Из всех кровей,намешанных в ней,сильнее других оказались польская и цыганская - потому что гордыня непомерная,. Отец как-то сказал:"Мы с тобой одинаковые. Про таких в Польше говорят:"Им хоть гирше,да инше".
"Гирше" некуда. Здесь,в Карлсбаде сухопарый гинеколог дежурно спросил про аборты,и она,не лгущая никогда,ответила - десять. Он даже вздрогнул и поднял от карточки глаза: "Sie leben mit Tieren" -"Вы живёте с животным".
Знал бы о ком говорит,но она здесь с немецким пасспортом - фрау Айхгольц,проживающая в Берлине. Кстати, Айхгольц - девичья фамилия её любимой бабушки Магдалины,погибшей так странно и нелепо под колёсами автомобиля на Верийском спуске.
- Итак - десять.....Это означает,что Вы более не можете рожать,а следующий аборт может стать для Вас смертельным.
Он объяснил ей смысл подробности процедур,назначил грязи,тампоны,на следующий день вручил удивительно красиво исполненную таблицу с обведенными красными и зелеными кружками днями и,немного запнувшись,сообщил,что есть признаки раннего климакса.
"Очень раннего.Первый случай в моей практике.Я Вам назначаю консультацию ортопеда,ввиду интенсивного вымывания кальция."
Всё это ерунда - ортопеды,тампоны,ванны. Нужно немножко счастья - вот и всё. Счастье когда-то было, Сначала терпкое тайное,со свиданиями на Забалканском,с холодом стены,который чувствовала затылком,когда,будто случайно, встречались в темном коридорчике у ванной,и он ,запрокинув ей голову,до боли прижимался зубами к её зубам.
Счастье было в том промозглом снежном ноябре семнадцатого и потом много ,много раз. Оно ушло,и это было неизбежно,был знак - лицо отца в тот день,когда узнал. Кажется,он побежал к Гогуа,когда вернулся она была дома. Мать кричала :"Ты дура,дура,я всегда знала,что ты дура! Ты ещё много,много раз пожалеешь о том,что наделала!" Отец молчал и только смотрел неотрывно.
Права оказалась мать,но она абсолютно довольна своей жизнью, а отец теперь часами ждет возвращения зятя,ждёт допоздна,чтоб задать мучающие его вопросы и,не дождавшись,уходит.
Двадцать дней она исправно ходила на процедуры,пила целебную воду,но голова болела временами невозможно,до тошноты и тоска не отпускала от себя ни на шаг.Она подолгу бродила в парке,пила кофе в маленьком кафе несколько столиков на мосту через речку Теплу,и старалась не думать об облатках с кофеином,лежавших в сумочке. Кофеин прогонял тоску,но поначалу хватало половины облатки,теперь - две.
Нужно экономить,ведь ещё поездка в Берлин...... Не нужно экономить,Павел - друг,Павел всё поймёт,поможет. Павел всегда был самым близким,недаром они так похожи - цыганское проступило в них особенно ярко.
Итак,главное дотянуть до Берлина. Но и запасы внушительные. Недаром Александра Юлиановна каждый раз порывалась что-то сказать,но только вздыхала и выписывала рецепт. Надежда знала причину этих вздохов,её тоже беспокоило нарастание целительной дозы. Отсюда и кафе на мосту. Где-то прочитала,что лучшая психотерапия -смотреть подолгу на бегущую живую воду. Вот и смотрела.
Красивая смуглолицая женщина с черными как крылья ласточки
бровями.Длинные стройные ноги.парижская шляпка,элегантное светлое платье в широкую синюю полоску. Подарки Жени из Берлина. Женя и детей приодела. Слава Богу кроме сатиновых косовороток и платьев из перешитых бабушкиных,у них теперь есть и джемпера ,и шапки,и ботинки на толстой подошве. Маруся была не столь щедра на подарки (сама щеголиха),но никогда не забывала к дню рождения и к Новому году флакон "Шанели номер пять" - её любимых духов,про которые Иосиф говорил,что они напоминают ему о Гражданской войне,потому что пахнут конской мочой. Лучшим ароматом он почитал аромат земляничного мыла и ещё,пожалуй,был снисходителен к духам,которыми пользовалась Женя. Земляничным мылом шибало от Лёли Трещалиной - самой влиятельной дамы в аппарате ЦИК,-давней знакомой Иосифа ещё по Гражданской,а для Жени у всех находились добрые слова.
Удивительная женщина - жена Павла. Красавица,острая на язык умница,замечатеьный друг. И всё же Надежда всегда ощущала внутреннее наряжение рядом с невесткой. Это было связано с Иосифом. Женя как-то удивительно легко,почти небрежно обращалась с ним. И странно,- он не только принимал эту манеру,но даже,казалось,был польщён. От этого Надежда ощущала тёмную тоску ревности и будто деревянела в присутствии их обоих. Она мучалась,упрекала себя в дикости,держалась слишком чопорно,и,к счастью.никто не догадывался о её тайных страданиях:все привыкли к её суховато -отстраненной манере. Лишь иногда ловила удивлённо-растерянный взгляд Якова. В огромной семье он,единственный,понимал её,ощущал малейшие изменения в её интонации. Он единственный видел,когда она радражена,устала,кгда у неё невыносимо болит голова и тотчас делал самое нужное:приносил стакан горячего сладкого чая,одеяло,интересную книгу,а,главное,отвлекал Васю и Светлану,прорывавшихся к ней с вечными кляузами друг на друга. Впрочем,Яков,кажется,вообще был лишен всякой защиты от настроений и страданий других людей. Внешне это выражалось в чрезмерной деликатности и желании быть незаметным. Но Надежда знала какие страдания он испытывает от грубости отца,от наивной бестактности Анны,от унижений теток - сестер матери,вечно что-то выпрашивающих у Иосифа и вечно жалующихся на тяжелую жизнь. Он ощущал тайное презрение Маруси Сванидзе и ,кроме мачехи,пожалуй ,единственными близкими были дядя Алеша и бабушка Кеке.которой он писал длинные письма на грузинском. Но Алеша часто и подолгу отсутствовал,и Надя очень старалась,чтобы в отцовском доме Яков не мучался,но что она могла сделать одна,если сам пасынок был беззащитен перед всем злом мира.
Она часто думала о его рано ушедшей матери,о том.каким Иосиф был с нею,и как ей было с Иосифом.
Когда-то давно спросила мужа о его первой жене:
- Какая она была?
-Никогда не спрашивай меня о Катерине. Она была блаженная,-был краткий ответ.
Вкладывал ли бывший семинарист в слово "блаженная" его истинный смысл,или смысл иронический,Надежда не поняла.
Но вот что Яков был настоящим блаженным ощущала остро. Ощущала и очень боялась за него. Не напрасно боялась:его попытка самоубийства подтвердила её страхи. Он стрелялся на кухне,стрелялся вроде бы от несчастной любви,но она то знала,что это был последний жест отчаяния,последняя надежда услышать,наконец,от отца слова сострадания и любви. Услышал: "Хе,не попал! Даже застрелиться не можешь!"
