Джимми Владимирович подошел к груде полусгнивших деревянных ящиков, за которой раздавалось постоянное шуршание и попискивание. Тут же эта груда и все близлежащее пространство у пескоблочной стены было обрызгано из шланга тщательнейшим образом с помощью струи жидкого сине-зеленого вещества, похожего на чью-то (ядовитую) мочу. Спустя минуту или чуть больше после опрыскивания, из-под гниющих ящиков повылезало целое "маленькое стадо" крыс. Они все перевернулись кверху пузом и, подрыгав немного лапками, "откинули копыта".
- И другие ваши енти самые друзья будут копыта откидывать, - обратился к крысам Самогонкин, голос которого звучал глухо через респиратор, - пока Джимми Самогонкин ешо в седле и пока ешо он сам свои копыта не отбросил. Вот так-то!
Он посмотрел на конец шланга, с которого упали две зеленоватые капли и добавил:
- Действительно, енто дерьмо очень мощное! Надо Пашке в Москву, прямо в научный институт, где он работаить, отправить письмо и написать, что изобретенное Пашкой вещество против крыс прошло проверку и срабатываить хорошо... Ха-а-а!
В этот момент распахнулась дверь, и на склад вбежал пацаненок с обиженным криком:
- Дед, иди, посмотри, что учудили наш Колька с соседским Витькой!
- Пшел вон отсюдова! Закрой дверь!.. - глухо, через маску, закричал Джимми Владимирович, едва дав договорить внуку. - Низя енто дерьмо нюхать без маски! Хлебнешь его и будешь кверху пузом лапками дрыгать... Выди, закрой дверь!
- Ну, дед...
- Выди гховорю, не дыши тутова!
<p>
***</p>
Джимми Владимирович опрыскал отравой все помещение склада и вышел на улицу, плотно закрыв за собой дверь. Он скинул с себя маску и бочонок с ядом. Зажмурился, поглядев в разгорающийся солнечный, весенний денек и улыбнулся чему-то, что было известно ему одному. Однако спустя пару секунд улыбка с его старческого, морщинистого лица пропала, уступив место гримасе удивления, которое постепенно стало перетекать в ярость.
- Эй! - крикнул Джимми Владимирович. - Эй, негодяи... енто самое... вы чего сдурели что ли?! Чего задумали? Ну-ка слезьте сейчас же.
Старик направился в сторону сарая, на покатой черепичной крыше которого сидела пара мальчишек. Мальчишки курили, нарочито дымя сверху сигаретами, показывая всем видом, что в данный момент все наказы взрослых по поводу того, что детям нельзя курить - по барабану. Кроме того, они пытались столкнуть с крыши каким-то макаром затащенную туда молодую немецкую овчарку, чтобы посмотреть, как пес "умеет прыгать с высоты". Собака изо всех сил упиралась лапами в черепицу и визжала.
- Эй! - закричал Джимми Владимирович еще громче и грубее. - Ну-ка прекратите! И выбросьте енти свои сигареты изо рта! Вы что забыли, что тут сеновал рядом?!
- Ну, дед, - начал его внук Колька, дымя "папироской" и пихая вниз по крыше огрызающегося пса, - родителей же нет дома, мы чуть-чуть подымИм. Нельзя что ли?
- Я вот те дам! - продолжал негодовать Самогонкин. - Вот папка с мамкой вернутся, я им все расскажу о вашем поведении!
- Да, они, может, Вам и не поверят, дядь Джимми. - Ответил соседский Витька. - Моих, кстати, тоже дома нету. А Вы не говорите им ничего, когда они вернутся, хорошо? А мы так один раз и больше не будем, честно.
С этими словами мальчишки столкнули-таки овчарку с крыши. Пес словно большой куль плюхнулся на землю, издав при приземлении коротенький и резко оборвавшийся собачий писк. Затем Трезор (так звали овчарку) поднялся и медленно направился к деду Джимми, лениво виляя хвостом и высунув розовый язык, пытаясь отдышаться. Хоть он и не пострадал особо от такого навязываемого и не желаемого прыжка с крыши (сарай был не очень высокий), но все же вид у собаки был обиженный.
- Изверги! - прорычал Джимми Владимирович и потряс кулаком мальчишкам. - Я вот вам...
Колька и Витька захихикали и убежали, затушив сигареты и быстро спустившись с крыши.
Самогонкин недовольно покачал им вслед головой и погладил Трезора. В этот момент на плечо ему легла чья-то рука, заставившая Джимми Владимировича еле заметно вздрогнуть.
- Дед, дай "штуку". - Раздался сзади бесцветный голос еще одного его внука, старшего, которого звали Андрей.
"Б...ядская семейка!" - пронеслось в голове у Джимми Владимировича, но вслух он сказал, обернувшись к Андрею: - Опять на твои енти наркотики курильные? Вот я родителям скажу, што ты опять тысщу просил на "дурь".
Андрей отрицательно покачал головой:
- Не на дурь, дед, честно. Да и в жизни я никакой дури не курил - ты чего!
- Ага, конечно. - Джимми Владимирович вздохнул и молвил: - Пошли. Последний раз - больше... енто... денех нету.
- Да ясно, ясно. - Усердно и в то же время язвительно закивал Андрей, а затем улыбнулся в спину деду. - Больше пока и не надо.
Андрею Самогонкину было двадцать семь. Когда-то он "точно знал, чего хочет", как принято выражаться у этих сосредоточенных на своих усилиях и цели так называемых хипстерах. Живя в городе и учась на бухгалтера, Андрей частенько задумывался о том, что разнося "цифры по полочкам", ты получаешь бесплатный билет в непревзойденное будущее. Но, как выяснилось чуть позже, цифры - не главное в жизни человека. Не они делают в нашей жизни погоду: если бы, как говорится в той поговорке (...надо прежде всего математику знать...), все в жизни решала математика, то мир бы уже давно был изменен в самую что ни есть лучшую сторону математиками, программистами и т.д. И тогда бы благодаря этим гениям, мы бы жили припеваючи и ни о чем не думая. Но, к сожалению, есть и другое, что делает "погоду" в жизни человека. Например, любовь. Кому она нужна эта любовь? Всем, как ни странно. Кто от нее страдает? Опять, как ни странно, все и каждый. Если бы любовь была пусть такой же сложной, как, например, математика, но в то же время и такой же разрешимой штукой, мир был бы намного привлекательнее. Честно. Однако, как ни крути, любовь является насколько сложным явлением, настолько же и не поддающейся разрешению штукой. И от этого никуда не деться; это можно лишь принять и больше ничего.
