"Глава первая, - прочел Марципанов. - Таинственный незнакомец".
Он уселся поудобнее, в предвкушении долгожданной удачи.
"Однажды в студеную зимнюю пору я из лесу..."
Кажется, он уже читал что-то в этом роде... Но что? Однако звучало неплохо. Что там дальше?
"Однажды в студеную зимнюю пору я из лесу вышел. Был сильный мороз. Мороз! Бр-р-р. Однажды я из лесу вышел. Из лесу однажды я вышел. Из-лесу-вышел. Однажды."
Марципанов поскреб в затылке. Очевидно, машина решила начать повесть в современной манере, с подтекстом и сверхзадачей.
Но дальше шло нечто совершенно невразумительное.
"Крон Штейн, чертыхаясь, нажал на ручку атомного дровокола. В иллюминаторе вспыхнуло и загудело пламя. Браво! - воскликнул в ярости профессор Семечкин. - Кукареку! - отозвалось эхо. Парабола анаболизировала гиперболу. Гипербола катапультировала крышку. "Мю-мезоны, мю-мезоны, мю-мезоны! К вашим услугам, - проговорил незнакомец и вытащил из-под ногтя лучевой пистолет. Шагнув, робот подмял под себя изумленную Мусю. Любимая! - проскрежетал он. - Звезды меркнут и гаснут. В огне облака. Крр... сигнал подан. Четыре, три, два, один: бух! Т-т-т-т-т-т-т. Кукукукуку. 1234567. + глава XII пролог эпилог диалог подлог".
Внезапно Марципанов схватился за голову. Он понесся в сарай. Минут десять, сняв заднюю панель, он ковырялся в сложном переплетении разноцветных проводов, прежде чем обнаружил, что замкнулись батареи табулятора. Ему пришлось потратить добрую половину драгоценного выходного дня на ликвидацию поломки.
Марципанов сидел в комнате и, наугад тыча вилкой в консервную банку, просматривал очередное письмо. Писал врио замзава худотдела научно-беллетристического альманаха "Крестики и Нолики":
"Уважаемый тов. Имярек,
Редакция поручила мне ознакомиться с Вашей рукописью... Повесть, присланная Вами, написана правильным языком, читается легко и с интересом. Вы, несомненно, талантливый человек. Можете и должны работать. Об этом свидетельствует ряд мест Вашей повести, напр. на стр. 24 от слов: "Николай, волнуясь, отодвинул заслонку. В самоваре вспыхнуло и загудело пламя..." Однако образ Николая не самостоятелен, он создан Вами под влиянием образа Ермолая из повести "Луч из-за туч" (регистрационный N Л-670/12) автора Лукошкина, напечатанной в нашем альманахе. Сюжет заимствован Вами у автора Жюль Верна, который использовал его в романе... (дальше было неинтересно). Ввиду всего вышеизложенного..."
Марципанов отложил листок и долго расхаживал из угла в угол. В окно косо светило заходящее солнце. Щелкали ходики.
Неуклонно повышая индекс занимательности, машина довела его до предельного уровня - 100,0. Она добилась максимального насыщения текста художественными деталями, доведя их количество в последнем, тысячном по счету рассказе до 35 тысяч на один печатный лист. Научилась закручивать интригу на десять с половиной оборотов... Но словно какой-то рок преследовал изобретателя.
Журнал "Физика и Жизнь" отказался печатать великолепную, захватывающую повесть о том, как было открыто вещество, не подчиняющееся закону всемирного тяготения: ловкач Уэллс, чтоб его черти на том свете пощекотали электромагнитной катушкой, уже использовал эту идею в барахляной книжонке под названием "Первые люди на Луне".
"Химия-сила" вернула Марципанову рассказ о лекарстве, которое излечивает рак: оказывается, об этом уже писал какой-то Чапек.
Каждый раз повторялось одно и тоже. Уже использовано, уже было... Буквально все сюжеты были израсходованы. Обыграны все варианты. По меньшей мере на триста лет вперед не осталось ни одного открытия, ни одной мало-мальски приличной идеи, которая не была бы обсосана, облизана и до последнего хрящика обглодана авторами научно-фантастических повестей и рассказов. Этих авторов было так много, что пришлось завести особый учет. Можно было подумать, что все человечество превратилось из читателей в писателей!
Марципанов чуть не плакал от досады. Он опоздал со своей машиной! Писаки-кустари, точно жуки-короеды, объели всю литературу, растащили по крохам всю фантастику!
Нехотя он спустился с крыльца и побрел по тропинке к сараю. Отомкнул ржавый замок. Писательница уныло поблескивала панелями. Марципанов вставил очередной комплект перфокарт, нажал на кнопки. В окошке вспыхнуло и загудело... впрочем, нет. Ничего не вспыхнуло и не загудело. Садилось солнце. Все было, как обычно.
Фабульное устройство отработало экспозицию и изобрело сюжет. Табулятор, помигав цветными лампочками, выдал эффект неожиданности. Эротизатор сляпал любовную интригу. Хрустнув, словно орехом, формулой Крювелье-Марципанова, машина передала программу в сценарный блок, и вот, наконец, печатающее устройство в тысяча первый раз принялось отстукивать текст. Завертелись барабаны...
Внезапно Марципанов нахмурился. Он вырвал из барабана кусок ленты и выбежал из сарая. Всходила луна. Марципанов помчался к дому. Через минуту он уже лихорадочно пробегал глазами текст.
И тут его осенило: перебрав все сюжеты, машина нашла то, что искала. Нашла нечто, никем доселе не использованное...
Давно погасли огни в дачном поселке. Умолк лай собак, утихли вопли радиоприемников. За фанерной перегородкой сладко посапывала хозяйка. Спал весь состав почтового отделения, спал владелец радиотелескопа, мирно спали редакторы столичных еженедельников. Спал весь мир.
Марципанов сидел за столом и взахлеб читал...
"Раз в неделю, по пятницам, Марципанов ездил на свидание к НЕЙ. Садясь в турбопоезд на Савеловском вокзале, он словно не замечал толпы... Битых полтора часа он смотрел на летящие мимо поля и думал о ней, только о ней.
С тем же остановившимся взглядом Марципанов встал; тремя минутами позже он съехал по непросохшему лентоходу с платформы. Миновал почту, ларек... Дождь начал накрапывать снова, но Марципанов не замечал его..."
