На расстоянии полусотни локтей бурный поток окунался в непроглядную тьму, сливаясь с ней, тускло сияя смазанным, дрожащим пятном зыбкого света. Падь была поистине бездонной. Неспроста молва окрестила её Гибельной. В пятидесяти шагах от того места, где остановился Тром через ущелье был перекинут ещё один мост, нехоженый и давно заброшенный. Туда гном и направился. Постепенно воздух наполнился леденящими брызгами, долетавшими сюда от водопада. Одежда вмиг промокла насквозь и неприятно липла к телу, словно к спине прикасались чьи-то скользкие холодные пальцы. В бороде и волосах гнома осколками горного хрусталя заискрились крохотные капельки. Осторожно ступая по мокрым, покрытым осклизлым мхом камням, Тром перебрался на противоположную сторону. От моста начиналась узкая, едва различимая в полумраке тропа, резво убегавшая наверх. Поднявшись по ней, гном очутился на широком карнизе, огороженном ржавыми металлическими перилами. Внизу под карнизом неистово рокотал водопад, вздымая кверху своё удушливо-влажное дыхание, но спереди уже повеяло живительной прохладой. Тром заторопился, и вскоре протиснувшись через узкую щель в конце коридора оказался на западном склоне Серых Гор.
– Успел, – прошептал он, усаживаясь на круглый, вылизанный осенними ветрами камень, хранящий ещё на себе теплый отпечаток угасающего дня.
Вокруг насколько хватало глаз простиралась горная гряда. Гордые великаны, одетые в белоснежные плащи ледников, стояли плечом к плечу, незыблемые на своём вечном посту. Солнце неумолимо клонилось к закату, окрашивая вершины густым багрянцем, укрывая крутые склоны потоками расплавленной меди. Эдакое чудо не знакомо жителям глубин. Гномы привыкли копошиться в земле, стараясь лишний раз не поднимать кверху головы. А уж удумать выйти из своих подземных пещер-городов наружу способен был лишь чудак, не от мира сего. Мало, кто из сородичей Трома имел хоть малейшее представление о той красоте, что предстала сейчас перед ним, а если и имели, то вряд ли способны были оценить её. Самое обидное было даже не в том, что гномы, по их собственному глубокому убеждению, не могли приобщиться к чему-то более прекрасному нежели добыча металлов и самоцветов, а в том, что никто не имел такого желания. Отец с братом лишь отмахивались от вдохновенных россказней Трома, а друзья и соседи тихо посмеивались за его спиной и крутили пальцем у виска. Однако, Тром, на протяжении нескольких лет, с того самого момента, как случайно обнаружил эту щель, старался не пропускать ни одного заката. Сидя тут на камне, гном иногда ощущал себя так, словно ненароком, тайком сумел прикоснуться к чему-то очень запретному, к сокровенной тайне Великого Творения. Странным и непостижимым образом ему позволили увидеть истинное чудо, осознать насколько бесценен тот дар богов, которым абсолютно безвозмездно владеют живущие на земле. Солнце скатилось ещё ниже и последние лучи потянулись к небесам. Робко, неуверенно, словно кисть художника, пробующего холст, они коснулись косматых туч, расчерчивая их алыми штрихами. Пушистые бока, пузатых, полных колючего снега и ледяного дождя туч сначала становились пепельно-пунцовыми, затем их нечёткие грани наливались тёмным, грозно-лиловым оттенком и в конце концов окунались в непроглядные густо синие, почти чёрные цвета. Пылающий раскалённым золотом шар солнца коснулся горных хребтов и, придерживаясь за их острые вершины быстро скатился вниз, погружая мир вокруг в мягкий бархат сумерек.
Высоко в небе весело блеснули первые звёзды. Тром задрал кверху голову и в очередной раз подивился, как же быстро они появляются в холодном осеннем небе. Мгновение назад небесный ковёр был пуст, а сейчас он усыпан миллиардами крохотных самоцветов, насмешливо подмигивающих гному с необозримой высоты. Такие близкие и в то же время бесконечно далёкие. Казалось, протяни руку, и она неминуемо коснётся этих божественных бериллов, агатов, сапфиров и изумрудов. Больше всего среди небесных сокровищ было алмазов. Прозрачно-белые искорки, от которых не исходило ни тепла, ни света. Они манили к себе холодным, будто чужим блеском, завораживали неизвестностью и волшебной таинственностью.
