Сократ молчал, и я продолжал читать:

"В Спарте он занимался телесными упражнениями, жил просто, вид хранил серьезный. В Ионии бывал буен, предавался легкомысленным развлечениям. Во Фракии много пил и отлично скакал на коне, а живя у персидского сатрапа Тиссаферна, пышностью и богатством одеяний затмевал персидскую роскошь..."

Тут я вопросительно глянул на Сократа. Он сидел, устремив взор куда-то далеко, лицо его, обычно такое приятное, светлое и веселое, исказила болезненная гримаса. Не глядя на меня, он проговорил:

- Хочешь знать, как я все это переносил? По видимости - жил как всегда, чинил человеческие души, как чинит сапожник разбитые башмаки. Но сам я был разбит. Мой призыв - стремиться к благу - глухо звучал в грохоте войны. Что такое благо? И где было взять его мне после столь страшного удара? После той боли и горя, которые причинил мне - и себе! - Алкивиад?

Он посмотрел на меня блестящими глазами.

- Клянусь псом, я не знал, что делать! Проклясть Алкивиада или простить? - Сократ наклонился ко мне и, сдерживая бурное дыхание, продолжал: - Все годы, что я еще прожил, я бился над этим вопросом, и до сего дня не знаю, как его разрешить. Алкивиад... Он был добрый - и злой, принес родине вред - и пользу... Был неверным - и верным. Все в нем сплошное смятение. Скажи "Алкивиад" - обозначишь этим словом только крайности и ни капли чувства меры. Хочешь слышать обо мне? Да разве не о себе говорю я все время? Алкивиад, ученик Сократа, бежал к спартанцам, Алкивиад наносит жестокие удары родине!

Алкивиад был далеко, я близко - ну и расплачивался за него. Даже друзья несколько охладели ко мне. А недруги? Все эти заговорщики из гетерий, непрестанно строившие козни против демократии? То-то подарок для них: прямо-то на меня накинуться они никогда не смели, так теперь - через Алкивиада! Если б каждое слово, брошенное тогда в меня, было камнем или дубинкой - верь мне, я пал бы под ударами!

Но потом опять все перевернулось. Алкивиад начал усердно действовать в пользу Афин. Он помог нашему флоту одержать победу над спартанцами у Ионийских островов и вернулся в Афины, покрытый славой. О боги! Видел бы ты мою медвежью пляску!

А что поднялось, когда по городу разнеслась весть: тотчас после своей речи в экклесии Алкивиад помчался к Сократу и пал на колени, умоляя о примирении!

До этого времени Ликон и Писандр так и шипели: учитель Алкивиада более виноват, чем сам Алкивиад! Сократ его испортил! Совратил с пути надежду Афин! Теперь этот же самый Ликон и всегда трусливый, продажный Писандр - оба притихли. Но в ту пору Алкивиад не был счастлив, как не бывает счастлив ни один осиротевший человек. Жена его Гиппарета несколько лет как скончалась. Мое отношение к нему уже не было таким жарким, как прежде. А никому другому в Афинах он не доверял. С одной Тимандрой было ему хорошо.

Сократ еле заметно улыбнулся - улыбнулся одними глазами.

- Но позже, когда недругам Алкивиада снова удалось замарать его - не стану утверждать, что повода к тому он не подал, - и изгнать из Афин, они опять накинулись на меня, как шершни...

- У меня такое впечатление, Сократ, что ты всегда недооценивал своих противников, - сказал я. - Неужели тебе не приходило в голову, что они могут повредить тебе, и очень жестоко?

- Мне никогда не приходило в голову, чтобы эта овчинка им стоила выделки.

- Есть, как я вижу, недостатки и в твоем величии, - сказал я. - Такая наивность, такая недооценка самого себя! Да ведь для каждого несправедливца, для каждого себялюбца, лжеца, стяжателя ты был величайшей опасностью, сильнейшим врагом!

- Воитель от младых ногтей, - засмеялся Сократ.

- Хорошо сказано... - Я тоже засмеялся, но подумал, что здесь сила духа противостоит силе хитрости, сила правды - могуществу серебряных монет, сила добродетели - силе страсти. И я перестал смеяться.

- Чем сильнее человек, тем больше у него врагов.

- И друзей, дорогой мой, - подхватил Сократ. - Для совершенной гармонии нужно и то и другое. Друзья, точно так же как и недруги, укрепляют дух человека.

Я стал мысленно перебирать друзей Сократа. Верными ему остались Критон, его сосед Симон, Эвклид из Мегары, Антисфен. В круг новых друзей вошли юный Аполлодор и, наконец, Ксенофонт. Сократ, словно читая мои мысли, вдруг проговорил:

- Ты хорошо знаешь моих друзей и недругов, но погоди - были ведь еще всякие мои оскорбители и язвительные ругатели. Аристофан? Конечно. Ты знаешь - читал у Платона, - как Аристофан в своих "Облаках" первый изобразил злом все мое доброе. Странный человек этот Аристофан. Вырос в Кидатенее,в деме аристократов, хотя сам к ним не принадлежал; и кажется мне - о демократах он отзывался куда язвительнее... Насколько остроумен был этот малый, настолько же дерзок, кусался больно и никого не щадил в своей неукротимости. Первейший мастер насмешки... Только глухого не мог рассмешить!

- Но много лет спустя он еще раз задел тебя в "Лягушках".

- Ах, ты об этом? - Сократ улыбнулся. - А мне приятно было, что хоть так он соединил мое имя с именем Эврипида. - Он глубоко вздохнул. - Жаль мне было только, что Эврипида он осмеял так скоро после его кончины...

Я вспомнил - греки верили, что умершие пребывают всегда в каком-то таинственном общении с живыми, и позорить мертвого запрещал в Афинах особый закон; тем лучше понял я горечь Сократа.

А он махнул рукой:

- Но таков уж был Аристофан: поборник старины, он беспощадно нападал на всякое новшество, кто бы его ни предложил. - Сократ строго взглянул на меня. - Не думай, однако, что я - само совершенство. Наверняка я злюсь на Аристофана больше, чем, быть может, вы сегодня. Правда, на представлении "Облаков" я изображал героя, притворялся, будто это меня не задевает, но клянусь псом! - изрядно тогда бунтовала моя желчь! Подумай сам - я, не щадя сил, дерусь с софистами, ты ведь знаешь: их вечные сомнения, вечный пессимизм и мой оптимизм - все равно что вода и огонь! А он выставляет меня главарем этих крикунов! Ну что я мог об этом подумать? Сделал ли он это для того, чтоб потешить охочую до забав публику, изобразив, как я, босой и лысый, возношусь к облакам, или чтоб ударить меня за то, что я стараюсь воспитать для Афин новых Периклов и Анаксагоров? Нет, нет - надо сказать, были и у него свои достоинства: он, подобно канатоходцу, видел сверху всю нашу афинскую суету и отлично умел ее изображать...