В ходе этого неспешного разговора мне удалось перевести стрелки с окололитературных тем на более приземленные и важные для меня предметы, вызвав у обоих – и Шиллинга, и Хованского профессиональный интерес. Дело в том, что в России еще не были знакомы с недавно открытой Зенефельдером металлографией, где вместо известнякового камня используются металлические формы. Далее такие печатные формы можно легко усовершенствовать с помощью гальванопластики и гальваностегии. Эти направления электрохимии, в процессе которых с помощью электрического тока становится возможным получать точные копии рельефных изображений, а также покрывать изделия тонким слоем металла, пока что не были развиты нигде в мире. Ведь основы гальванопластики и гальваностегии были заложены Б.С. Якоби в конце 30-х годов текущего века.

Поэтому, стоило лишь мне заговорить о металлографии и прикладной электрохимии, как в лице, по крайней мере, Шиллинга я обрел преданного сподвижника. Ну, а уж когда речь с темы технической начинки моего будущего издательства опять вывернула на электрохимию, а с нового химического источника тока плавно перетекла к экспериментам Шиллинга по созданию телеграфа, как я в очередной раз сумел удивить Хованского, а Павла Львовича, так и вообще, казалось, поразил в самое сердце.

– Я ведь, Иван Михайлович, – оживленно говорил Шиллинг, периодически поглядывая на нарисованную мной схему-набросок «элемента Даниеля» (усовершенствованного в 1836 году английским химиком Джоном Даниелем «вольтового столба», путем помещения цинкового и медного электрода в раствор серной кислоты), который Шиллинг обещал попробовать испытать в качестве источника питания на своих телеграфах вместо классического «вольтового столба», – еще двенадцать лет назад, будучи в немецких землях по дипломатическим делам, посещал так называемый «Museum» – место встречи членов Мюнхенской Академии наук, и там принял непосредственное участие в опытах анатома Земмеринга над «электролитическим телеграфом.

Из дальнейших слов «русского Калиостро» выходило, что он сейчас трудится над устройством стрелочного телеграфа, по ходу дела пытаясь разрешить возникающие у него технические проблемы.

– … одним из главных нерешенных вопросов для передачи электрических сигналов на расстоянии, – говорил Павел Львович, наконец, прекративший разглядывать мой рисунок и снявший с носа пенсне, – остается ее исключительная дороговизна. Дальше опытных приборов никто, ни у нас, ни в Европе, не может сдвинуться ни на шаг.

– Простите, Павел Львович, о чем это вы сейчас?

– Я говорю, Иван Михайлович, о длине проводов. Каждая буква или знак требует отдельного провода, и в ходе несложных расчетов получается, что на версту электромагнетического телеграфа потребно три десятка верст медных проводов!

Большинство изобретателей электромагнитного телеграфа, включая А. М. Ампера, первым подавшего идею о его устройстве, было убеждено в целесообразности именно побуквенной передачи сообщений электрическими сигналами. Однако при этом они считали, что для передачи каждой буквы или цифры необходим отдельный провод, отдельный мультипликатор со стрелкой и отдельная клавиша. Это было распространенным заблуждением, бытовавшим среди ученых-физиков в это время.

– Не вижу здесь вообще никаких проблем! – самоуверенно заявил я.

Технически непреодолимых проблем сейчас не существовало. Вслед за опытом Эрстеда, проведенным в 1820 году и доказавшим воздействие электрического тока на магнит, был создан и усовершенствован мультипликатор. У Шиллинга имелись все необходимые компоненты для устройства электромагнитного телеграфа: источники питания, изолированные провода мультипликаторы, электромагнитный индикатор (был изобретён Анри Ампером в 1821 г.), как астатическая стрелка (состоящая из двух соосно закреплённых магнитных стрелок, ориентированных в противоположных направлениях). По большому счету, для практического применения телеграфа изобретателям не хватало лишь самой малости – «языка знаков», то есть телеграфного кода.

– Для электрических сигналов необходимо разработать специальную таблицу кодов – телеграфную азбуку, по которой оператор приёмного телеграфного аппарата сможет легко расшифровать стрелочную индикацию передаваемых по электрическим проводам сигналов, переводя их в буквы.

