Эта горечь пуще негодования Сократа взбесила Алкивиада. Он почувствовал себя оскорбленным и униженным.
- Я афинский стратег и добиваюсь того, что нужно Афинам. Незачем мне покоряться тебе. Я уже не ребенок. А ты? Знаю! Две-три кровавые лужи страшат тебя...
Голос Сократа стал твердым:
- Крови я не страшился. В трех битвах я видел, как текла человеческая кровь. Но теперь видеть этого не желаю! Насилие, убийства? Стыдись!
Алкивиад презрительно засмеялся:
- Ну и покойся на своей скамейке! Ты уже стар!
Тем временем Сократ снова улегся на скамью и теперь ничего не ответил. Из дома выбежал маленький Лампрокл, разбуженный громкими голосами. Подбежал к Алкивиаду, которого любил:
- Посмотри, какой у меня большой орех! Расколи мне его!
Алкивиад поднял ребенка на руки, поцеловал в щечку.
Сократ, не двинувшись, строго окликнул сына:
- Лампрокл! Не прикасайся к нему! Сейчас же домой!
Гордый Алкивиад остолбенел, словно получив пощечину. Потом молча повернулся, вышел со двора и вскочил на коня.
Сократ сорвался с места, бросился к калитке, крича:
- Алкивиад! Постой! Я ведь не...
Только цокот копыт вдалеке.
6
Были б Афины гигантским кристаллом, играли бы всеми цветами радуги. Что ни человек - то особое мнение о сицилийском походе, а если и не совсем особое, то все же в чем-то отличное от прочих.
Экклесия избрала трех полководцев: Алкивиада, Никия и Ламаха. Уже сам этот выбор был не по душе Алкивиаду, получившему полномочия верховного военачальника. Ламах, правда, защищал Алкивиадов план экспедиции и помог при голосовании Алкивиаду против Никия - и был Ламах хорошим, мужественным воином; но пламенному Алкивиаду он казался недостаточно быстрым и решительным.
И почему включили Никия? Зачем навязали его Алкивиаду? В помощь - или для помехи? Никий не хотел этой войны - так может ли он вести ее с одушевлением? Любому гоплиту известно, что без одушевления сражаться нельзя, а экклесия этого не знает?
Неужели же Никий, этот проповедник мира любой ценой, хоть пальцем шевельнет во имя победы как раз Алкивиада, своего самого грозного соперника? Какие цели преследуют те, кто подсунул Никия в число полководцев? Какие цели преследует он сам? Уж не хочет ли он сорвать поход? Алкивиад чувствовал: вокруг него сгущается опасность. Поэтому - как можно скорее в путь!
Он лично наблюдал в Пирее за погрузкой продовольствия и людей, считал, пересчитывал, мерил, держал речи к войску, держал речи к народу, не спал, а завтра опять все сначала... Под погрузкой стояли полторы сотни триер. Людской контингент составлял многие тысячи. Аргос и Мантинея заявили об участии в экспедиции. Это ободряло.
Однако предсказания оракула были неблагоприятны для похода. Проницательное око Алкивиада распознало за этим враждебную руку. Сколько же получили жрецы Аполлона и Дельфийская пифия за составление недобрых прорицаний? И от кого?
- Воины! Отвага, твердость, решимость и несгибаемость - вот наш оракул! И очень хороший оракул!
Огромная толпа воинов всех видов оружия рукоплескала Алкивиаду. И он добился у экклесии разрешения отплыть вопреки неблагоприятным предсказаниям.
Последние приготовления, прощание! Но в ту же ночь на перекрестках афинских улиц и у домов были осквернены и сбиты гермы - столбы с головой бога Гермеса. Кто виновник такого кощунства? - с самого утра спрашивали себя афиняне.
Коринфяне - чтоб помешать походу на дружественные им Сиракузы?
Противники демократов?
Неизвестные пьяницы?
Нет, нет! Это - Алкивиад!
Никто не мог сказать, откуда взялся этот слух. Словно выполз из всех щелей. Из какой-нибудь норы олигархов? Но из которой? Все гетерии клялись Зевсом Громовержцем свергнуть демократию. Чьи уста первыми выговорили, что сбитые гермы - дело рук Алкивиада?
Зачем это ему? - недоумевали люди.
Словно из всех щелей выползал один ответ: разнузданность Алкивиада выше его заботы о родине! Он неисправимый гуляка. Такую пакость учинил перед самым отплытием! Но где свидетели? - спрашивали люди.
Как и каждый день, Сократ приветствовал солнце.
- Привет тебе, золотой друг! Добро пожаловать. Вставай, выходи из зари, добрый брат! Залей нас своим животворным сиянием! Ты наш очаг, наша печь и наш факел...
Он не докончил приветственной речи. За оградой послышались взволнованные голоса - люди кричали друг другу о том, что случилось ночью с гермами, бранились, проклинали святотатца... В ту же минуту во двор вошли Симон с Критоном и рассказали Сократу, что в этом кощунстве обвиняют Алкивиада и его сторонников.
Сократ, коренастый, крепкий, с бородой, еще спутанной после сна, Сократ, босиком стоящий на каменном кубе, в гневе своем был похож на одного из титанов. Он кричал - от злости, от боли, от ужаса - какая несправедливость!
- Да разве возможно то, о чем вы говорите? Верховный военачальник, человек, превыше всего мечтающий умножить славу и могущество родины?! гремел Сократ. - Человек, перед глазами которого столь великий план, у которого голова лопается от забот о том, чтобы флот вышел в полном порядке, - чтобы этот человек, накануне отплытия, взял дубинку или кувалду и, подобно уличному мальчишке, бегал по всему городу, разбивая гермы, отбивая нос, подбородок, уши у самого популярного бога греков?! Да кто же поверит такой лжи?!
Критон посмотрел на Сократа снизу вверх:
- Но ты сам не желал этого похода и отговаривал Алкивиада.
Сократ спрыгнул с камня, заходил по двору, щелкая свои семечки, но от волнения путал - иногда выплевывал ядрышко, глотая шелуху.
- Да! Я против этого похода. И предостерегал Алкивиада перед дикой авантюрой, которая должна закончиться не в Сицилии, а в Карфагене и в конце концов - в Спарте. Я опасался, что Алкивиад развяжет страшное кровопролитие. Но есть еще и другие - те опасаются, как бы Алкивиад, победив, не установил на Сицилии народовластие вместо теперешней тирании и тем не усилил бы афинскую демократию! Не верьте предсказаниям оракулов, не верьте запугиваниям, мои дорогие! Верьте собственному разуму. Спросите себя - кто и почему заинтересован в том, чтобы сорвать сицилийский поход? Тот - виновник!
