Корабельный колокол оповестил о том, что наступило время обеда. Алкивиад спустился в свою каюту, где его уже ждал молодой матрос с блюдами.

Алкивиад стал есть. Матрос не уходил. Алкивиад неприязненно взглянул на него:

- Тебе приказано сторожить меня даже за едой?

- Нет, господин. Я хочу говорить с тобой, если позволишь.

- Говори, парень.

- Оба мои брата - гоплиты в твоем войске. Мы все тебя любим.

Алкивиад медленно пережевывал пищу, наблюдая за матросом. Пригожий молодец с обветренным лицом и детски честным взглядом. Алкивиад улыбнулся ему:

- Хорошо. Сядь и продолжай.

Лицо матроса выразило прямо-таки испуг:

- Сесть - мне?.. Нет, нет! Ты просто слушай. - Он понизил голос. Известно ли тебе, зачем тебя везут в Афины?

- Да. Отвечать по обвинению перед судом.

- А в чем тебя обвиняют - знаешь?

- Конечно. Какие-то негодяи, чтоб сорвать поход, разбили в Афинах гермы и все свалили на меня.

- Ах, хуже! Такое, за что одно наказание: смерть... - прошептал матрос. - Кто-то донес, что ты в своем доме устраивал Элевсинскую мистерию...

Алкивиад вскочил, уронив на пол блюдо, жилы вздулись у него на лбу:

- Но тогда война проиграна! Ее мог выиграть один я!

- Не кричи, господин, как бы не услыхали...

- Дай мне кинжал, мальчик! - приказал Алкивиад.

- Я дам тебе кое-что получше. - Матрос, придвинувшись вплотную, совсем тихо спросил: - Есть у тебя знакомые в Фуриях?

- Еще бы! Их ведь построил мой дядя Перикл и заселил афинянами. Я знаю там многих.

- Это хорошо. Завтра к вечеру мы придем в Фурии. Простоим сутки. Чтобы взять воду и дать отдых гребцам. Я могу доставить тебя, переодетого, на берег...

Есть ли еще в этом смысл? Алкивиад внезапно выпрямился и твердо сказал:

- Хорошо, парень. Приготовь все. Спасибо тебе.

8

В Фуриях нашлись люди, которые приютили племянника Перикла. Их тронула его судьба - они дали ему прибежище и заботливо за ним ухаживали.

А он не выздоравливал. Вчера еще стратег, командовавший огромным великолепным войском, вчера еще полновластный руководитель сицилийского, похода - сегодня потерпевший кораблекрушение, выброшенный на берег с пустыми руками... Беглец. Проситель. Жалчайший под солнцем нищий.

После столь высокого взлета к славе упасть в глубины бед и унижений удар, слишком тяжелый даже для его выносливости. И все же его ждало еще более страшное испытание, Когда "Саламиния" вернулась в Афины без него, афиняне заочно приговорили его за кощунство и безбожие к смерти через отравление. Имущество, унаследованное им от предков, конфисковали. Вдобавок постановили, чтобы все жрецы и жрицы прокляли его. Не повиновалась этому приказу одна Теано, заявив, что ей, жрице, подобает молиться, а не проклинать.

Когда эта весть долетела до Алкивиада, он рухнул на ложе. Отказывался принимать пищу. Бредил. Устремлял взгляд в прошлое.

Много лет назад, в юности, он замешался однажды в тысячеглавую процессию, совершавшую паломничество по священной дороге из Афин в Элевсин. Алкивиад убедил себя, что Периклов племянник имеет право увидеть новое элевсинское святилище, отстроенное Периклом на месте древних его развалин. Любопытство подстрекнуло юношу посмотреть святилище во время таинственных обрядов.

Во главе процессии следом за статуей бога Диониса шли в длинных белых одеяниях увенчанные миртовыми венками жрецы и посвященные. Одни несли факелы, другие - связки колосьев. Над процессией звучали священные песнопения, и с ликованием раздавалось имя бога плодородия, бога необузданного веселья и вина: Дионис! Иакх! Дионис! Иакх! До Элевсина, до священных владений Деметры, процессия добралась уже в сумерках. Все посвященные - мисты - очистились купаньем в морском заливе и с зажженными факелами в руках закружились в бешеных плясках.

Сотни факелов мелькали на прибрежном лугу, и никто не замечал, что пляшет среди них незваный, непосвященный - Алкивиад.

По сигналу бычьих рогов паломники погасили факелы и через шесть ворот вошли из тьмы ночи во мрак огромного квадратного телестерия.

Проскользнул сюда и Алкивиад. Внутри храма, меж рядов ионических колонн - гробовая тишина. Мрак усиливал напряжение. Будил священный ужас.

Завесы раздернулись - и, озаренная внезапным ярким светом, посередине святилища открылась сцена.

Руководил мистерией верховный жрец, иерофант, в роскошной пурпурной мантии, в царском венце на длинных кудрях. По его знаку началось действо древнего мифа: хор рассказывал, как богиня Деметра ищет свою красавицу дочь Кору. Плутает мать по свету, тщетно вздыхая о дочери, тщетно ее призывая. Горестная Деметра наслала на землю неурожай, сама не принимает пищи и наконец после изнурительных странствий в поисках дочери является в дом Келея в Элевсине. Вот - богиня плодородия, дарующая людям злаки и мирную жизнь, сама для себя не находит покоя.

Она бродит по сцене шатающейся тенью, жалобный плач рвется из ее груди, крик боли, не похожий ни на божественный, ни на человеческий голос; это крик самой осиротевшей земли, вопль, поднимающийся из ее недр, пронзая слух и сердце.

Алкивиад дрожал всем телом.

Хор жалобно рассказывал богам о страданиях Деметры, нашедшей приют в доме Келея, неподалеку от которого, по преданиям, скрыт один из входов в подземное царство.

Гелиос видит все. Он видел, как Аид унес в свое царство Кору, когда она плясала с нимфами; сжалившись над несчастной матерью, Гелиос поведал ей об участи Коры. Деметра в отчаянии. Обессилев от страданий, от голода и усталости, она похожа на призрак, она еле держится на ногах, и единственное проявление жизни в ней - вздохи и плач.

Но Иамба, служанка в Келеевом доме, сумела развеселить Деметру, напомнив о сласти совокупления и оплодотворения всего живого, и смехом своим заново пробудила в богине вкус к жизни.

Открылось подземное царство, где бродят тени умерших, и по велению Зевса, Кора, супруга Аида, дочь Деметры и Зевса, возвращается на землю.

Она восходит из подземного царства в пышной славе, с охапками цветов в руках, под музыку и пение хора. После долгой зимы возвращается на землю весна. Обновляется жизнь. Смерти нет - есть вечность. Облачка ароматных курений поднимаются над сценой. Под внимательными взглядами мистов Зевс в священном соитии обнимает Деметру - оплодотворение женщины на трижды вспаханной земле должно сделать почву плодородной и принести урожай людям. Алкивиад и теперь, вызвав в памяти ту сцену, дрожит от возбуждения. Но он идет дальше в своих воспоминаниях.