– Ты хочешь сказать, что снова туда собрался?

– Да. Эдмонд прошел, и я пройду.

– Эдмонд, твой дядюшка Эдмонд?

– Он что-то там делал, и я хочу узнать, что именно.

Люси подавила жалобный вздох.

– Пожалуйста, ради любви ко мне и к Николя, не ходи туда больше.

– Я не могу иначе. – У него снова задергался уголок рта. – Я никогда не доводил дела до конца. Всегда останавливался, когда разум подсказывал мне, что близка опасность. И вот, посмотри, в кого я превратился. В человека, наверное, так и не узнавшего, что такое риск, равно как и то, что такое настоящая удача в жизни. Поскольку я останавливался на полпути, мне никогда не удавалось добраться до самой сути вещей. А надо было бы остаться в слесарне и продолжать терпеть издевательства назло начальству. Это было бы своеобразным крещением, я бы узнал, что такое жестокость, и научился с ней справляться. Но вместо этого, чтобы избежать неприятностей, я словно превратился в неискушенного младенца.

– Ты спятил!

– Нет, ты ошибаешься. Просто нельзя всю жизнь провести в коконе. А этот подвал дал мне уникальную возможность сделать решительный шаг. И если я его не сделаю, то никогда не посмею смотреться в зеркало, потому что буду видеть там жалкого труса. К тому же, вспомни, ты сама заставила меня туда пойти.

Он стянул с себя рубашку, запятнанную кровью, и добавил:

– И не уговаривай, это окончательное решение.

– Ладно, тогда я пойду с тобой! – объявила Люси, сжимая в руке фонарик.

– Нет, ты останешься здесь!

Он крепко ухватил ее за запястья.

– Отпусти меня, что это с тобой?

– Прости. Ты просто пойми: этот подвал – мое личное дело. Мой крест и мой путь. И никто не должен в это вмешиваться, слышишь?

У них за спиной Николя все еще плакал над останками Уарзазата. Джонатан отпустил руки Люси и подошел к сыну.

– Полно, успокойся, малыш!

– Мне все надоело, Уарзи больше нет, а вы только и знаете что ссориться.

Джонатану захотелось отвлечь сынишку. Он взял спичечный коробок, достал шесть спичек и выложил их на стол.

– Вот, смотри, сейчас загадаю тебе загадку. Из шести спичек можно сложить четыре равносторонних треугольника. Подумай хорошенько, и непременно найдешь разгадку.

Мальчонка удивился, утер слезы, промокнул нос и тут же принялся раскладывать спички так и эдак.

– И еще один совет: чтобы найти разгадку, нужно думать по-другому. А будешь рассуждать, как все, и у тебя ничего не выйдет.

Николя удалось построить три треугольника. Не четыре. Он поднял свои большие голубые глаза и заморгал.

– Пап, а ты-то сам нашел разгадку?

– Нет еще, но думаю, очень скоро у меня получится.

Джонатан мигом успокоил сынишку, но не жену. Люси метала в его сторону гневные взгляды. А вечером они схлестнулись в ожесточенном споре. Но Джонатан и не подумал рассказать ей про подвал и его тайны.

На следующее утро он встал пораньше и заделал вход в подвал железным листом с большим висячим замком. А единственный ключ от замка повесил себе на шею.

Спасение приходит нежданно – начинается землетрясение.

Сильный боковой толчок прежде всего приходится на стены. Со сводов, точно из рога изобилия, начинает сыпаться песок. Второй удар обрушивается почти сразу же за первым, потом следует третий, четвертый… Глухие толчки ощущаются все чаще, они так и приближаются к странной троице. Затем прокатывается оглушительный грохот и все начинает ходить ходуном.

Придя в себя после жутких сотрясений, молодой самец снова запускает свое сердце, бьет жвалами обоих мучителей и удирает в зияющий туннель. Он размахивает пока еще недоразвитыми крылышками, силясь прибавить ходу и перепрыгивать через кучи строительного мусора.

При каждом все более сильном толчке он останавливается и пережидает, вжимаясь в пол, пока сойдет очередная песчаная лавина. Кое-где стены обваливаются целиком, преграждая проходы. Рушатся мосты, арочные пролеты и крипты, увлекая за собой миллионы оторопевших обитателей Города.

