Сократ улыбнулся.

- Ну, не нужно быть всеведущим, чтоб понять: эта прелестная дева - твоя дочь!

- Да. Тимандра моя доченька, - просто сказала Феодата. - Сегодня мы празднуем четырнадцатый год ее жизни.

Гости, совершив возлияние богам, выпили в честь юной новорожденной.

- Да не позавидуют Хариты твоему обаянию - оно же пускай возрастает с годами! - пожелал ей Сократ.

Алкивиад погрузил долгий взор в агатовые глаза Тимандры и различил на дне их золотые искорки.

- Да даруют тебе боги все, чего ты сама пожелаешь!

Тимандра тоже не в силах оторвать глаз от Алкивиада.

Стало тихо - шумные толпы удалились, их уже не слышно; угасали на террасе огоньки, на которых жгли ароматические смолы. Их запах заглушило благоухание расцветшего шалфея, поднимающееся из сада вместе с пением цикад.

Феодата вынула из чеканного ларчика лист папируса и подала Алкивиаду:

- Это письмо я получила от одного из друзей - будь так добр, прочитай нам его.

Алкивиад подошел к светильнику и начал вслух:

- "Пьем тебя, словно воды реки, берем в руки, словно розу. Не стыдись своей доступности, напротив, гордись, что желанна ты стольким людям. Ведь и воды реки - для всех, и огонь не принадлежит одному, и солнце - божество, единое для всего человечества. Дом твой - храм любви, кто вступает в него жрец; кто увенчает себя в нем венком - паломник к божеству, и дар его десятина, приносимая в жертву. Властвуй же над подданными, к их радости, и да сопровождает тебя и впредь их уважение" 1.

1 Здесь использовано одно из "Любовных писем" Филострата. - Прим. автора.

- Какой у тебя голос, Алкивиад! - вздохнула Тимандра. - Он так и влечет к себе...

- У тебя же, Тимандра, влечет к себе все, - молвил Алкивиад.

Феодата сняла накидку с плеч дочери - из-под одежды выскользнула маленькая твердая грудь.

- Дотроньтесь, - попросила Феодата.

Сократ сжал ладонью девичью грудь и восхищенно проговорил:

- Сам насмешник Мом не найдет здесь изъяна...

Феодата обратилась к Алкивиаду, но тот не шевельнулся:

- Не смею...

- Спасибо тебе, - тихо промолвила девушка.

Сократ задумчиво смотрел на эту сцену. И это - Алкивиад?!

Светильники, расставленные по углам ковра, отбрасывали в ночь желтое зарево, и оно, смешиваясь с нежно-серебряным сиянием луны, создавало чарующее бледно-зеленое освещение, в котором золотые украшения Феодаты казались выкованными из льда. Раковины на шее и запястьях Тимандры метали опаловые отсверки.

Алкивиад лег так, чтоб видеть одну Тимандру. Сократ сказал:

- Прекрасная дева, ты уже доставила большое наслаждение нашему зрению. Но наслаждение наших глаз стало бы полнее, если бы дала ты им полюбоваться лепотою движений...

Тимандра взглянула на мать. Та кивнула. Девушка сняла шелковые сандалии:

- Я буду танцевать босиком.

Она вошла в круг, озаренный светильниками, блеснув белизною ступней, освобожденных от обуви, тонких щиколоток и прелестных пальчиков.

Феодата ударила по струнам кифары, начав торжественным аккордом храмовый танец жриц Деметры.

Под простые, строгие звуки Тимандра исполнила танец, составленный из плавных шагов, движений рук и коленопреклонений перед богиней. Что-то трогательное было в том, как эта девочка с глубокой серьезностью двигалась перед незримым алтарем Деметры.

Закончив, она снова переглянулась с матерью, отошла и вернулась обнаженная, с одним развевающимся шарфом в руке. Она стала танцевать для Алкивиада. Легкая ткань то прикрывала, то обнажала ее совершенные члены, реяла над головой, подобная вспугнутой птице, обвивала сверкающее девичье тело и водопад черных волос. Смятение, царившее в сердце Тимандры, сталкивалось со смятением зрелого, искушенного мужа. Древний демон Эрот ранил обоих. Они видели только друг друга. Божественное безумие. Божественное опьянение. То была уже не жрица Деметры - то была хмельная вакханка из свиты Диониса, призывно колышущая бедрами, дева, истомленная зноем извечной ночи, под покровом которой древние инстинкты превращают девочку в сжигаемую желанием женщину.

- Да будет добрым тот бог, что ведет твои босые ножки к мужчине и твою распаленную грудь - на его грудь, - проговорила Феодата.

Среброногая кружится так близко от Алкивиада... Даже светильники будто перестали светить, посрамленные сиянием белого тела.

Алкивиад пожирает глазами Тимандру, ноздри его трепещут, приоткрытым ртом он жадно втягивает воздух, дыхание его стало частым, тяжелым. А ритм танца - все быстрее, кифара Феодаты поет и гудит, удар за ударом, дикий вихрь аккордов, а над ними - один, несмолкающий, высокий звук, сводящий с ума, неумолимый, властный, словно бичующий кровь...

Движения танцовщицы все смелее, она раскрывает кому-то объятия, кого-то манит, и опять улетает, и возвращается, и кружится, кружится, как опьяневшая, - и вправду она опьянела...

- Ты бледна, Феодата.

- Ах да. Наверное. Это пройдет, Сократ.

- Прислонись головою к моей груди - хочешь?

- Ах да. С радостью. Твое сердце тоже так сильно колотится, Сократ.

- Солгу ли тебе, что это - от вина и ночных ароматов?

- А каково ему? И она, моя маленькая, козленочек мой, моя голубка нежная...

- Я сотру слезы с ресниц и с лица твоего, Феодата. Ты плачешь.

- Как всякий, кто теряет того, кого любит...

- Не плачь. Не дрожи больше. У тебя ведь было с ним много прекрасных дней.

- Да. Но живое создание, человек, зверь... ненасытно! - И вдруг с нежностью: - Но ведь это моя дочь. Мое единственное дитя. Да будет богиня Тиха благосклонна к ней...

Тимандра, танцуя, приблизилась вплотную к Алкивиаду, на секунду влетела в его протянутые руки - и вновь упорхнуло это живое очарование. И, словно споткнувшись, она остановилась, сотканная из белого света.

Перед этой красотой пал на колени Алкивиад.

Сократ держит Феодату за руку:

- Говорю вам, дорогие мои: любить - не недуг, недуг - не любить.

Снова усилился, приближаясь, шум в городе, напомнив об изречении дельфийской пифии.

Феодата встрепенулась, сказала с раскаянием в голосе:

- Афины славят твою мудрость, мой Сократ, а мы здесь заняты днем рождения моей девчушки... Теперь я сожалею об этом.