Один известный арестант (просил не называть его имени) уверяет меня, что напрямую общался с Богом:

– Я спросил его: «За что?» А он мне ответил: «Потому что ты был свободен в своем выборе». Я воскликнул: «Зачем мне такая свобода, которая принесла столько горя людям и мне?!» А он ответил на это: «Если бы не было свободы, ты бы никогда не был счастлив. Свобода дает тебе выбор – быть счастливым или отказаться от этого».

Я пытаюсь представить себя на месте тех, кто живет в «Полярной сове». Для начала прошу разрешения примерить тюремную робу и побыть какое-то время в камере, а дальше все по тюремному распорядку.

Роба оказалась на удивление удобной. От старой, грубой, здесь отказались всего пару лет назад. Помимо ботинок мне принесли еще и сандалии, а рубашку выдали синего цвета и вполне себе «вольного» покроя. Из окна, закрытого двойными решетками, почти не видно неба, а значит, нельзя полюбоваться на восходы и закаты. Как точно написал кто-то: «Когда тебя лишают свободы, у тебя отнимают и солнце, и луну, и звезды». В условиях полнейшей изоляции особенно важно, чтобы твой сокамерник был если и не друг, то по крайней мере не ненавистный враг.

– Живут осужденные в камерах по двое – так прописано в статье 127 Уголовно-исполнительного кодекса (хотя размеры помещения позволяют содержать и по три, четыре, пять человек), – объясняет оперативный сотрудник Максим. – Стараемся подбирать так, чтобы они психологически подходили. Но в любом случае через год-два они устают друг от друга, и тогда мы производим «рокировку». Часто просто даем осужденному по его просьбе возможность посидеть в камере одному.

Сложнее всего подобрать сокамерников убийцам и педофилам. Помимо московского битцевского маньяка Александра Пичушкина в «Полярной сове» отбывает наказание маньяк Дмитрий Вороненко. Родители истерзанных им девочек требовали смертной казни для Вороненко и даже дошли до Верховного суда, который оставил в силе приговор о пожизненном заключении. Вообще, Вороненко и Пичушкин, хоть и признаны вменяемыми, говорят и ведут себя так, что очень быстро мне, их собеседнице, начинает казаться, что я схожу с ума. Они с утра до вечера предаются воспоминаниям о своих убийствах или рассказам о жутких фантазиях про новые зверства. Никто с ними в камерах не выдерживает больше двух-трех дней, а содержать их вместе опасно: поубивают друг друга. Это тот случай, когда мало кто о смертоубийстве пожалеет, но для администрации «Полярной совы» это ЧП. Так что и Пичушкин, и Вороненко сидят поодиночке.

Из радиоприемника льется классическая музыка. Радио здесь включают каждый день с 6:00 до 21:45. А вот телевизор с DVD приносят обычно раз в неделю, часа на два. Фильмы подбирают для арестантов патриотические, про войну.

Тем, кто не хочет смотреть кино, остается только читать. Библиотека в «Полярной сове» большая, многие книги арестанты зачитывают до дыр. Особенно в чести у них религиозная, философская и приключенческая литература. Как сказал мне один осужденный, они лишены возможности путешествовать в реальности, но никто не может запретить им отправляться в путь виртуально вместе с героями книг.

Прошу отвести меня на прогулку. Вместо большого дворика попадаю в квадратное помещение с бетонными стенами, где нет потолка. Мерить шагами периметр не слишком большое удовольствие и мало чем отличается от хождения по камере. Но воздух свежий и хоть какая-то перемена обстановки. На прогулку выводят покамерно, то есть по двое. Общаться с другими осужденному запрещено, да и возможности для этого нет никакой.

Прием у врача. Меня отводят в медкабинет и там сажают в клетку – о безопасности докторов здесь тоже заботятся. Случаев нападения на медиков в «Полярной сове» не было, но, возможно, именно потому, что здесь все сотрудники всегда помнят, с кем имеют дело. Начальник медсанчасти Марина Николаевна рассказывает, что в «Полярной сове» нет ни одного больного туберкулезом, но есть шестеро с ВИЧ, один из них отказывается от терапии. Хронических болезней у арестантов много, лечить их тяжело (приходится вывозить в другие регионы), но умирают они даже реже, чем в обычных колониях: в среднем один-два человека в год, обычно от инфарктов. Возможно, все дело в том, что большинство осужденных в «Полярной сове» в возрасте до 40 лет.

И снова камера. Лежать днем на кровати строго запрещено. Для многих это настоящее испытание, и они жалуются. За последнее время сразу несколько здешних арестантов попытались оспорить тюремные нормы и правила. Один подал иск в суд, посчитав, что окно у него в камере слишком узкое. Кстати, выиграл.

– В отличие от других осужденных ПЛС не работали, – объясняют сотрудники «Полярной совы». – Но с сентября 2015 года впервые по распоряжению ФСИН их стали обучать некоторым рабочим профессиям – резьбе по дереву, шитью, бисероплетению. В общей сложности такие курсы прошли уже 50 человек. Они сейчас работают (у нас есть так называемые производственные камеры, где есть станки, машинки), получают зарплату, которая идет на погашение исков потерпевших. Осужденные к строгому режиму готовят пищу для своих «собратьев», приговоренных к пожизненному заключению.

Кстати, майору Евсюкову предлагали несколько раз обучиться швейному делу, но он неизменно отвечал: мол, не готов пока. Хотя ему объясняли: профессия швеи изначально мужская, так что ничего зазорного в ней нет. Бывшие сослуживцы майора говорят, что ему работать в тюрьме некогда: он с утра до вечера пишет в разные инстанции жалобы, поскольку считает себя невиновным.

Некоторым ПЛС дали возможность дистанционно получить и вузовское образование. Один арестант даже умудрился окончить духовную семинарию.

А вообще ПЛС много молятся. Тюрьма, как кто-то верно заметил, то самое место, где дьяволы учатся молиться. «Прописанных» в «Полярной сове» это касается больше других. Сколько было случаев, когда осужденные кричали по ночам от кошмаров, когда жаловались психологу, что видят галлюцинации (стекающие со стен и потолков камер реки крови). Но начинали по совету священников молиться, и видения, по их словам, отступали.

– На днях один мне рассказал, что к нему «пришли» двое убитых им женщин, – говорит психолог «Полярной совы» Алевтина. – Он с ними якобы долго разговаривал, и в конце концов они его простили. Но я бы не стала слишком доверять всем подобным рассказам. В действительности искренне раскаиваются в содеянном единицы осужденных. Остальные даже религию используют как возможность получить какие-то преференции. Почти в каждой камере вы найдете список церквей и приходов, куда они пишут ежедневно. А все для того, чтобы оттуда им прислали деньги или продукты. К поиску веры это не имеет никакого отношения. Увы.

Обхожу камеру за камерой, расспрашиваю арестантов. Ни один не говорит что-то вроде «Лучше бы меня расстреляли, чем всю жизнь быть здесь». Все они цепляются за жизнь, верят, что вот-вот произойдет какое-то чудо. Понятие времени у жильцов «Полярной совы» совсем другое, чем у нас.