Хованский из моего ответа ничего не понял, а вот Шиллинг так и застыл сидячей статуей с чуть приоткрытым ртом, не подавая признаков жизни. К нам он «вернулся» только через минуту, и то, по вине Хованского, который, не на шутку испугавшись за своего приятеля, вскочил и принялся его тормошить.

– Да отстаньте вы от меня Александр Николаевич, все в порядке! – отмахнулся Шиллинг от излишней опеки Хованского, – дайте же мне спокойно подумать!

Говорят, что Шиллинг любил развлекаться, играя в шахматы сразу несколько партий, при этом не глядя на доски и всегда выигрывая, чем неизменно шокировал петербургскую общественность. Вот и сейчас он, похоже, прокручивал в своей голове устройство описанного мною прибора, размышляя над подачей и приемом сигналов, что, я думаю, доставляло ему истинное удовольствие.

Павел Львович отмер минут через пять, да не просто так, а вскочивши с места и принявшись меня обнимать, крича на ухо:

– Должно получиться! – похлопывая спину Шиллинга, я пытался аккуратно вывернуться из его медвежьих объятий. – Вы гений, Иван Михайлович!

– Ну, что вы такое говорите, Павел Львович, ничего сложного в этом нету, вы бы и сами могли запросто до такого додуматься!

– Кто бы мог подумать! Действительно, ничего сложного, но все изобретатели ломают над этим головы. И я – не криптограф, а дурак …

При слове «криптограф» Хованский многозначительно и громко прочистил горло, как бы призывая Шиллинга не разглашать постороннему лицу государственные секреты

– Да бросьте вы, Александр Николаевич, секретничать! Благодаря Ивану Михайловичу Россия может первой получить в свои руки величайшее достижение!

– Что-то я, Павел Львович, не разумею, как Иван Михайлович разрешил вашу многолетнюю возню с этим самым телеграфом? – поправив мундир, Хованский присел обратно в кресло, всем своим невозмутимым видом призывая Шиллинга успокоиться.

– Все гениальное – просто, Александр Николаевич! На своем приборе передачу сигналов я смогу осуществить всего восемью проводами, используя разные сочетания восьми черных и белых клавиш. А на другом конце двустрелочный приемный аппарат будет отображать переданные ему сигналы расположением стрелок относительно черно-белого диска, которые оператор сможет переводить в буквы и цифры!

Про двоичный код и азбуку Морзе я решил пока промолчать, выдавать все сразу выглядело бы слишком подозрительно.

– Ну, это пока все разговоры. Как оно выйдет на самом деле еще не известно, – со скепсисом сказал Хованский.

– Все должно получиться, в теории я никаких особых проблем не вижу. Поэтому, Иван Михайлович в любое время дня и ночи жду вас в гости к себе домой. И имейте в виду, что я вас везде и всюду буду упоминать как соавтора этого открытия.

– Спасибо, конечно, Павел Львович, но моя роль здесь ничтожна. Просто требовался не замыленный взгляд со стороны на эту телеграфную проблему, вот и все. Но, если мы с вами договоримся на паритетных началах основать телеграфную компанию, то я вам мог бы помочь советами в аппаратной части и разработать телеграфную азбуку.

– Принципиальных возражений не имею, но, если вы не против, эти вопросы лучше давайте обсудим, после того, как первый действующий образец будет «доведен до ума» и представлен на суд публики.

– Возражений не имею.

– В следующую субботу, Иван Михайлович, жду вас в гости. Думаю, к этому времени аппараты для демонстрации в моем рабочем кабинете будут готовы.

– Но я тогда, с вашего позволения Павел Львович, приду к вам не с пустыми руками, а попытаюсь успеть сочинить телеграфную азбуку. – А про себя подумал «Прости, товарищ Морзе!»

Перед тем как расстаться Хованский тоже успел меня вместе с Павлом Львовичем зазвать к себе в гости, в ближайшее воскресенье, сразу на следующий день после планируемой встречи с Шиллингом. Ну, что сказать? Колесики истории закрутились, понемногу разгоняясь, правя куда-то в новое, доселе неизвестное мне направление …