Если выступить в воскресенье, уйдя пораньше с воскресной службы в часовне, на которой будут присутствовать почти все европейцы, то момент подвернется удачный. Сам Седеньо никогда не задерживался в часовне более десяти минут. Во дворце тогда окажется не больше пяти европейцев. Если добиться, чтобы в нужный день на входе дежурил один из его единомышленников, то они смогут тихо ликвидировать второго часового и ворваться во дворец. Тогда их там окажется 12 против троих, один из которых будет сам Седеньо. Убей нечестивого мятежника и можно все взять и поделить заново, по справедливости.
Осторожное предложение Алонсо его друзьями было встречено на "ура". Правда, несколько осторожных человек сразу отделились, но оставшихся было больше чем достаточно для задуманного. Остальным объявили, что это была шутка, но сами начали напряженно готовиться. Кое-кого из конкистадоров первого призыва они перетянули на свою сторону, а затем повели открытую интригу против нынешнего режима. А пока стойким приверженцам короля Карлоса оставалась их гордость и важность, и они постоянно шатались по улицам Койоакана, снедаемые ненавистью к Седеньо и замышляющие убийство. Нет ничего высокомернее ничтожества, которое чувствует за собой поддержку.
В субботу, накануне назначенного выступления жителей страны застигло изрядное землетрясение: земля так тряслась, что многие из них попадали, но другого ущерба они не потерпели, хотя толчки продолжались долго и многократно.
В воскресенье Хуан Седеньо к заутрене в часовне не появился. Заговорщики запаниковали, что план их раскрыт, однако они были уже настолько озлоблены, что не могли уже остановиться. Они вышли из часовни, в которую испанцы превратили одно из зданий города, побелив там стены и повесив на стену деревянное изображение креста, и пошли гурьбой к дворцу правителя. Один из часовых, располагавшихся на входе, Хуан де Флечилья, участвовал в заговоре, так что когда его товарищ по караулу отвлекся на подошедших, он поразил его стилетом в спину. Все равно то был иноземец из далекой северной страны, еле говорящий по-испански. Далее испанцы пошли по коридорам, распугивая в стороны туземных слуг, прямо к покоям правителя.
В приемной был один из иноземцев и тройка индейцев. Чужеземец попытался заговорить с убийцами на испанском, но его сразу закололи. Индейцы выбежали из приемной, их не преследовали. Сейчас или никогда!
Я сегодня забил на утреннее дежурное посещение часовни, из-за прошедшего накануне землетрясения. Надо было подсчитать ущерб и ликвидировать последствия. Так что я выдернул одного из русских руководителей последней волны Истому Извольского и беседовал с ним в моем кабинете, там же присутствовал и индейский чиновник Йайак-Почотль — тот был малым столь костлявым, что вполне оправдывал своё имя, Суковатое Дерево. После воскресной службы к нам должно было присоединится еще несколько человек, но пока воскресенье, день отдыха и молитв, и многие предпочитают бездельничать.
Моя борзая собака по кличке Стрелка, вдруг резко вскочила и вытянула морду по направлении к двери. Да, у меня была настоящая дверь! Жаркий индейский гений не придумал ничего лучше занавески, так что дверь была хлипкой, но обеспечивала некоторую приватность для разговора. К тому же по правилам пожарной безопасности она открывалась наружу. Я отвлекся от разговора и тоже посмотрел на дверь. Оттуда послышался какой-то непонятный шум, там явно что-то происходило. Что за фигня? Не нравится мне это. Вдруг Стрелка громко залаяла на дверь. Шутки в сторону!
— Тревога! — громко закричал я.
И что? Окон здесь нет (только вентиляционные отверстия под самым потолком), сбежать не удастся, если враги уже во дворце, у дверей моей охраняемой комнаты, то поздно пить боржоми. Отсюда я смогу сбежать только в соседнюю темную комнату отдыха, а там тупик. Истома резко вскочил, но у него на боку только небольшой тесак. У меня тоже есть при себе нож, но сейчас он мне не никак поможет. Оружие рядом, висит на стене, но даже если я схвачу две шпаги, то не превращусь в героического обеерукого воина. Но все же это лучше, чем ничего. Индеец не в счет, он сразу отскочил в угол. Все эти мысли промелькнули у меня, в разгоряченной чувством опасности драгоценной голове. Дверь рванули на себя, и я внезапно увидел там толпу разъяренных и вооруженных испанцев. Один из них так даже сверкал доспехами!
