она стала добровольным партнером его актов садо-мазохизма".
Наблюдательная Эрна, сама не раз присутствовавшая на публичных актах Гитлера, настойчиво подчеркивает:
"Так много женщин оказалось жертвами его политики. Он, как кажется, возбуждал в них странный трепет, граничащий с экстазом. Это состояние легко могло привести к саморазрушению, но оно ощущалось как высшее удовлетворение страсти. Человек, который работал уборщиком в Мюнхене во времена Гитлера, говорил мне, что после речей, произнесенных фюрером, много мест, на которых сидели дамы, нуждались в уборке. Оглушенные бешеным возбуждением, эти женщины не могли больше контролировать свои мочевые пузыри. "Иногда весь фронтальный ряд, где сидели женщины, нужно было досуха вытирать губкой", говорил мне этот человек".
Была ли Эрна любовницей фюрера?
Тонкая и злая наблюдательница, Белла Фромм, корреспондент одной немецкой газеты, писала:
"О Гитлере говорят, будто он осаждает Эрну своими ухаживаниями в то время, когда её штатный любовник-хирург, профессор Фердинанд Зауэрбух, читает лекции в Мюнхенском университете. Но Эрна не захочет давать отставку хирургу - это кажется ей меньшим риском..."
У Эрны Ханфштенгль было много любовных афер с высокопоставленными партнерами, но о её самой блестящей победе говорить не полагалось. Адольф восхищался красавицей Эрной, блондинкой с огромной копной волос. Она одевалась провоцирующе: простая маленькая белая юбка и блузка, но никаких украшений или накрашенных ногтей. В её профиле, светлых, тициановского оттенка волосах, зачесанных на верх от бледного лба, в расположении глаз, изгибе теплого рта и коже, подобной полированной слоновой кости, было нечто такое, что привлекло фюрера.
Через много лет после его гибели Гитлера Эрна говорила:
"Он не был совершенно нормальным. Это правда. Мне всегда казалось, что это его самая большая проблема. Видите ли, его перверсия была просто страшной. Любил ли он Еву Браун? Я сказала бы "нет", определенно - "нет"! Но он был ей благодарен. Потому что оставался одинок. А эта простоватая, без сложностей девица стала для него просто подушкой... Гитлер единственный мужчина в её жизни. Это несомненно. Она была девственницей, пока не встретила его. Он также происходил из простого дома, имея самое поверхностное образование и никакого реального тренинга. Он чувствовал, что находится, и действительно находился, в крайне невыгодной ситуации. Он нуждался в ней так же, как она в нем".
УБИЙСТВО МОЛОДОЙ ЛЮБОВНИЦЫ
Гели Раубаль родилась 4 января 1908 года. Она была вторым ребенком Ангелы Гитлер, сводной сестры Адольфа Гитлера, и Лео Раубаля.
В доме своего дяди, Гитлера, в Мюнхене Гели появилась в сентябре 1929 года. Ее мать служила экономкой у фюрера. 40-летний "дядя Альфи" сам назначил себя попечителем и защитником Гели, поселив в комнате по соседству с собственной спальней.
Гели совсем не отвечала вкусам Гитлера. У неё были жгуче-черные волосы и овальное славянское лицо. Высокая, стройная девушка, говорившая с милым венским акцентом, не казалась ни раздражительной, ни истеричной. Она была на 19 лет моложе своего дяди и примерно в том же возрасте, в котором его мать вышла замуж за его отца - тоже своего дядю. Такие "совпадения" завораживали Гитлера. Он просил Гели называть себя "дядя Альфи", а сам всегда обращался к ней: "моя племянница Гели", подражая собственным родителям, которые звали друг друга "дядя" и "племянница".
Накануне гибели Гели в её апартаментах слышали приглушенный шум и возбужденные голоса. Утром 18 сентября 1931 года, в субботу горничная Адольфа Гитлера Анни Винтер обнаружила, что комната Гели заперта изнутри. На сначала осторожный, а затем все более и более настойчивый стук никто не ответил. Когда муж Анни выбил дверь, они увидели, что Гели Раубаль лежит на полу мертвая. Ее светло-голубая, вышитая алыми розами ночная рубашка пропиталась кровью. Рядом валялся пистолет её дяди - "вальтер" калибра 6,35 мм.
