– Эй, Магут, кто там? – из пристройки на корме ладьи показался рослый мужчина, который внимательно вглядывался в лица подошедших. – Грес..Греслав? Ты ли это, вояка! Глазам не верю! Дай тебя обнять!

Он быстро преодолел разделявшие их сходни и, широко раскинув руки, двинулся к Греславу.

– Стой! – Макошка загородил собой друга. – Он ранен!

Здоровяк застыл на месте.

– Не узнаешь меня, Греслав? Это же я, Петряс! Мы с тобой вместе в отряде Ратибора гнали торкаев! Ну, вспомнил? Я – родной брат Кудри!

– Здорово, Петряс, – Греслав протянул руку. – Видишь, где пришлось свидеться.

Угор с чувством поприветствовал того, кто два года назад наряду с угорами защищал их селение от набега торкаев. Ох, и дрался этот унот (юноша)!

– Магут, что стоишь, веди дорогого гостя на борт! Расскажу Матери Родиве – не поверит! Сколько раз мы вспоминали добром и тебя, и твоих друзей, и скоморохов! Такое разве забудешь!

Слава богам, выдохнул Макошка. Знакомцы без помощи не оставят. Теперь надо коней привести. Спросить что ли?

– Эй, дядя, а у нас кони. Пять голов. Что с ними делать? – Макошка опасался, что ему опять придется вдоль берега пробираться. А как хотелось отдохнуть, поесть, поспать…

– Веди коней, – разрешил Петряс. – У нас судно не чета другим, десяток коней поместим.

– Тогда я мигом! Только овса прикуплю, – обрадовался мальчишка.

– У нас и купишь, коли деньги есть, – сказал Петряс, а потом захохотал: – Не бойся, не оставим коней голодными. Торопись, если хочешь стряпню Сьяны попробовать. Вкуснее кулеша со стерлядью, чем у неё, нигде не попробуешь!

– Я мигом, дядя Петряс!

Вот уже второй день заканчивается, как Греслав и Макошка с комфортом плывут на лодке угоров. Петряс подробно рассказал обо всех событиях, что произошли за время расставания с друзьями Греслава, потом Макошка рассказал, как полк Греслава был отправлен Светославом к Кястасу с предупреждением не начинать войны за Турмас. Как героически повели себя Гонта, Борода и Сорока, сложившие голову той ночью, как они повстречали караван сплавщиков. Греслав помалкивал, пытаясь сохранить последние силы. За ним ухаживала Сьяна, заваривала ему траву, прикладывала горячие камни к груди, стирала кровавые пузыри с лица, а потом где-нибудь в уголке, за грудой мешков, вытирала мокрые глаза, безнадежно покачивая головой в ответ на молчаливые вопросы угоров.

– Держись, друже, – Петряс опустился рядом с раненым. – Два дня и две ночи, и мы в Городище. Потерпи еще немного. Эй, Сьяна, принеси меду!

Женщина принесла две большие чаши с хмельным напитком.

– Ты сегодня ничего не ел, – покачал головой Петряс, – так хоть медом подкрепись. Знатный мед!

Греслав сделал пару глотков. Мед помогал ему хоть ненадолго уснуть и не сотрясаться в надрывном кашле. Выдержит ли он дорогу, пусть и по воде, а не в тряском седле? Хватит ли у него сил пережить еще несколько дней без помощи лекарей? Сегодня утром он уже и не надеялся встать – после очередного кровотечения сил не осталось. Вот и сейчас он почти не чует ног, в голове противный комариный писк, и глаза закрываются. Это от большой потери крови. Он видел раненых, которые засыпали от кровопотери и уже не могли проснуться. Ему сегодня особенно плохо, но он постарается не заснуть. Всю ночь будет сидеть, пить глоточками мед, слушать байки Петряса.

На следующий день они подошли к большому острову, разделившему реку на две части. Из разговора с Магутом Греслав узнал, что они пойдут по правому притоку, который идет к Городищу.

– Вообще-то нам влево надо сворачивать, – сказал Магут и махнул рукой. – Там наше селение. Но Петряс сказал, что вначале вас доставим, а потом домой.

Если бы не ранение, Греслав ни за что бы не допустил, что из-за него… Но, обессилев от потери крови, он не нашел сил возражать. Ладно, мы за угоров стеной встали против торкаев, не считались. Подумаешь, сделают круг, для жизни не опасно. Да и по всему видать, что они не особо торопятся. День раньше, день позже, роли не играет. А вот в его положении каждый час на счету. Надо дотерпеть не Городища. И главное – не спать. А как хочется…Укрыться бы теплой приволокой, приложить нагретый камень к ноющей груди, выпить хмельного меду и уснуть.

