ГЛАВА ШЕСТАЯ
Возвращение.
...Всё шло как обычно: двигатель взахлёб ревел, машину трясло как потерпевшую, а из наушников доносились шум и потрескивания. И всё тот же чужой для наших сердец пейзаж мозолил глаза и нагонял тревогу. Каждые полчаса, кодированным текстом, либо я, либо старший машины передавал в Моздок наше местонахождение, а самочувствие, тем временем всё ухудшалось и ухудшалось. Мы давно миновали какую-то степь, наполненную песком, и остановились на холмистой местности, где бегали вроде бы как беспризорные барашки. Солдаты и офицеры временно покинули свои боевые машины для справления нужды и техосмотра техники, а группа пехотинцев, состоящая из троих рядовых, отправилась в сторону пасущихся неподалёку барашков, одного из которых, они подстрелили и взгромоздили на броню идущего впереди МТЛБ. И снова на пути вставала "зелёнка". Серые пейзажи, искорёженная и обгоревшая бронетехника, блокпосты, молодые, измазанные грязью солдаты "стреляющие" сигареты, брошенные окопы и ящики из-под артиллерийских снарядов. Всё то, что являлось последствием войны, вновь представало перед нашими глазами. На место прибыли ещё засветло, пехота принялась разгружать КАМАЗы, а мы взялись за своё обычное дело. Вот там то нас даже и покормили. Эта еда была намного лучше, чем в Моздоке, поэтому мы давились в спешке, но пытались забить свои желудки до предела. Халява!!! - как-никак, а это для солдата святое, что бы там ни говорили бы о строевом плаце офицеры. Дескать, плац-это самое святое место для солдата. Плац для солдата это каторга, то чего избежать хотелось каждому, особенно в адскую жару стаптывая сапоги и в лютый холод по стойке "смирно", в ожидании очередного генерала или полковника. Так вот Виталик и тут преуспел, набрав полный котелок, который потом долгое время с протухшей едой валялся в кунге. Ещё бы ведь к порядку приучить его было тяжело. Насытившись, мы принялись исправлять, я - замеченные неисправности в работе радиостанции, а Виталик - в работе двигателя "Шишиги" (Газ-66). При этом он деловито включил магнитофон, одолженный нами у друзей в г. Зерноград и принялся за работу. Пока мы занимались ремонтом к нам неоднократно подходили бойцы с просьбой продать магнитофон, но получали отказ. Помимо них вокруг КШМ и КАМАЗов крутился капитан, прибывший с нашей колонной, который отдавал всем приказ рыть окопы. Нам он этим самым мешал работать, в связи с чем "отшивался" мной, благо были на это все права, ведь в машине находилась секретная аппаратура. К вечеру появились пехотинцы колонны, угостившие нас мясом, зажаренного к тому времени, барашка. Мы же взамен дали им хлеб и воду.
Стемнело. АБэшка плохо, но верно давала жизнь радиостанции находящейся на дежурном приёме, питая её лампы электричеством. На таганке, дымя и потрескивая, горело сухое горючее, а Виталик, словно колдун, возвышался над ними в попытках вскипятить воду и испить чай. Обычно я ему запрещал это делать в кунге, но не в этот раз, так как совсем расклеился. Заметив это, он отдал мне свой чай с надеждой на то, что мне станет лучше. Но все хлопоты были напрасны, так как пугающая бледность лица не менялась, а температура оставалась на прежней отметки. Узнав об этом старший экипажа предложил отправить меня на вертушке вместе с раненными в госпиталь. Но, приняв мой категорический отказ, ушёл искать хоть какие-нибудь лекарства. Когда он вернулся, к машине подошёл всё тот же капитан и, увидев меня в горизонтальном положении, решил вылечить мой недуг по-своему. А все лекарства в его понимании заключались в исполнении приказов, чем он и решил, находясь в изрядном подпитии, заняться. Оглашая окрестность пьяными выкриками строевого устава, он топтался на месте, фыркал слюной, в захлёб, выдавливая из себя нецензурную брань, но всё было напрасно. Попутно он обвинил меня в употреблении "орешков". Так на местном жаргоне назывались одни из растительных наркотиков произраставших прямо на том месте, где мы остановились. Отчаявшись моей неслыханной наглостью, да и тем, что, в конце концов, был послан на традиционные три буквы, он схватил мой же автомат стоявший у двери кунга и заорал благим матом, что убьёт и спишет на боевые потери, если не встану. Не знаю, как бы повернулись в дальнейшем события, если бы наш прапор вовремя не вмешался. А он после не хитрых движений руками выхватил у капитана автомат, дал для верности пару раз кулаком в лицо и послал туда, куда ранее посылал его я. То же самое продублировал подошедший к тому времени Виталик, только без применения физической силы. Но капитан не думал успокаиваться и не нашёл ничего лучшего как избить постового поставленного им в караул. И только после этого, с чувством исполненного долга, наконец, таки отправился спать. Тяжело служить, когда понимаешь, что враги не только за линией фронта, а ещё и крысятся в родных частях бок о бок с нами. Мне это было не в новинку. Сплюнув, я послал всё это к чёртовой матери и закрыл дверь кунга. Накрывшись старыми, рваными бушлатами и бронежилетом я, обняв автомат, уснул.
