– Как зовут вас, девушка с сиреневыми глазами и лазоревыми волосами? – спросил Самобытов.

– Алиса.

– Так это вы?

– Откуда вы меня знаете? – искренно удивилась она.

– Вас все знают. А в футляре – Чеширский Кот?

Она улыбнулась и сказала, подыграв ему:

– Вы не иначе как Гендальф.

– Для него я слишком молод.

– Тогда кто же?

– Зовут меня Игорь. Что у вас случилось, Алиса?

– Неужели так заметно?

– Думаю, что хотите привлечь к себе внимание, надеясь скрыть, что у вас что-то случилось. Угадал?

– Разведчик, что ли?

– Вы так отчаянно эпатируете окружающих, а сами хотите видеть всё в сиреневом цвете…

– Это только для цвета глаз.

– Ладно сапоги и перчатки, а волосы почему синие? Вы ж Алиса, а не девочка с лазоревыми волосами из «Пиноккио».

– А про перчатки откуда знаете? – ещё больше удивилась девушка.

– Ладно. Видел в аэропорту вас, – решил Игорь притормозить, чтобы не спугнуть соседку.

Она посмотрела в окно и увидела, что они летят.

– Знаете… – она немного помолчала и, опустив глаза, сказала: – Спасибо вам, Игорь.

– За что? Я вроде ничего не сде…

Алиса не дала ему договорить.

– Я страшно боялась, – тихо сказала она, – а вы меня отвлекли. Самолёты разбиваются на каждом шагу, – в общем, вечно с ними что-то происходит. Это мой первый в жизни полёт. До ужаса страшно, – выдохнула Алиса.

– Вот это да. Поздравляю с почином. Не может быть, чтобы ни разу не летали. Смеётесь надо мной?

– Признаться, мне совсем не до смеха…

Теперь Игорь торопился ей ответить, прервав объяснение девушки, почему-то хотелось её убедить перестать предвзято относиться к воздушным путешествиям.

– Понимаете, плохие новости гораздо дороже стоят. Разве вы не замечали, сколько всего плохого нам рассказывают по телевидению, по радио, в том числе и про авиакатастрофы?

– Прекрасно обхожусь без ящика.

– Откуда ж тогда страх?

Она, растягивая слова:

– Не зна-а-аю… Может, это моё когнитивное искажение?

– Что-о-о? Выходит, лететь на самолёте – это ваша иллюзорная корреляция? Наверное, скорее даже иллюзия асимметричной проницательности.

– А нельзя без особых терминов? Я ж стараюсь выражаться понятно. Давайте на обычном русском говорить. Ладно?

– Вам только кажется, что просто выражаетесь, – улыбнулся Игорь. – Интересуетесь психологией? А что, нельзя просто сказать, без когнитивных… Вроде бы нормально беседовали. Нет, я могу, конечно, и термины употреблять. Но тогда, может, сразу на английский перейдём?

– Ладно вам, согласна, что и правда загнула. А с английским у меня, если честно, не очень. Я французский изучала. Психологию – да. Подумывала даже в аспирантуру.

– Ничего себе. На самом деле самолёт – самый безопасный транспорт.

Игорь говорил, удивляясь себе всё больше и больше. После ранения это был фактически его первый разговор с девушкой, не только инициируемый им, но и наполненный содержанием.

«Надо же, психологию не забыл. Хотя… раз руки помнят сапожничество, – рассуждал он про себя, – то всё, что в голове осело, уж точно никуда не денется, если только не Альцгеймер, но это мне вроде бы не грозит».

Он убеждался, что и правда во сне проснулся.

«Вот это выдал фразочку…» – улыбнулся Игорь своим мыслям.

Вспомнилось, как обычно молчаливый Вардан Гургенович не сдержался, заявив ему во время рукопожатия перед отпуском:

– Что? Очнулись, Игорь? В обоих ваших глазах теперь я вижу по вопросу.

– А раньше что было?

– До того утра, с которого вы стали бриться каждый день, в одном из них я наблюдал безразличие, а в другом – равнодушие. Не знаю что, но с вами начинает происходить что-то, или просыпается в вас что-то, что заснуло когда-то… Я прав?

– Как же вы на мой отпуск согласились? Не любите ведь отпуск давать, – сказал Игорь.

– Верно. Не люблю праздного времяпрепровождения. Только мне видно, что вам сильно надо. А если надо, то я готов. И потом. Я же тоже могу ошибаться. Вдруг отпуск всё же необходим?

