Браун брала уроки музыки, живописи, изучала английский и французский языки. Последним владела настолько свободно, что могла без труда вести на нем застольную беседу или поддерживать разговор. С сестрами она ходила на занятия танцами, которыми очень увлекалась. Любила американские мюзиклы и джаз. Дома она устраивала импровизированные театральные представления и в качестве поощрения получала шоколадное пирожное.
До окончания лицея Ева считалась очень набожной: два раза в неделю посещала исповедь (таков, правда, был общий порядок) и входила в избранное число "детей девы Марии", которые имели привилегию время от времени украшать алтарь. Папа Браун держал своих дочерей в ежовых рукавицах: вскрывал их корреспонденцию, подслушивал телефонные переговоры, контролировал вечерние отлучки, никогда не давал денег на карманные расходы. В своем понимании родительского долга он доходил до того, что уже в 10 часов вечера выключал в комнатах сестер свет, поэтому им пришлось раздобыть карманные фонарики, чтобы читать, укрывшись с головой одеялом.
За время посещения монастыря Ева прибавила пять килограммов. Под несколько узковатым платьем хорошо просматривались округлившиеся бедра, а юбка, не доходившая до колен, давала возможность созерцать прекрасно оформленные ноги. Когда в конце июля 1929 года она оставила монастырь, ей было 17 лет, но её не целовал ещё ни один мужчина.
Под руководством старшей сестры Ева за несколько месяцев превратилась в современную девушку: она носила коричневый костюм, коричневый берет, туфли и сумочку того же цвета; на круглых щеках появилась пудра, на губах алый мазок помады. Вместо длинной косы - распущенные до плеч волосы.
Чтобы иметь деньги на личные расходы, она чисто случайно постучалась в двери фотоателье Генриха Хоффмана на Шеллингштрассе, 5, и была принята бухгалтером (эту профессию она изучала в монастырской школе). В действительности ей приходилось выполнять разную работу для оборотистого фотографа. Этот маленький блондин, "драгоценный Хоффман", всегда окруженный женственными молодыми людьми с пышными шевелюрами, был одним из интимных друзей Гитлера, но едва ли Ева знала об этом, когда поступала на место. в Германии наступила экономическая депрессия, поэтому Хоффман, без сомнения, должен был увидеть в Еве что-то особенное - ведь ему было из кого выбирать, девушек во вкусе фюрера ("молодые, смазливые, невинные") в Германии хватало. И он не ошибся. Ева подошла по всем статьям. Она любила переодеваться мужчиной (травести), снималась для фоторекламы и особенно охотно принимала позы женщины-вамп.
Как-то после первого знакомства с "господином Вольфом" будущая Ева осторожно осведомилась у отца, не знает ли он, кто такой "этот Адольф Гитлер"? Франц Браун, который позже всех в семье примкнет к национал-социалистическому движению, ответил:
- Гитлер? Да просто ничтожество...
Но Ева, которая имела обо всем свое суждение, ему не поверила. Она не сомневалась в пророчестве одной гадалки, которая наворожила, что "весь мир станет говорить о ней и её великой любви". А кто, кроме великого человека, "вождя всех немцев", мог быть её достоин? Он целовал ей руку, кланялся, говорил комплименты, называл "Моя прекрасная нимфа у Хоффмана", дарил конфеты и, конечно, цветы. Несколько высохших лепестков от первых желтых орхидей, подаренных фюрером, Ева преданно сохранила.
Отношения долгое время оставались неопределенными: она продолжала ходить на танцы, модно одевалась, пользовалась дорогой косметикой; он при случае ухаживал за ней, приглашал в оперу, кинотеатры, рестораны. Иногда поглаживал руку, но в общем избегал каких бы то ни было двусмысленностей, даже следил за тем, чтобы она возвращалась домой до полуночи - в общем вел себя, как опытный соблазнитель. Ева делала все, чтобы ему понравиться.
