- Спартанцы не смогут спокойно владеть Афинами, пока жив Алкивиад, так закончил Критий.

Лисандр отпустил Крития кивком головы. И тотчас отправил гонца в Даскилею на Пропонтиде, к сатрапу Фарнабазу, чтоб устроить нужное.

День тот имел странные краски, звуки и запахи. Ветер дул с фракийских гор, где пребывает Сабазий, как здесь называли Диониса. Ветер холодный, бешеный, будоражащий и пьянящий. На гребне свистящего ветра летел высокий, непрекращающийся звук, неизменной высоты, неизменной пронзительности.

День был окрашен в цвет тумана, который стелется у самой земли, коварно выползает из всех расщелин, впитывается во все, что встречается ему на пути.

Алкивиаду привиделся дурной сон. Ему снилось - он переодет в платье возлюбленной, и Тимандра подкрасила ему лицо, словно он женщина.

Алкивиад был хмур; беспокойно ходил по комнате. Вчера он ужинал у Фарнабаза; но ко всем намекам, что пора ему, Алкивиаду, двинуться в поход во главе персидского войска и освободить Афины от спартанцев и от власти Тридцати, тот оставался глух и нем.

- Должен же Фарнабаз прислать за мной и дать мне персидское войско! Почему он медлит? Кто, кроме меня, может спасти Афины?

Уже много дней Тимандра с тревогой следила за нетерпением Алкивиада. Ей тоже не нравилась мешкотность сатрапа, и теперь, улавливая нотки отчаяния в голосе любимого, она вся дрожала. Как он страдает! Чем помочь ему? Как успокоить?

- Что означает этот сон, Тимандра?

Мороз пробежал у нее по коже до самых ног, до ногтей на ногах, окрашенных кармином. Тимандра была суеверна и боялась дурных снов. Она ответила нежно:

- Он означает, что ты - это я, а я - это ты. Мы с тобой - одно, понимаешь?

Она привлекла его к себе, на шкуры, разложенные по полу перед очагом, и заговорила, ласкаясь:

- Как я люблю тебя, Алкивиад! Как хочу, чтоб и ты любил меня такой же любовью...

Ее агатовые глаза, всегда такие завораживающие, сегодня сверкали напрасно.

- Сатрап Фарнабаз - хитрый варвар, - сказал Алкивиад. - А царь Персии хитрее его настолько же, насколько могущественнее. - И вдруг закричал: Долго ли собираетесь вы играть со мной в прятки?! Выслушаете ли меня наконец? Послушаетесь?!

Тимандра прижала его ладонь к своей груди. Жалобно проговорила:

- Сегодня ты даже не погладишь свою маленькую Тимандру? Не любишь меня больше, дорогой?..

- Чем объяснить, что царь Персии медлит? Может, он опять полюбил спартанцев больше, чем нас?

Тимандру охватила дрожь. Почему это так мучает Алкивиада? Почему мало ему нашего скромного счастья?

- Мне холодно без твоих ласк, - прошептала она. - А у тебя сегодня был такой хороший сон - ты был мною, а я тобой...

- Слышишь этот звук? - перебил он ее.

- Какой звук, любимый?

- Такой высокий, непрерывный звон...

Она прислушалась.

- Ничего не слышу. Он звенит в тебе, этот звук, от мучительного ожидания.

Она поднялась, пробежала по шкурам за кифарой, торопливо ударила по струнам.

- Сейчас ты перестанешь его слышать!

Запела.

Дурное свершается мгновенно, хотя надвигается медленно, подумал Алкивиад. Но какое дурное, по какой причине? Что может быть хуже для меня, чем ждать, словно нищему, у ворот сатрапова дворца? Я должен, должен вернуться в Афины! И - со славой! Ах, я уже слышу ликование толп, вижу пылающие факелы...

Кифара Тимандры звучала - глухие, темные аккорды; голос ее дрожал от страха, напрасно старалась она окрасить его страстной жаждой любви. Почувствовала, что сейчас расплачется, и умолкла. Отложила кифару, бросилась к Алкивиаду, обнимала его, целовала...

- Люби меня! Люби меня! Я погибну без твоей любви!

Он отвечал ей объятиями, поцелуями.

- Я-то тебя люблю, но ты скоро перестанешь любить меня, нищего, жалкого просителя. Я б на колени упал перед персидским царем, слезами смягчил бы его сердце - да он меня к себе не допускает!

- Взгляни, Алкивиад. - Тимандра показала на высоко прорубленное окно, задернутое занавесом. - Я еще не видела таких кровавых закатов.

- Здесь, на севере, закаты пышнее, чем в Афинах...

Но багровые отсветы на занавесе шевелились.

Алкивиад вскочил.

- О боги! - в ужасе воскликнул он. - Смотри! И на восточной стороне зарево! Это не закат, Тимандра. Дом горит!

Бревенчатый дом, подожженный с четырех сторон, стоял в пламени.

Алкивиад, как ребенка, подхватил Тимандру на руки, вынес из дому. Одним прыжком вернулся внутрь, обмотал плащ вокруг левой руки, правой схватил меч - ждал воинов, а не убийц из-за угла.

Выбежал через огонь навстречу врагу. Ярко озаренный пожаром, со сверкающим мечом в руке, стоял он - разъяренный, страшный демон. Наемные убийцы, сбежавшиеся было к горящему дому, отступили к лесу. Имя Алкивиада внушало им страх. Сам он наводил на них ужас.

Он стоял перед пылающим домом, словно в огне, тучи дыма минутами совсем скрывали его.

- Сюда, ко мне, негодяи! Выходите против меня! Всем вам головы снесу!

Почудился издали отчаянный зов Тимандры:

- Алкивиад!

Заглушая треск огня и грохот рушащихся балок, он крикнул:

- Не бойся, Тимандра! Меня никто не одолеет!

Трусливые тени стали метать в него копья с опушки леса, засыпали дождем стрел. Он пал бездыханный.

Ветер свистел, раздувая пламя, но тени Фарнабазовых наемников укрылись во тьме, и ночь поглотила их.

Дом догорал, когда Тимандра нашла тело любимого.

Горько зарыдала она. И так просидела над мертвым возлюбленным до рассвета.

Утром она умастила Алкивиада благовонными маслами, обернула в свои белые одежды, увенчала ему голову венком из зеленых листьев.

Когда хоронили Алкивиада, впереди небольшой погребальной процессии несли его копье - в знак того, что те, кого он оставил на земле, будут мстить его убийцам.

9

Гой, сегодня все напейтесь, пейте даже

через силу: умер Критий!

Надпись на афинских стенах

Много афинских демократов, спасаясь от тиранов, вовремя покинули Афины и Аттику, укрылись в Фивах и в пограничной крепости Филе.

И вот после долгих месяцев кровавого правления настал час, когда Критий стоял на высоком пьедестале из тысяч трупов, а тираны не могли уже договориться меж собою - убивать ли больше или меньше, и кого, и за что, у кого что отнять, кому отдать; когда одни афиняне въезжали в роскошные дома убитых, восхваляя тиранию, а другие, поселившись на свалках, взывали к справедливости, - старый воин, флотоводец Фрасибул, верный сторонник народовластия, двинулся во главе демократов на Пирей и Мунихий, разгромил олигархов и освободил государство от ненасытных убийц.