– Ну, рассказывай, как дела, чем занимаешься. Учишься? С тех пор как я переехала, мне только один раз удалось побывать в старом дворе, и то Эльдара видела мельком, поговорить не удалось, – щебетала Рая без умолку, задавая вопросы и в то же время не давая ему возможности дать на них ответы. Да он и не старался вникать в этот щебет, мысленно он был далеко. Он вспомнил, как впервые увидел Раю.

…В тот день Эмиль пришел к Эльдару:

– Открой, это я.

– Заходи, – пропустил его Эльдар.

– Ты что, не один? – спросил Эмиль, услышав в спальне детские голоса.

– Не один, проходи, – еще раз предложил Эльдар.

Пройдя в комнату, Эмиль увидел девочку и мальчика и вопросительно посмотрел на друга.

– А-а-а… – протянул тот. – Это мои соседи по площадке, брат и сестра.

Эмиля поразила худоба мальчика. Этому ходячему скелету было лет десять. Девочка же совершенно не походила на брата. Она была упитанной, с красивой фигуркой, стройными ножками и смазливым личиком. Ей было чуть больше восьми лет, но выглядела она на все десять. Держала она себя явно вызывающе: хватала руками находящиеся в комнате предметы, что-то бубнила себе под нос, приставала с вопросами. С Эмилем она вела себя сдержанно буквально пять-десять минут. На большее ее не хватило, и вскоре они почувствовали себя так, словно были старыми знакомыми. Через некоторое время брат с сестрой ушли.

– Что ты связался с мелюзгой? – удивился Эмиль, хотя ему самому едва исполнилось тринадцать.

Эльдар молчал, хитро поглядывая на приятеля.

– Ну, знаешь, это как-то само собой получилось.

– Что это? – нетерпеливо перебил его Эмиль.

– Однажды я зашел к ним, вижу – они играют. Ну, я и спросил: «Во что играете?». – «В доктора и больного», – ответили они. – «И что вы делаете?» – поинтересовался я. Оказалось, что «больная», то есть Рая, раздевается и ложится, а «доктор», брат, начинает «лечить» ее. Мне эта игра понравилась, и я решил играть в нее сам и без лишних свидетелей. Эта идея понравилась и Рае. Выждав благоприятный момент, она прибегала ко мне, а я начинал ее «лечить». Сперва она стеснялась, но вскоре привыкла. «Лечение» сводилось к тщательному анатомическому изучению деликатных мест…

Эмиль слушал рассказ Эльдара, затаив дыхание. И так ему захотелось до страсти самому поиграть! Ведь в свои тринадцать лет он еще ни разу не видел это запретное место у девочек. Место, которое всегда так притягивает, о котором все думают, представляя его в меру своего воображения, но никто не говорит об этом вслух.

– Давай организуем эту игру, я буду ассистировать, – с надеждой предложил Эмиль.

– Ты знаешь, это сложно…

– Почему? – нетерпеливо оборвал друга Эмиль.

– Во-первых, мы все трое должны будем собраться в одно и то же время, а это не всегда возможно. Во-вторых, нужна свободная хата. И, в-третьих, вряд ли Рая согласится на твое присутствие.

– Подумаешь! У вас любовь, что ли?

– Какая любовь… – махнул Эльдар рукой.

В большинстве случаев все, что реально удавалось Эльдару в отношениях с девочками, Эмилю рисовалось лишь в его воображении. Ох уж эти изнуряюще сладострастные видения, преследующие его, стоило ему только остаться ночью наедине с самим собой! В них он выглядел храбрым, сильным, окруженным вниманием и уважением своих сверстников и любовью девочек – самых лучших. И самых недоступных.

– Знаешь что? Я ничего не знаю. Вот ты, вот она. Сами разбирайтесь. Захочет – пожалуйста, мне не жалко, – вдруг твердо сказал Эльдар.

Слабый пол есть слабый пол, даже когда его представительницам всего восемь-девять лет. Эмилю потребовалось совсем немного времени, чтобы добиться своего замысла – хоть раз поиграть в эту чертову игру.

