– Как себя чувствует бедная миссис Эллиард? – спросил он.

– Подавлена. Мы ни на шаг не продвинулись в расследовании убийства Роджера. Не можем даже найти поверенного по имени Нантвик, который якобы присылал ему письма. Я начинаю думать, что эти письма писал и отсылал убийца.

– А как ты сам? Выглядишь очень напряженным, хотя совсем недавно держался молодцом. Ты продолжаешь делать упражнения для спины?

– Да, я выполняю все твои предписания, Гай. Я дисциплинированный пациент. – Я сделал глубокий вдох. – И как бы тяжело это ни было, я готов выслушать все, что ты расскажешь мне относительно осмотра тела Роджера. Прошу лишь об одном: поменьше ужасных деталей.

– Сегодня утром я съездил туда, где сейчас хранится тело. Я взял с собой Пирса…

Я нахмурился. Мысль о том, что Гай взрежет тело Роджера и станет копаться в его внутренностях, была ужасна сама по себе, но то, что это будет делать совсем посторонний человек, какой-то мальчишка…

– Я натаскиваю его, Мэтью. Лицензия на вскрытие трупов, которой я располагаю, предоставляет уникальную возможность изучать человеческую анатомию. В будущем он использует эти знания, чтобы помогать другим людям.

И все же мне было неприятно думать об этом.

– Что ты узнал? – спросил я.

– Пока я могу сказать одно: на момент смерти мастер Эллиард находился в отменном здравии.

– Так оно и было, до того момента, пока кто-то не оглушил его и не перерезал ему горло.

– Не думаю, что он был оглушен, – проговорил Гай все тем же мрачным тоном. – По крайней мере, не в том смысле, какой мы вкладываем в это слово.

Я ошарашенно смотрел на собеседника.

– Ты хочешь сказать, что в момент смерти он находился в сознании?

– Нет, не это. Ты когда-нибудь слышал про двейл?

Я отрицательно мотнул головой.

– Впрочем, зачем тебе это знать? Это жидкий компонент опия, а также некоторых других веществ, например уксуса и свиной желчи. С помощью этого вещества человека можно вогнать в бессознательное состояние. В зависимости от использованного количества. Оно может вызывать расслабление, отключение сознания или смерть. Его использовали столетиями с единственной целью: отключить пациента перед хирургической операцией.

– Значит, это сильное обезболивающее! Почему же тогда я никогда не слышал о нем?

Гай покачал головой:

– Тут все не так просто. Более того, существует большущая проблема. Правильную дозу очень трудно определить. Чрезвычайно трудно. Она зависит от многих факторов: срока хранения ингредиентов, габаритов и возраста самого пациента. Малейшая передозировка – и на руках у врача оказывается свеженький труп. По этой причине сегодня это вещество применяется крайне редко. Но я думаю, убийца мастера Эллиарда использовал именно его.

– Почему?

– Позволь, я кое-что покажу тебе.

Гай вышел из комнаты и вернулся через несколько секунд. Я с испугом думал, что за ужасную вещь он с собой принесет, но это оказался всего лишь башмак Роджера. Он положил башмак себе на колено, поднес к нему свечу, и в ее пламени стало видно большое темное пятно.

– Этот башмак был сухим. Он, должно быть, находился на той ноге, которая торчала из фонтана. Увидев это пятно, я сначала понюхал его, а потом повозил по нему пальцем и попробовал на вкус. Тут явно ощущается вкус двейла. – Он посмотрел на меня. – Первым делом человек, принявший его, впадает в состояние эйфории, затем теряет сознание. Этим и объясняется столь мирное выражение, что застыло на лице твоего друга.

– Ты говоришь, что это вещество больше не применяется. Кто же мог использовать его?

– Очень немногие врачи и хирурги, кто-то из лекарей, не имеющих лицензии на врачевание.

Гай помолчал, снедаемый какими-то внутренними сомнениями, и добавил:

– Традиция использования этого вещества существовала в некоторых монастырях.

В комнате повисла тишина. Я пристально посмотрел на друга и спросил:

– Ты тоже пользовался этой штукой?