Спать пришлось не долго. Тихую, звёздную ночь окатило разрывающимися снарядами, выстрелами тяжёлой артиллерии САУшками (самоходными артиллерийскими установками) и автоматического оружия. Приведя в боеготовность автомат, я выпрыгнул из отсека радиста, встретившись снаружи со своим экипажем. Стрелять было бесполезно, один чёрт, куда стреляешь, было не видно, а трассера и вспышки ракет озаряли всё небо как в новогоднюю ночь. Таким образом, полежав рядом с машиной какое-то время, мы решили вернуться в неё, так как покидать её нельзя, а если и попадёт какой снаряд, то уже не будет иметь значение возле неё мы или в ней. В КШМ безжалостно врезались звуковые волны, заставляя её покачиваться, а мы тем временем, выключив освещение, наблюдали за всем происходящим сквозь двойные стёкла кунга. Из леденящей темноты появились три фигуры. Мы насторожились. Но когда они беспрепятственно миновали караульного, напряжение спало. Этими фигурами оказались: полковник средних лет с седой прядью волос, старший лейтенант и молодой прапорщик. Обратившись ко мне с помощью, полковник пояснил, что их КШМку осуществлявшую связь и координацию действий разрозненных подразделений ВС РФ, прямым попаданием вывели из строя боевики, вследствие чего им необходимо воспользоваться нашей помощью. Я, если честно, был ошарашен его обращением ко мне. В его тоне и словах не было высокомерия и презрения, наоборот, он общался со мной на равных, называя братишкой. Принявшись за работу, я словно слился с радиостанцией в одно целое, быстро и чётко перестраивая частоты. Полковник, работая с картой, выходил на связь с множеством корреспондентов частоты и позывные, которых называл старлей. В эфире творился полный бардак, группы бойцов, рассредоточенные на высоте, из-за плохой связи, осуществляемой переносными радиостанциями, путались в нанесении огня, что мы и пытались исправить. Настраивая в очередной раз одну из радиостанций, я обратил внимание на падение яркости освещения. Мои опасения подтвердились при осмотре показаний приборов на распределительном блоке, из которых стало ясно, что уровень зарядки аккумуляторов резко уменьшился. Вынырнув из кунга, я метнулся к бензоэлектрическому агрегату, и всё понял. Тот видимо давно "завернулся" так как успел остыть. В результате пришлось подрывать Виталика и запускать генератор "Шишарика" для запитки радиостанции, а самому в темноте заниматься ремонтом АБэшки, так как бензина в баке оставалось мало. Воздух пропитался жженым порохом и гарью, метров в двухстах от нас что-то горело, а небо затягивалось чёрным дымом и озарялось красным светом ракетниц, что меня одновременно пугало и радовало. А радовало тем, что хоть что-то можно было разглядеть, пугало же тем, что меня в этом свете легко можно было завалить, ведь шёл бой. И вот когда, проработав и перепроверив все мыслимые и не мыслимые причины поломки бензоэлектрического агрегата, голову просветила самая простая причина неисправности, при устранении которой генератор АБэшки снова оживил радиостанцию, а во рту остался привкус бензина смешанного с маслом.