И вот теперь, когда он стоял перед той самой Раей, слушая ее звонкий голосок, ему казалось, что он все это выдумал. Просто взял и выдумал. Сейчас он стоял и разговаривал с ней – вот это реальность. А то, что было между ними когда-то, больше походило на сон. Он не знал, насколько его экскурс в прошлое отразился на его физиономии, но на лице Раи не было ни капельки смущения: ее лицо жило сегодняшним днем, ее волновало лишь настоящее и, может быть, не очень отдаленное будущее. Они поговорили и расстались. Возможно, никогда уж больше и не свидятся.

Все школьные годы Эмиля прошли под господствующим влиянием музыки. В музыкальной школе он жил более полной, более интересной и насыщенной жизнью. Класс Мальвины Семеновны, который он посещал, был одним из самых сильных в этом учебном заведении. Уже в первые годы учебы игра Эмиля стала привлекать внимание педагогов. Блестящее исполнение разученного музыкального произведения получалось у него сразу, как-то само собой: сказывалась ежедневная многочасовая муштра за пианино. Эта способность и артистизм выделяли его среди большинства учеников. Во время игры он словно отрешался от внешнего мира и погружался в себя. Очень часто, играя, он неожиданно будто куда-то проваливался, и тогда его сознание уже не контролировало игру. Затем, так же внезапно, его рассудок, как бы поймав нить произведения, возобновлял свой контроль над музыкальными знаками. Эмиля всегда мучило такое вот внезапное ускользание нити произведения из-под контроля его сознания: он все время боялся, что, исчезнув однажды, нить уж более не вернется. Но каждый раз, очнувшись от рукоплесканий зала, он облегченно вздыхал, понимая, что исполнил произведение без единой погрешности.

Видимо, у родителей Эмиля никогда и в мыслях не было сделать из него музыканта. Много лет спустя мать скажет ему, что и сама не знает, зачем потратила столько сил, времени и нервов на его музыкальные занятия.

Чем ближе подходило время расставания с музыкальной школой-семилеткой, тем настойчивее Мальвина Семеновна просила и убеждала родителей Эмиля позволить ему посвятить себя музыке. Она уверяла их, что из него обязательно выйдет толк. Каждый раз после очередного успешного выступления в теле- или радиопрограмме, а однажды даже в знаменитой городской филармонии, Мальвина Семеновна с убежденностью и в то же время с обидой в голосе спрашивала у матери Эмиля:

– Ну что? Вы опять не согласны, чтобы Ваш сын стал музыкантом? Он же пианист, настоящий пианист!

При этом она обнимала Эмиля за плечи и, прижимая к себе, целовала его в лоб. А мама «таланта» лишь смущенно разводила руками и заливалась смехом:

– Ой, даже не знаю, что и сказать. Посмотрим – все зависит от него самого.

Да, действительно, все зависело от самого Эмиля.

Лето 1968 года выдалось очень жарким. Однажды, в один из знойных июльских дней, к Эмилю домой зашел его друг и сосед Эльдар.

– Чувак, тебе здорово повезло, – стукнул он Эмиля по плечу.

– В чем же? – полюбопытствовал тот.

– Есть клевая чувиха, живет в нашем дворе. Ты знаешь ее: Света.

– И что? – настороженно спросил Эмиль.

– Желает с тобой познакомиться поближе, – усмехнулся Эльдар.

– А как? – задал Эмиль довольно глупый вопрос.

– Можно прямо сейчас.

У Эмиля тотчас что-то закололо в животе, а затем судорожно сжалось. Сердце учащенно забилось, будто перед сдачей экзамена. Неожиданное предложение выбило его из колеи.

– Как? Прямо сейчас? – переспросил он.

– Да. Минут через пять-десять иди в сторону детского сада, она будет там, – деловито бросил Эльдар и исчез.

Эмиль был ошарашен этой новостью. С одной стороны, он чувствовал жгучее любопытство, радость и даже гордость оттого, что его заметили, что он кому-то нравится – причем, по-видимому, очень решительной девочке. С другой стороны, им овладели чувства беспокойства, стеснения и даже что-то вроде страха перед тем, что ему предстоит совершить; инстинктивное желание покоя и ничегонеделания. Ему все время приходилось бороться с этим мерзким сидящим в нем червячком. Тот уговаривал его продолжать сидеть в тихом и уютном уголке и читать книжки – лишь бы только не предпринимать никаких действий, ни с кем не общаться. Ведь это так утомительно…