Пуля прошла мимо сердца, и девушка медленно истекла кровью. Для всех, кто её знал, это самоубийство было необъяснимым. Накануне вечером Адольф отправился в очередное пропагандистское турне по Германии. На прощание Гели помахала ему с балкона. Мать должна была приехать к дочери только в понедельник, двадцатого. За ней следила партийная полиция - по личному распоряжению фюрера, безумно ревновавшего свою племянницу.
Фрау Винтер тут же сообщила о случившемся Рудольфу Гессу, который связался с Гитлером по телефону и сообщил, что с Гели произошел несчастный случай. Пока фюрер мчался на своем "мерседесе" из Нюрнберга в Мюнхен, Гесс отправился в его роскошную квартиру на Принцрегентенплац и успел осмотреть место происшествия ещё до прибытия полиции.
Через несколько часов он заявит Адольфу, что Гели покончила жизнь самоубийством, но своей жене, Герингу и Геббельсу скажет, что ничего подобного не было: "Войдя в комнату, - констатирует он, - я наклонился над её телом. На носу были подозрительные кровоподтеки, виднелись явные следы ударов на плечах, верхней части бедер и правой груди, которая обнажилась, наверное, потому, что порвалась бретелька ночной рубашки".
После смерти Гели Гитлер всем понравившимся ему женщинам станет твердить, что они похожи на Гели, а своим близким скажет о любви в действительности только к одной женщине, на которой мог бы жениться, своей племяннице.
Генриетта Хоффман и её муж Бальдур фон Ширах, хорошо знавшие Гели, находили её простой, приятной и "неотразимо обаятельной". Бальдур фон Ширах вспоминает в своих "Мемуарах" о том, как фюрер впервые представил её партии в ночь на Новый год, и о том впечатлении, которое она производила: "...в его голосе была смесь гордости и нежности, когда он её представил, как свою племянницу фройляйн Раубаль... Она называла его "дядя Альфи"... Это шокировало меня, не знаю, почему... Он оживленно болтал с ней, похлопывал по руке и едва нашел время произнести краткий спич. Точно в 11 часов он поднялся и ушел вместе с Гели, хотя праздник только начинался. У меня осталось впечатление, что Гели охотно осталась бы и дольше... Мы её полюбили... Присутствие Гели делало Гитлера спокойнее, расслабляло его. Со своими близкими друзьями он показывал ей свои штучки с черными галками. По его призыву птицы влетали через открытое окно, и он развлекался, глядя, как они ссорятся с его овчарками. У Гели было право подсмеиваться над "дядей Альфом" и поправлять его галстук. Ей не тебовалось казаться особенно умной или веселой. Она подавала себя такой, какой была, - свеженькой и простой".
Фюрера племянница покорила. Он терял голову. По-видимому, это становилось уже опасным. Адольф сам выбирал ей наряды и украшения, сопровождал во всех прогулках, пикниках, поездках за покупками. Ходил с ней в кинотеатры и оперу, подбирал круг общения и общество. Стал слепо ревнив, следил за Гели, регулировал её жизнь. Это не мешало Гели вступать в сексуальные отношения с охранниками, приставленными к ней Гитлером. В её присутствии он преображался, становился мягким, расслабленным, счастливым, "поступая, как 17-летний мальчишка".
Шофер Адольфа Гитлера, Эмиль Морис, с самого начала состоявший в службе безопасности НСДАП, которого фюрер прогонит от себя, заподозрив, что он имел интимную связь с Гели, высоко оценивает качества молодой женщины: "Она была настоящей принцессой... люди на улице оборачивались, чтобы посмотреть на нее, хотя в Мюнхене это не принято". Его наблюдения над Адольфом не оставляют сомнений в характере чувств диктатора к своей племяннице: "Гитлер любил выходить с ней. Ему нравилось показывать её повсюду... Он любил её, но странною любовью, которая не осмеливалась проявиться. Был слишком горд, чтобы признаться в какой-либо страсти".