– Ладно. Работы много, надо до отъезда сдать несколько заказов, – проговорил тогда Игорь.

Первый раз с ним Аветян разговорился и даже начал шутить. И Игорь думал, что, видимо, действительно зря они раньше не говорили по душам.

– Вы ведь через Санкт-Петербург поедете?

– Да. Полечу, потом возьму машину на прокат и отправлюсь на Валаам, у меня там товарищ. Он монах.

– Не буду расспросами мучить, хоть и не терпится. Захотите, сами потом расскажете. В Питере живёт мой хороший знакомый. Вот его телефон. Мало ли что. Скажите, от меня. Он врач невролог и психотерапевт. Осип Ефремович Зыка. Не стесняйтесь, скажите, что вы от меня, этого достаточно. И заодно его жене передайте, – он показал на коробку, которая стояла на его столе в мастерской, – туфли я ей сшил.

– Какая фамилия необычная. Можно полюбопытствовать?

Вардан Гургенович открыл коробку.

– Отличная работа. Вот вы мастер! Рад у вас работать.

– Жду через две недели. У меня на вас большие планы. Вы же вернётесь?

– Посмотрим, посмотрим. А за контакт благодарю.

На фоне этих мыслей он слышал и Алису.

– Откуда вы столько про самоубийства знаете?

– Я бывший военный.

– Прям воевали?

– Это закрытая информация.

– Но я – никому-никому, честное-пречестное слово, – она говорила откровенно, снова глядя Игорю в глаза.

– У вас такой взгляд, что невозможно соврать. Воевал. А Чеширский Кот не выдаст?

Она засмеялась – в голос, как смеются маленькие девочки. Игорь рассуждал: значит, он не разучился смешить девушек. Вот это да! Мысленно обращаясь к Богу из своего сна с чем-то похожим на благодарность…

– Э-эй, вы здесь?

– Я бы не сказал, что полностью.

– То прям перебиваете, то уплываете куда-то… Что-то с вами тоже не так?

– Ага… Тоже. Расскажите, легче станет, – подловил он её на слове.

– Позвольте вопросом на вопрос.

– Идёт.

– Как вы догадались?

– И этот ваш прикид, и волосы как синяя лампа, какой-то немыслимый футляр с Чеширским Котом…

– Слушайте, опять вы про кота… А линзы я выну, немного погодя.

– Хотите сказать, что там виолончель?

– А вы думали?..

– Признаться, надеялся на кота… Что же вас терзает? Заинтригован. Может, смогу помочь?

– Помочь-то мне вряд ли кто-то сможет. А… ладно. Только, чур, уговор. Мой рассказ в обмен на ваш. Ну как?

– Я-то тщательнее скрывал, чем вы, но, видимо, не получилось?

– Так я ведь Алиса, меня не проведёшь, я вычислю, – улыбнулась она.

– М… Гу-у… моим же оружием? А давайте. Но раз я первый спросил, то сначала вы.

– Окей. Кем же работает бывший военный? Буду угадывать. Нам ещё лететь…

– Вообще-то, лететь нам не так уж и долго. Продолжаете бояться?

– Да, хотя не так сильно, как раньше. Так кем?

– Угадайте.

– Небось своя охранная фирма на Рублёвке?

– Почему на Рублёвке? И потом, я бы летел уж точно не экономклассом.

– Про экономкласс – это вы здорово подметили. Значит, холодно.

– Очень холодно, совсем не та область.

– Странно. В банке, что ли? В банке?

– Нет. Ещё холоднее, – сказал он, закрыв глаза левой рукой.

– Полицейский, что ли?

– Не угадать вам, без вариантов. Иду на помощь. Я сапожник.

– Сапо-о-ожник? Правда? Да ладно…

– Так удивились моей профессии. А вы, по всей видимости… виолончелистка. Вам года двадцать два – двадцать три?

– М-м-м, про первое несложно догадаться, а с годами сильно ошиблись. Двадцать восемь, тридцатого ноября двадцать девять стукнет. Преподаю в музыкальной школе при Гнесинке. А вам?

– С позиции моих лет без разницы, что двадцать два, что двадцать восемь, что двадцать девять. Мне тридцать восемь.

– Неужели сапожник? «Пьёт как сапожник» – есть же такое выражение. Всё-таки попиваете, признайтесь. Однако на свои годы и тянете. Значит, завязали?

– Слушайте. Определённо подрабатываете следователем? Или внедряетесь?..