Нет, он не поддастся слабости, иначе какой он тысяцкий? Перед Светославом ему еще отчет держать. И пацанов он своих давно не видел. Соскучился. Как там Дизель, как Ярик? С Климом, помнится, они год назад виделись. Давно. Раскидало их. А хорошо бы собраться всем вместе…

Не спать!

…В свете полной луны холмистая местность, поросшая столетними деревьями или молодой порослью после природного пожара, выглядела причудливо. То привидится всадник в треуголке на слоне, то собака на спине дельфина, то ведьма в ступе. Светлые и черные пятна создают живые картины по берегам реки. Во-о-он там, выше обрывистого берега, как будто великан опустился на одно колено и склонил голову. В правой руке дубинка, а левую – протянул вперед, а в ней как будто опрокинутая чашка. А из чашки льется молоко, вон целая речка из молока.

Тут как иглой в сердце ткнуло Греслава – что-то очень знакомое в очертаниях великана и пролитого им из чашки молока…Очень знакомое! Да это же Медвежья лощина! Вот и белая каменистая осыпь, памятная ему по спуску, когда они с пацанами вышли из пещеры, не зная, что попали в другое время. А второй раз по ней же они бежали, сбивали в кровь ноги, плененные лютыми.

Это что же получается: они сейчас плывут по той реке, которая ведет к дреговичам! Надо крикнуть Петрясу. Зачем ему плыть в Городище, если тут, рядом, Ярик!

– Ма-кош-ка, – едва слышно прохрипел раненый. – Проснись.

– Тут я.

– Позови Петряса.

– А до утра подождать?

– Нет.

– Греслав, друже, ты не помирать ли вздумал? – голос мальчика задрожал от подступивших рыданий. – Прошу тебя…Не помирай…

– Если будешь сидеть без дела, помру. Зови Петряса.

Макошку как ветром сдуло. Вскоре показался заспанный Петряс.

– Что? Что? Сьяну позвать?

– Не надо в Городище, – с трудом проговорил Греслав. – Тут близко…

– Я не понял, – Петряс вглядывался в бледное лицо раненого. – Как не надо? Это Магут тебе сказал, что нам по другому рукаву надо было плыть? Вот болтун! Не переживай, доставим и тебя, и твоего ординарца, и твоих коней до Городища! Наше дело плыть, а твое – силы беречь.

Греслав поманил Макошку.

– Скажи ему, – голос раненого совсем ослаб, был чуть слышен, – скоро на правом берегу будет селение дреговичей. Мне туда, меня там лекарь ждет. О-о-ох. Не проскочить бы в темноте. Ма-кош-ка, передай ему и сам смотри в оба. Там берег такой с излучиной, а на берегу сети рыбацкие и лодки. И рощица к самой воде подходит. О-о-о-х. Мы там грибы собирали. О-о-о-х.

Макошка все понял и передал просьбу Петрясу. Тот разбудил всех и заставил вглядываться в правый берег, чтобы разглядеть селение. Но ожидаемое место показалось уже на заре. Вдоль берега плавали две лодки, в рощице щелкали кнутами пастухи, оторвавшись от повседневных дел, женщины с любопытством разглядывали ладью невиданной формы, которая, судя по суете гребцов и спускаемому парусу, решила причалить к их селению.

Через минуту несколько вооруженных всадниц встало строем на берегу, настороженно ощетинившись копьями.

Чтобы переправить раненого на берег, с борта ладьи перекинули сходни. Греслава надо было нести на руках – идти он уже не мог. Приблизившись к сходням, одна из воительниц громко поинтересовались, кто к ним пожаловал и по какому делу. Не успел Магут выговорить: «Греслав», как она спрыгнула с коня и бегом по сходням на борт.

– Греслав!

Где же он?

– Мать…

Взгляд вправо, влево, да где же Греслав?

– Мать…здесь я.

Не может быть, чтобы это был их Греслав! В лице ни кровинки, губы синие, голова чуть держится. Только взгляд темно-карих глаз его, Греслава!

Не говоря ни слова, Общая Мать просунула руки под спину раненого, оторвала его от широкой лавки, на которой он провел все дни плавания, и заторопилась на берег. К ней уже спешили другие воительницы, поставляя плечи и руки. Так, на плечах, как принято выносить воинов, получивших тяжелые увечья в бою, его понесли туда, откуда он ушел давным-давно унотом, молодым дружинником, а сейчас вернулся к родным пенатам опытный воин и, судя по шрамам, прошедший славный боевой путь.