– Вот еще, чего удумали, да на мне все как на собаке заживает, проверено, – отмахнулся мужчина. – За помощь спасибо, только никуда я не поеду…

– Хорошо, – перебила его Дина Андреевна, – на сегодня оставим как есть, но если завтра покраснеет, или кровотечение возобновится, или опухнет, имейте в виду, я заставлю вас ехать в больницу. Надо будет, свяжу и отвезу насильно, вы не смотрите, что я такая тощая и мелкая, я очень сильная, не зря на «Скорой помощи» лет десять в молодости отпахала. – Она попыталась сурово посмотреть на пострадавшего, но неожиданно рассмеялась, увидев скептическое выражение и с трудом сдерживаемую улыбку на его лице. – Правда, правда, что вас так смешит и удивляет?

Он поднял на нее глаза и внезапно из деревенского простого мужика превратился в умного и жесткого человека, властного и сильного. Это продолжалось всего мгновение, но в это мгновение Дина вдруг почувствовала, как по ее спине прошла предательская дрожь, а между лопатками стало влажно.

– Хватит из себя строить «железного человека», – проворчала Клавдия Степановна и потрепала брата по волосам, – будет болеть, завтра в больницу отправишься, кто мне с внучкой будет помогать, если с тобой беда случится? А если со мной плохо? Ты вообще помнишь, сколько мне лет? Мне, между прочим, уже седьмой десяток, шестьдесят четыре года, это вам не тридцать четыре! Так что марш в постель, тут доктор написала антибиотики, которые надо пить, через час будут, жди.

Юрий Степанович поднялся и, хромая, молча пошел в дом, а Дина отметила про себя, выправка у мужчины явно военная, надо будет спросить у Ямпольских, кто он такой.

Позднее, сидя за столом и поедая великолепный шашлык, только что снятый с огня, она тихо спросила Федора, что тот думает о соседе из дома напротив.

– А кто это?

– Вы что, не знаете, о ком я говорю? И это после двух с лишним лет, пусть эпизодической, жизни здесь?

– Не знаю, нет, я, конечно, в курсе, что напротив нас живет брат Клавдии Степановны, но я даже голоса его никогда не слышал. Я ее-то знаю только потому, что она к нам заходит, ну и к соседкам теперь…

– Теперь – это когда?

– Как у Инны отца с мужем убили, так и стал невольно замечать, кто и когда к ним заходит.

Дина повернулась к брату: – И ты молчал! У вас тут такие дела творятся, а я ни сном не духом? Скажи, Андрей, вот ты работаешь в милиции…

– Полиции, – не отрываясь от мяса, поправил тот.

– Пусть так, а ты не задумывался, что ребятам может угрожать опасность? Вдруг это маньяк орудует?

– Ну какой к лешему маньяк? Это чистой воды «заказуха», и потом не я веду расследование, это вообще не должно касаться нашего отдела.

– С чего ты взял, что «заказуха»? Они бизнесом занимались или были крупными чиновниками, от которых зависят те или иные структуры?

– Сразу после убийства я по просьбе Олега навел справки, в Москве было два подобных случая, стреляли из того же оружия, что и здесь. Надеюсь, тебе этого довольно? – резко закончил Андрей Андреевич, начиная злиться и с неудовольствием поглядывая на сестру.

– Остынь, друг, Дина, ты завтра пойдешь к Юрию Степановичу? – Ямпольский повернулся к ней.

– Пойду, надо же посмотреть его ногу.

– А сейчас можешь дать ему какую-то характеристику? Какое впечатление он на тебя произвел?

– Пожалуй, двоякое, на первый взгляд обычный деревенский мужик, только лицо у него, даже не знаю, как сказать, породистое, что ли, необычное лицо. К тому же он почти не чувствителен к боли или очень терпелив. Даже ни разу не поморщился во время обработки раны, а ведь она у него довольно глубокая и должна быть очень болезненной, в этом месте, насколько я помню, нервных окончаний полно. И потом, мне в какой-то момент стало не по себе в его присутствии, будто из глаз кто-то другой, опасный, выглянул, и я испугалась. Мне показалось, в нем два человека живут, но это вряд ли имеет отношение к психиатрии. Скорее всего, у него очень сложная жизнь была в прошлом, и внутренний мир соответствует прожитому.

– Расшифруй?