Мягко опустилась ночь, накинув на горы свой чёрный саван, подсвеченный серебристыми лучами луны и стало заметно холодней. Камни покрылись блестящей пленкой инея, а капельки влаги в бороде гнома превратились в хрусталики льда. Пришло время возвращаться домой. Тром ещё раз окинул взглядом могучие горы, небо в алмазах звёзд, тёмные уснувшие облака и нырнул в дышащую мраком щель. Дома уже все спали и Тром, быстро раздевшись нырнул под одеяло и последовал их заразительному примеру.
Следующее утро не внесло в жизнь гномов Серых Гор ровным счётом ничего нового. Может быть где-то в Верхних Кварталах и царило весёлое оживление, сопровождавшее зарождение нового дня, но для жителей Западного Конца утро означало лишь очередной поход к шахтам с киркой на плече. Солнечного света в пещерах не было в помине, а начало дня традиционно обозначалось зажиганием огромных ламп, развешанных над городом и наполненных горючим газом, который добывали на болотах к югу от подгорного царства.
Тром, каждый день видя перед собой понурые плечи товарищей, вглядываясь в их суровые лица, вслушиваясь в обрывки фраз, частенько задумывался над тем, что именно заставляло всю эту бородатую братию каждый день безропотно браться за кирку и до седьмого пота долбить равнодушный камень? Страсть к горному делу, впитанная с молоком матери? Желание разбогатеть? Безудержная алчность? Привычка? Банальное повиновение королевскому указу? Возможно всё понемногу. Будь Тром мыслителем, он непременно бы написал трактат о жизни гномов Серых Гор, где изложил бы все свои мысли. Но, чтобы быть мыслителем, нужно, чтобы тебя ничто не беспокоило, не отвлекало от мыслей. А какие тут размышления, когда до седьмого пота работаешь на шахте лишь бы не протянуть с голоду ног? Только и мысли, что о еде и достатке.
Эйнар сегодня снова проснулся не в духе, ни с кем не разговаривал, а на все вопросы отвечал лишь хмурым взглядом, сводя густые брови к переносице. Прошлой ночью он опять долго не мог сомкнуть глаз, ворочался, думал, что было для него вовсе несвойственно и ново. Однако, уже несколько ночей к ряду его терзала одна назойливая мысль. Однажды, прогуливаясь по грязным улочкам Западного Конца, Эйнар случайно забрёл на Базарную Площадь. Шумное, гомонящее скопление народа, зловонный туман, висевший над рыбными лотками, рои насекомых, копошащиеся на мясных тушах – всё это раздражало Эйнара с самого детства. Поэтому за продуктами в их семье всегда ходил Тром. И на этот раз Эйнар поспешил скрыться в ближайшем переулке. Стоило ему окунуться в приятную прохладу узенького прохода между домами, как он замер в изумлении. На углу Мастеровой Улицы и Кузнечного Переулка Эйнар заметил дом. Нет, конечно же домов тут хватало с избытком, всяких разных. Но то был дом особенный. Дом, который мгновенно нашёл лазейку в сердце Эйнара и обосновался там, терзая душу нестерпимым желанием купить его. Два этажа, вход с колоннами, медные двери с хитрым замком, балкон с резными балясинами, стрельчатые окна и уютный дворик, обозначенный бронзовым заборчиком. То был дом его мечты. Именно так Эйнар и представлял себе то место, где он встретит старость. На калитке висела деревянная табличка, сообщавшая о том, что дом недавно выставлен на продажу. Эйнар приблизился и его радость тут же улетучилась, как утренний туман при первых лучах солнца. Такой суммы он и в глаза-то никогда не видывал. Где ему найти столько денег? Однако, мечта поселилась в его душе, дав росточки надежде, которая крепла с каждым днём, когда Эйнар начинал прикидывать, сколько можно получить с продажи их штрека. Вся загвоздка была в том, что он не знал, как ему уговорить отца на эту сделку. Оттого Эйнар и хмурился каждое утро, глубже и глубже погружаясь в нелёгкие думы.
С раннего утра между Тромом и Эйнаром словно образовалась гранитная стена. Спор по поводу дальнейшей судьбы семейного штрека, который начался накануне вечером возле отцовской постели, продолжился по пути на работу. Зачинщиком, как всегда был Эйнар. Тром не спорил и не возражал, лишь неодобрительно качал головой и тихо ворчал себе в бороду. По опыту он знал, что стоит старшему брату завестись, остановить будет его крайне сложно.