Дочь Хоффмана Генни, с которой молодая Браун подружилась, рассказывает, что, ожидая посещения Гитлера, "Ева набивала свой бюстгальтер носовыми платками, чтобы придать груди недостающую округлость, которая, как ей казалось, интересовала Гитлера". Усилия не остались незамеченными, и к концу 1930 года Адольф стал уделять маленькой нимфе, ростом всего лишь один метр 64 сантиметра, все больше внимания. Еве пришлось изменить некоторые привычки. Если до встречи с будущим любовником Эффи (как иногда называли Еву) любила спорт, игры, гимнастику, плаванье, лыжи, пинг-понг, пила вино и принимала солнечные ванны, надевая считавшийся в то время чрезвычайно смелым двухэлементный купальник, то теперь из-за ненависти фюрера к загорелой коже (слишком похожа на кожу "низших рас") отказалась от долгого пребывания на солнце и потом в угоду ему - от массажа, танцев и даже от любимых духов "Шанель № 5". Гитлер вообще терпеть не мог никаких ароматов.
В своих отношениях они с самого начала стали соблюдать строгую секретность, так что об их подлинном характере долгие годы знал чрезвычайно узкий круг лиц. Гитлер слишком дорожил своей репутацией защитника традиционной морали и широкой помощью женщин, чтобы рисковать ею. Например, при выездах на природу Ева по его требованию садилась в другой автомобиль. На пикниках, которые фюрер очень любил, всегда присутствовали старые партийные товарищи и друзья.
Гитлер питал слабость к монологам и ненавидел, когда ему возражали. Он подолгу рассказывал Еве о чудовище озера Лох-Несс, поражал знанием литературы, цитировал Гете, Шекспира, Вагнера, Грильпарцера, с воодушевлением говорил о планах создания ракеты для полета человека на Луну. Чтобы разобраться в том, что он говорил, Ева много читала, погружаясь в энциклопедические словари и справочники, но в конце концов сдалась и решила быть "просто женщиной". Адольф большего и не требовал. Позже Ева будет предпочитать его речам романы Перл Бак, Маргарет Митчелл, К. Холланд, журналы мод и киноревю.
Время шло, однако встречи с "перспективным политическим гением" оставались по-прежнему платоническими. Без памяти увлеченный своей племянницей Гели (Ангелой) Раубаль, Гитлер едва ли серьезно относился к прогулкам с Евой, хотя первая знала о существовании последней и ревновала её к "дяде Альфу". Гитлер, со своей стороны, следил за тем, чтобы обе девушки не встречались. Гели, в частности, отказывалась осмотреть фотоателье Хоффмана. Ева же ни о чем не догадывалась. Они с мамой успели уже присоединиться к общегерманскому национал-социалистическому движению, семья политизировалась, и шли бесконечные дебаты между ними, с одной стороны, и папой и Ильзой, с другой. Ильза работала медсестрой у врача-еврея, специалиста по болезням уха, горла и носа, за которого позже вышла замуж (что впоследствии вынудило её покинуть Германию), и защищала взгляды мужа - Мартина Леви Маркса - со всем энтузиазмом преданной женщины.
Все изменилось после того, как 18 сентября 1931 года Гели нашли мертвой в своей комнате, застрелившейся (или застреленной) из личного пистолета фюрера. Эта смерть раскрыла Еве глаза. Она не только узнала, что у её друга была другая женщина, но и сумела оценить всю глубину чувств и страданий Адольфа. "Теперь я знаю, - сказала она Ильзе, - что смерть Гели стала для него катастрофой. Она, должно быть, была выдающейся женщиной". С удивительным тактом Ева стала имитировать привычки умершей, на которую она, к тому же, походила во всем, кроме цвета волос. Ева одевалась как Гели Раубаль, так же причесывалась, выработала новую походку. Однако она имела то преимущество, что была на целых четыре года моложе.
Ева Браун стала любовницей Гитлера в первые месяцы 1932 года. Разница в возрасте - 23 года - была именно той, которая ему была нужна; она соответствовала различию в возрасте его матери и отца. И глаза Евы "прозрачно-фарфоровой голубизны" - как раз под цвет глаз его матери. Теперь фюрер впервые привел её в свою роскошную квартиру на Принцрегентенплац. Ева Браун часто приходила туда, когда Гитлер приезжал в Мюнхен. Она непрерывно бегала за ним и непременно хотела остаться с ним наедине.
У этой баварской красавицы со стройным телом оказался лишь один физический недостаток: её влагалище было слишком маленького размера для нормального секса. Ева перенесла болезненную операцию, а затем прошла курс длительного послеоперационного лечения. Личный гинеколог Евы погиб в автомобильной катастрофе сразу же после того, как объявил о полном выздоровлении пациентки.