Повсюду разносятся запахи тревоги первостепенной важности. Феромоны-раздражители заволакивают верхние галереи. Всех, кто их вдыхает, тут же пробивает дрожь, они начинают метаться туда-сюда и испускают куда более резкие запахи. Всеобщее смятение нарастает.

Облако тревоги расползается, точно туман, разливаясь по венам многострадального Города и проникая в его главные артерии. Чужеродный предмет, проникший в тело Бел-о-Кана, вырабатывает болезненные токсины, которые тщетно пытался выделить молодой самец. Теперь черная кровь, образованная потоками белоканийцев, начинает течь быстрее. Обитатели муравейника выносят яйца из кладок, расположенных поблизости от пострадавшей зоны. Солдаты строятся в боевые порядки.

Когда 327-й самец попадает в широкий проход, наполовину забитый песком и муравьями, толчки прекращаются. Воцаряется тревожная тишина. Все замирают на месте в страхе перед тем, что будет дальше. Поднятые усики подергиваются. Ожидание…

Внезапно недавний навязчивый стук сменяется неясным приглушенным треском. Все чувствуют, как что-то пробивает сложенную из веток облицовку муравейника. Что-то огромное проникает под купол, дробит стены и пробивается сквозь ветки.

Прямо посреди прохода возникает тонкое розовое щупальце. С бешеной скоростью оно хлещет по воздуху и проносится над землей, силясь подцепить как можно больше обитателей Города. Как только солдаты бросаются на щупальце и впиваются в него челюстями, на конце у него вдруг вырастает большущая черная гроздь. Порядком насытившись, длиннющий язык устремляется вверх и исчезает, отправляя кучу муравьев в глотку, потом прицеливается снова, только теперь он еще длиннее и страшнее.

И тут звучит сигнал тревоги второго уровня. Рабочие дробно стучат по земле кончиками брюшек, взывая к солдатам на нижних ярусах, которые еще не почуяли беду.

Весь Город содрогается от примитивного барабанного боя. Как будто Город, точно живой организм, тяжело дышит: ох-ох-ох! Бум… бум… бум!.. – отвечает пришелец, который с новой силой долбит по куполу, пытаясь продраться еще глубже. Муравьи, все как один, жмутся к перегородкам в надежде ускользнуть от разъяренного красного змея, который смертоносным хлыстом прохаживается по галереям. Когда добыча кажется слишком скудной, язык становится еще длиннее. А следом за ним вырастает клюв и громадная голова.

Это зеленый дятел! Весенний кошмар… Эти прожорливые насекомоядные птицы продалбливают в кровлях муравьиных городов шурфы глубиной до шестидесяти сантиметров и пожирают городских обитателей.

Времени остается только на то, чтобы объявить тревогу третьего уровня. Некоторые рабочие, в полном исступлении от собственного бессилия, пускаются в пляску страха. Однако движения их совсем неритмичны: они то подпрыгивают, то клацают челюстями, то плюются… Многие муравьи, впав в истерику, мечутся по проходам и кусают все, что шевелится. Таковы пагубные последствия страха: Город, будучи не в силах уничтожить обидчика, в конце концов уничтожает себя сам.

Разрушения прекращаются на верхнем, пятнадцатом, ярусе, но, поскольку была объявлена тревога трех уровней, Город отныне пребывает в состоянии боевой готовности. Рабочие переносят яйца в самые глубокие подземелья, где безопаснее. По пути они встречают спешно перемещающиеся вереницы солдат со вздернутыми челюстями.

Через бессчетное множество поколений муравьи научились защищаться от подобных бедствий. Невзирая на беспорядочные метания, стрелки собираются в отряды и распределяют меж собой боевые задачи первостепенной важности.

Они окружают дятла, намереваясь поразить его в самое уязвимое место – шею. Затем разворачиваются, занимая положение для стрельбы с короткой дистанции, и нацеливают брюшки на птицу. Огонь! Они напрягаются изо всех сил и выпускают струи суперконцентрированной кислоты.

Птица вдруг чувствует, как ее шею больно сдавливает утыканный иглами обруч. Она бьется, желая высвободиться. Крылья ее застряли в земле, в них вонзились ветки купола. Она снова выбрасывает язык, стараясь поразить как можно больше крохотных врагов.