– Он не таков, каким кажется на первый взгляд, сложнее и опаснее, а еще, мне показалось, он бывший военный. Ошибаюсь?

– Может, и не ошибаешься, в его биографии есть белое пятно лет эдак на пятнадцать, если не больше. За эти годы о нем ничего не известно, хотя точно известно, он не сидел, участковый знал бы об этом. А дома у него как?

– Не знаю, перевязывала я его тут же, на крыльце, сперва я даже не поняла, насколько глубоко он поранился, а потом вообще не до того было. Пожалуй, сегодня вечером еще раз зайду к нему, посмотрю, как нога.

Явившись вечером в дом соседа, Дина Андреевна застала там его сестру, которая с трудом сдерживала слезы.

– Что тут у вас? Почему такое похоронное выражение лица?

– У Юры температура поднялась, я врача вызвала, а машина по дороге сломалась, он не едет в больницу, просто не знаю, как быть.

– Сейчас я его посмотрю. – Дина прошла в дом, Юрий Степанович лежал запрокинув голову, и тяжело дышал.

– Это вы, доктор? Успокойте, пожалуйста, мою «курицу», пару дней отлежусь, и все пройдет, подняла тут панику из-за ерунды.

– Давайте я вас послушаю, температуру померяем, а там будем решать, зря она паникует или не зря. Если можете, сядьте и поднимите майку.

– Ну-ну, только не пугайтесь. – Он неожиданно легко сел и, усмехнувшись, оголил спину. Вся спина была в шрамах, под левой лопаткой два следа от пулевых ранений. – Что разглядываете? Решили мне придумать героическое прошлое? Глупости, шрамы от арматуры, повезло, не проткнула меня, только ободрала, когда в небольшой котлован свалился, а пули – это мы с приятелем на браконьеров нарвались в тайге, еле ноги унесли.

– Я молчу, по-моему, ничего не спрашиваю, и вы, пожалуйста, помолчите, не мешайте, – сухо проговорила Дина. Через несколько минут она повернулась к Клавдии Степановне: – Не вижу причин для беспокойства, температура не слишком высокая, хрипов нет, сердце работает нормально. На всякий случай посмотрю ногу еще раз. – И она принялась снимать бинт. Рана за последние несколько часов не стала хуже, Дине даже показалось, рана стала затягиваться, и краснота вокруг почти исчезла.

– Действительно, «как на собаке», – пробормотала женщина. Повернувшись к Клавдии Степановне, она спросила: – Мне показалось, или бинт действительно другой?

– Другой, это Юра свою мазь положил туда, он рецепт из Сибири привез, так вот ему до сих пор знакомые всякие травы оттуда присылают, а потом он уж сам «колдует». Мы этой мазью любые ранки лечим, а внучкины коленки чуть не ежедневно приходится мазать. Заживает так, будто и не было ничего.

Разговаривая, они вышли на террасу.

– Про свои шрамы он вам ничего не рассказывал? – делая вид, будто ничего не слышала, спросила Дина Андреевна.

– Так он же сказал, на арматуру упал, потом браконьеры в них стреляли. Не любит он о тех временах вспоминать, видно тяжело было, но деньги родителям он исправно посылал, и не маленькие. Отец на те деньги ему дом в этой части поселка выстроил. Они с мамой мечтали, приедет сын, женится, внуки будут, и получится у нас большая семья, а вишь, как сложилось, хорошо родители до этого не дожили. – На лице Клавдии появилось мечтательное и одновременно грустное выражение – Что это я, пойду, посмотрю внучку, когда Маруська затихает, жди проказы.

Дина Андреевна еще раз заглянула в комнату, где спал Юрий Степанович, и вновь поразилась, какие у него правильные, выразительные черты лица.

На крыльце Клавдия Степановна отчитывала трехлетнюю Маруську. Девочка стояла и смотрела в пол, когда бабушка замолчала, она нетерпеливо спросила: «Все сто ли? Я тогда дасе игать поду». Дина улыбнулась и подумала: «Точно как в любимой книге моего детства: «Я, мама, слов не помню, помню только мелодию: та-та-та, та-та-та». Все дети, наверное, одинаково воспринимают нотации взрослых. Впрочем, не мне судить о том, как их надо воспитывать и что они воспринимают». Входя в калитку к Ямпольским, Дина услышала, как Олег Петрович говорит сыну: