Она села на стул, затем встала, прошлась по комнате. Достала из шкафа книгу, потрясла её. Оттуда посыпались деньги. Пересчитала. Положила в сумку. Оделась. Посидела у дверей с ключами и сумкой в руках. Разделась. Подошла к телефону. Набрала номер:

– Нэлечка, Нэлечка, не клади трубку. Не плачь. Никому ничего не говори. Мише не признавайся. Мы же подруги. Я сейчас не смогу приехать, мне плохо, меня всю трясёт. Нэлечка, я приеду завтра. Отправь Мишу в магазин. Да, часов в пять. Мы спокойно обо всем договоримся. Мы вместе. Мы должны быть вместе. До конца. Пока, дорогая, до завтра.

Вера Ивановна выпила лекарства, достала деньги, пересчитала. Часть денег вернула в книгу, вторую часть – засунула в бумажный конверт, который нашла в тумбочке Лидочки. Долго сидела без движения, держа его в руках. Смеркалось. Но свет Вера не включала. Подошла к шкафу, достала альбом с фотографиями. Переворачивала листы, гладила фотографии рукой, улыбалась, плакала. Вытащила из альбома небольшое фото. Долго смотрела, порвала. Потом ещё одно. Тоже порвала. Скомкала кусочки, положила в свою сумку. Ходила по квартире уже в темноте, о чём-то напряженно думая. Не сиделось ей на одном месте. Никак не сиделось. Долго стояла у окна. По дорожке вдоль дома, в котором они с Лидочкой прожили почти четверть века, шли люди. Они шли и не знали, какие душевные муки в эту минуту испытывает женщина, которая смотрит невидящим взглядом на них из окна дома, мимо которого они идут по узкой дорожке. И Вера по этой дорожке водила дочку в детский сад, затем в школу. Потом провожала на первое занятие в медицинский институт. И хвалила себя за то, что сумела вырастить замечательную дочь, которая любит её и жалеет. Уже ближе к ночи позвонила бывшей свахе. Там еще не спали, завтра выходной, спешить никуда никому не надо. Вера слышала детские голоса, смех взрослых людей. Она поймала себя на мысли, что завидует им, тем, которых слышит в телефонной трубке, но взяла себя в руки. Она умела держать себя в руках:

– Лариса Гордеевна, здравствуйте. Лидочка сегодня дежурит. Да, взяла дужурства, пока внучечки нет дома. Как она там? Хорошо? Ну и хорошо, что хорошо. Нет, что ты, я не расстроена, нет. Просто всплакнула, альбом посмотрела с фотографиями. Помнишь, как Лизоньку забирали из роддома? Помнишь, да? Как было весело, хорошо. Все были вместе. Как? Вы собираетесь на море? А с Лидушкой посоветовались? Завтра уже вылетаете? На самолете? Ой, как страшно. На пару неделек. Ну ладно. Соскучилась, ой как я соскучилась по внучке-то. Увижу ли? Да нет, это я просто, тоскую так, тоскую…. А Лидушка ничего не сказала мне. Не успела? Сегодня только решение приняли. Ну, скажет, скажет, конечно. Она всё мне рассказывает, доченька моя любимая, ненаглядная моя. Да не плачу я. Предчувствие какое-то нехорошее. А Лизоньку позови, с ней поговорю. Лизонька! Сладкая моя девочка! И я соскучилась. И я хочу к тебе! Ты на море долго на солнышке не сиди, девочка моя. И кушай хорошо. Расти боль… Убежала? Не любят дети по телефону с бабушками разговаривать. Ну, пока. Как вернётесь с моря, звоните. Пока. Пока.

8.

Лида росла тихой, скромной девочкой. Училась замечательно. И, когда мама начала часто болеть, она твердо решила стать врачом. В школе лидером не была. Друзей и подруг не заводила. Любила одиночество. Много читала. И мечтала: когда-нибудь у неё будет семья. Не такая как сейчас – мама, дочка и она, а большая. С мужем, детьми, большим столом посреди светлой столовой и мама. Мама хлопочет на кухне, печёт пироги, угощает зятя, занимается с детьми. В институте, на втором курсе, Лида познакомилась с парнем. Четыре года дружили, а по окончании института – поженились. Жить стали с мамой. Мама предлагала молодым пожить отдельно. Обещала помочь снять квартиру. Но Лидочка никак не соглашалась. Мама болеет. Маму одну оставлять нельзя. Да и мечты о большой семье с мамой так и жили в её сердце. Лида всегда мечтала иметь сестру, скучала по ней, как будто она уже есть, но где-то далеко. И так же скучает о ней, Лиде. Хотела ещё детей, а как без мамы справишься со всеми. Да и зачем уезжать – места много. Квартира просторная, четыре комнаты. Однако муж через год после рождения дочки ушёл. Ему хотелось самостоятельности и своего угла, ему хотелось жить без тёщи, которая всячески пыталась угодить зятю. Но дочка не оставила мать. Не пошла с мужем. Как только мать её не уговаривала! Осталась Лида с мамой. И с ребенком. И поняла – значит, так любил, раз не остался с ней. Упрямая, гордая, ни за что не отступится от своего. Лида несколько раз пыталась узнать у мамы кто её отец. И в кого она такая чёрненькая, не похожа на маму. И дочка в неё, как две капли воды похожа! Мама всё смеялась, да отмахивалась. Был, мол, один южанин. Да сплыл. Вот и остались они вдвоём. А замуж больше маме не захотелось выходить. Не было мужчины, чтобы Лидочку полюбил, как свою дочку. Так и жили. Вопросов Лидочка больше не задавала. А как работать начала, так и не до вопросов было уже.

9.

– Лушка, Лушка! Там тебя милиция чёта разыскивает! Председателя дожидается. Я как услышала имя твоё, побегла тебя предупредить! Чо им надыть от тебя, ты не в курсе?

– Да нет, Милка! Ничего за собой не припомню! Ой, автобус подходит, поезд вечером из района в область, а рано утром самолет. Приеду – расскажешь, что им надо было!

Лушка зашла в автобус, прошла в конец салона, села на заднее сидение, стала смотреть в окно. Она второй раз в жизни уезжала из посёлка надолго. Ей было боязно. И грустно. Но раз уж так получилось – вспомнили Лушку, отметили её, как передовицу, наградили этой поездкой. На зависть всем. Почему бы и не поехать. На мир посмотреть, себя показать.

Лушка задумалась и под раскачивание старенького скрипучего автобуса стала вспоминать свою жизнь: однообразную, монотонную, ничем не примечательную. Ничего такого и не было, чтобы радости было много. Был мужчина. Дальнобойщик. Года три останавливался на ночь, проездом. Ребёночка от него завести хотела. Очень хотела. И все старалась, чтобы получился маленький. Но… Не получилось ничего. То ли любви не было, то ли желания. Да и мужчина был так себе. Все хвастался, что жена его боится, что даже глаз поднять не смеет, когда он домой возвращается. Вот только мало верила в эти сказки Лушка, приводя его вещи в порядок и надлежащий вид. То карманы на брюках зашьёт, чтобы ключи от машины не терял, то пуговиц добавит на рубаху, потому что кроме одной уже ни одной и нет. А однажды приехал в спортивных штанах под брюками. Снял брюки… а коленки и задница на спортивных штанах вся в дырах. Расползлись. Пока любовник в бане мылся, побежала Луша в магазин, да новые спортивные брюки купила. Уж сильно интересно продавщице Томке было:

– Для кого ты такой маленький размер штанов, Лушка, берёшь? Тебе ж они на одну ногу только и налезут! Неужели решила дальнобойщика принарядить? Обносился? Без штанов припёрся? Во дела-то!

– Полы помыть на крыльце хочу, – пошутила торопливая покупательница, – тряпки в доме извелись, вот и понадобилась мягкая тряпочка крылечко освежить к лету. А что, не имею права штанами по доскам пройтись? Вполне имею. Моё крылечко, чем хочу, тем и намываю!

Как в воду смотрела Лушка. Да и зря ляпнула эту отговорку, думала она по дороге домой. Ведь прибегут же смотреть, как она новыми штанами крыльцо намывает, на смех поднимут, что обманула. Бабы в селе они такие, ничего не забывают, лишь бы языками почесать, да кому-нибудь косточки перебрать. Наслаждение какое для них! Придётся «тррэники» любовника под это дело приспособить.

– Где мои тррэники! Луна моя, ты тррэники мои не видела. Вот тута они висели на гвоздику у брюках засунутые.

– Да вот они, солнце моё.

– Не, это не мои! Мои с карманом у нутри. На кармане булавка пристегнута, а в кармане рубли.

– Да вот же твои рубли, а карман я сейчас присобачу, делов-то, солнце моё.