Гай неохотно кивнул:

– Только в тех случаях, когда думал, что пациент во время серьезной хирургической операции может умереть от болевого шока. Кроме того, у меня богатая практика в определении правильной дозы. И хотя сегодня это вещество уже не используется, его формула хорошо известна врачам. Тут никакого секрета нет.

– Значит, тут требуется богатый опыт?

Малтон снова кивнул.

– Убийца не хотел давать Роджеру смертельную дозу. Ему нужно было устроить эту ужасную картину в фонтане. Поэтому он накачал мастера Эллиарда двейлом так, что тот отключился и не пришел в себя даже тогда, когда ему перереза́ли горло.

– Что еще поведало тебе тело?

– Больше ничего. Все органы в прекрасном состоянии. Его здоровью мог бы позавидовать и более молодой мужчина.

– Ты говоришь как-то очень отстраненно, Гай.

– Иначе и быть не может, Мэтью, в противном случае разве мог бы я спокойно смотреть на все те вещи, которые мне приходится видеть почти ежедневно?

– А вот я не могу быть таким беспристрастным. По крайней мере, в данном случае.

– Тогда, может быть, тебе стоит предоставить расследование другим людям?

– Не могу, я дал Дороти обещание найти убийцу.

– Очень хорошо.

На мгновение Гай вдруг стал таким же напряженным и усталым, каким был в тот вечер, когда я привел к нему Роджера.

– Была, правда, у него шишка на затылке. Я думаю, тот человек, с которым встречался твой друг, действительно оглушил его ударом по голове, а когда он пришел в сознание, каким-то образом принудил его принять двейл. Он снова отключился, теперь уже основательно, и убийца отнес его в Линкольнс-Инн.

– Через поле и оранжерею.

Я рассказал ему про следы, по которым шел Барак.

– Роджер был субтильным мужчиной, но этот негодяй все равно должен был быть очень сильным человеком.

– И целеустремленным. И злым.

Я покачал головой:

– А еще образованным. Судя по тому, что ты рассказал, он должен быть хорошо знаком с медициной. Да и с миром юриспруденции тоже, если ему удалось сочинить письмо от имени мифического поверенного, которому поверил Роджер. Но зачем? Зачем убивать человека, который никогда в жизни не причинил никому вреда? Зачем устраивать весь этот чудовищный спектакль?

– У него не было врагов?

– Ни одного.

Я снова посмотрел на башмак Роджера, и этот взгляд словно переполнил чашу. К горлу подкатила тошнота.

– Мне нужно в уборную, Гай… – с трудом выдавил я.

– Ты знаешь дорогу.

Я ушел в уборную, стоявшую на заднем дворе. Это был обыкновенный деревянный нужник с выгребной ямой, но пахло здесь не так сильно, как в других подобных местах. В воздухе, видимо, было разбрызгано какое-то вещество, которое заглушало запах нечистот. В уборной меня долго рвало, а когда я возвращался в дом, ноги дрожали и подкашивались.

Из комнаты доносились приглушенные голоса. Дверь была приоткрыта, и я увидел Гая и мальчишку Пирса, сидевших за столом. Они поставили перед собой свечу и рассматривали в ее свете раскрытую книгу, лежавшую перед ними на столе. Я даже издали узнал анатомический атлас Везалия с его кошмарными иллюстрациями. Пирс отбросил со лба темный чуб и возбужденно проговорил:

– Смотрите, сердце на этой картинке выглядит точь-в-точь как сердце Эллиарда.

В этот момент он увидел меня, и его лицо залила краска.

– Мастер Шардлейк? Я не знал, что вы все еще здесь. Я принес книгу…

– Вижу, – коротко ответил я. – Бедный Роджер. Что бы он испытал, узнав, что самые интимные органы его тела станут предметом для болтовни мальчишки-ученика? Хотя, возможно, его эта мысль позабавила бы. А вот мне она ничуть не кажется забавной.

Я с отвращением посмотрел на цветную гравюру, где было изображено разверстое человеческое тело и показаны все внутренние органы.

– Все это лишь во имя познания, сэр, – пробормотал Пирс.

Я наградил подростка ледяным взглядом, подумав, что Гай дает ему слишком много воли.

– Нет, Пирс, это была моя вина.