"Приплыли!" — подумал я и метнул свой тяжелый нож в первого из грозных испанцев, показавшегося в проеме. Попал куда-то в район цветного вшитого гульфика, какой стороной его ударил туда нож не понятно, я же не мастер по метанию ножей, но то, что ему не приятно, так это точно. Испанец замешкался в проеме, согнулся, и туда же в район паха, ему сразу вцепилась рычащая от злобы Стрелка. Секундная заминка, но бедолагу уже буквально вносили в комнату его ломящиеся колонной товарищи. Тут же они обрушили свои мечи на мою борзую, моментально раздался жалобный визг.
" Молодец, хорошая девочка" — пронеслась мимолетная мысль, в то время, когда я рванул со стены шпагу и протянул ее рукояткой вперед Истоме, все же какой никакой профессиональный военный, он ей лучше сумеет работать. Эх, будь со мной сейчас Герхард, я бы имел определенный шанс. В комнате уже пятеро испанцев, Истома ранил одного, но слишком много клинков и рук у врагов, и остальные рьяно кромсают его, оттесняя от дверей. Стрелка уже убита, а в комнату проникают еще отчаянные мятежники-инсургенты. Я понял, что это финал, и метнув шпагу в грудь одного из злобных испанцев (он ее благополучно отбил своим тесаком), рванул вбок, в комнату отдыха. Истома прикрыл мое стремительное отступление, закрыв своим телом проем. Куда делся хитро мудрый индеец, я не заметил, тот умел, когда необходимо, быть совсем незаметным.
У Истомы тесак выбили из руки, но шпагой (да что там, это почти небольшой меч) он еще работает. Зеленую занавеску, висящую над проемом, он сорвал, и обернул ей свою левую раненую руку, которой он парирует некоторые из ударов своих противников. Может еще пара секунд у меня есть. Зажигаю от коптящей в Красном углу лампадки запальный фитиль, дрожащими руками отодвигаю небольшую кровать, предназначенную для минутного отдыха. Там хранится пара горшков с порохом. Так сказать: "Мертвая рука", довод для последнего шанса. Применение в закрытом помещении — верная смерть. Почти для всех, но главное для меня. Поджигаю фитиль…
Израненный Истома еще пока жив и даже еще дерется… Секунды идут, и я не решаюсь кидать свою гранату. Господи! Сколько еще не сделано, сколько планов впереди! Наконец, поджигаю фитиль на другом горшке и тушу голыми пальцами первый. Так я выгадываю немного времени, жить то хочется. Вдруг сейчас подмога прибежит, а я тут все взорву? Но почему-то никто не бежит… Только убийцы сомкнули полукруг вокруг моего защитника, спеша его прикончить, и пытаются вонзить свои сверкающие мечи в его тело.
На мой взгляд, неукротимый Истома долго сражался в дверном проеме, хотя, наверное, не прошло и минуты, но все же меч, от ран и усталости выпал из его израненных рук. Извольский еще пошатываясь стоял, когда враги в безумной ярости проткнули ему рапирой горло, все же убив его. Тогда Извольский упал на землю, дыхание отказало ему и он даже не мог воззвать к Богу о последнем милосердии, воскликнув: "Господи спаси и сохрани". Его окровавленные пальцы судорожно скребли глиняный пол, чертя на нем крест. После этого, он тут же дернулся и испустил дух.
Все, теперь наступает моя очередь. Я кидаю один горшок и тут же ему вдогонку второй. Будто удар молнии! Страшный врыв сотрясает комнатку, взрывная волна, отражаясь от тесных стен, усилилась многократно, все валятся с ног, сверху, с потолка пластами падают глиняные обломки, все вокруг разваливается на куски, яркие ослепительные вспышки огня внезапно сменяются непроницаемой темнотой. Темная холодная пелена опускается на мои обожженные глаза, волна боли отступает, и бесконечный мрак окутывает меня, унося в своих объятьях в неведомую даль…
