– Да, как вы правильно догадались, мальчишки сбрасывали этих цыплят вниз, одного за другим, чисто из любопытства. Они не думали, что поступают жестоко – это было больше похоже на эксперимент. Им хотелось выяснить, выживут ли цыплята после падения. Скажем так: это были натурные испытания, ставящие целью оценить способность цыплят к полету.
Настороженное выражение исчезло из глаз парней. Улыбнувшись, Сонгён задала следующий вопрос:
– А кто-нибудь из вас проводил эксперименты на животных, просто чтобы удовлетворить собственное любопытство?
– Препарирование лягушек считается?
– Полагаю, что да, если это не то, что вам велели сделать, а чисто из личного желания увидеть все собственными глазами.
На сей раз руки подняли сразу несколько студентов, в том числе и девушки.
– А теперь: кто из вас готов дать положительный ответ сразу на все три вопроса?
Руки подняли четверо студентов. Правда, еще один, начав было тянуть руку вверх, быстро опустил ее, чем вызвал новый взрыв хохота.
– Выходит, таких у нас в аудитории четверо. Так кто же из вас серийный убийца? – уперев руки в бока, спросила Сонгён.
Один из студентов начал было показывать на себя, пытаясь привлечь к себе внимание, но остановился, когда на него зашикали.
– Теперь понимаете, в чем дело? Да, попытки обобщения нередко приводят к ошибкам. Пусть даже все это действительно относится к детским признакам серийного убийцы, далеко не каждый, у кого они есть, – серийный убийца. Вообще-то говоря, число таких людей крайне невелико, – резюмировала Сонгён.
– Так к чему вы сами склоняетесь? К врожденному или приобретенному? – спросил кто-то из студентов.
– Это как раз то, с чем приходится иметь дело науке психологии. Однозначного ответа не существует. Как говаривал Эйнштейн, человечество ограничено не размерами вселенной, а возможностями человеческого разума.
Студентам, которые привыкли получать на свои вопросы четкие и ясные ответы, психология могла представиться весьма туманной и разочаровывающей областью знаний. Все углубились в собственные мысли, размышляя над словами преподавательницы. Сонгён бросила взгляд на часы на стене. Время лекции подходило к концу.
– Есть еще вопросы? – спросила она, чтобы наконец подвести черту.
Студенты, уловив намек, стали собирать свои сумки, но одна из девушек, в очках в толстой черной оправе, подняла руку. Все оторвались от своего занятия и посмотрели на нее.
– Почему только небольшая часть людей становится серийными убийцами, хотя остальные тоже занимались в детстве теми же самыми вещами?
Сонгён ожидала подобного вопроса. Она частенько задавала его и самой себе.
Почему? Почему люди становятся преступниками?
Однако вопрос тоже был не из тех, на которые можно ответить четко и однозначно. Человеческое существо – слишком сложная штука, чтобы охарактеризовать его одним-единственным словом. Сонгён и самой надо было еще очень много узнать и очень многому научиться. Будучи и сама практически новичком в криминальной психологии, она пока не знала ответа на этот вопрос. И будет ли вообще хоть когда-нибудь знать?
– Я могу рассказать, как именно серийные убийцы убивают людей, как режут своих жертв, как едят их, но, честно говоря, я не знаю, как они стали серийными убийцами. Само их поведение подвластно анализу, но вот на вопрос «почему?» вряд ли способны ответить даже они сами.
Студентку в очках, судя по всему, подобный ответ не удовлетворил. Посмотрев на нее, Сонгён добавила:
– Правда, я задавала себе вопрос, какого рода опыт, оказавший на вас какое-то влияние в детстве – когда вы отрывали крылышки у бабочек и стрекоз, пинали щенков, сбрасывали цыплят с крыши, – напрочь застревает в мозгу. Как только вы теряете интерес, то перестаете все это делать из простого любопытства. Или же способны вовремя остановиться, осознав, насколько ужасны и отвратительны такие ваши поступки. Как я уже говорила, в детстве это лишь нечто вроде ритуала посвящения, через который нередко приходится пройти практически каждому.
Сонгён ненадолго примолкла, чтобы собраться с мыслями.
– Хотя у некоторых людей подобное чисто детское любопытство способно прогрессировать, в результате чего они способны перейти от насекомых к небольшим животным вроде птичек и мышек, а потом и к живым существам покрупнее. Такое поведение уже не рассматривается ими как нечто ужасное и отвратительное – скорее как что-то завораживающее и всепоглощающее. А тут уже и до перехода на людей недалеко. Совершенно не укладывающиеся в голове повреждения и отметины на телах жертв показывают, как работает разум таких людей.
– А вы не думаете, что с этим уже рождаются? – спросила все та же студентка.
– Частично – да. Но все зависит от того, в какую сторону направятся какие-либо врожденные качества. Я читала в одной книге, что серийных убийц и хирургов объединяют две общие черты – хладнокровие и невосприимчивость к чужой боли. Но даже притом что и те, и другие некогда начинали с чисто детского любопытства, в итоге две эти категории людей разошлись в диаметрально противоположные стороны, в зависимости от того окружения, в котором они оказались как по воле случая, так и по собственному выбору.
Девушка, задавшая вопрос, кивнула. Сонгён посмотрела на остальных студентов, которые внимательно прислушивались к ее словам. Ее и немного печалило, и радовало, что семестр наконец подошел к концу.
Чтобы резюмировать все сказанное, она вернулась к кафедре.
– Серийных убийц формирует целое множество самых разнообразных факторов, примерно как множество деталек пазла складывается в общую картину. Эти факторы включают в себя генетическую предрасположенность, какие-то личностные особенности, окружение и воспитание, ряд психологических признаков и так далее. Точно так же, как бумага начинает гореть только тогда, когда вы сфокусируете на ней солнечный свет в одной малюсенькой точке, так, на мой взгляд, и с серийными убийцами: ими становятся лишь в том случае, когда сразу несколько факторов наложатся друг на друга, образовав точку возгорания.
Несколько студентов закивали.
– Пол Бриттон[7], британский психолог, называл себя «собирателем пазлов». И он был совершенно прав. Задача психолога-криминалиста – собирать рассыпанные информационные детальки, чтобы сложить их в общую картину психологического мира преступника, точно так же, как складывают головоломку. И каждую из таких деталек еще надо отыскать среди всего того, что делает человека серийным убийцей. Если даже одной такой детальки не хватит, мы так до конца и не поймем, почему человек стал серийным убийцей.
– А разве нельзя просто спросить? – спросила наивного вида девчонка в первом ряду. Сидящая рядом подруга пихнула ее локтем, словно попрекая за эти слова. – В смысле, разве не могут профайлеры и криминальные психологи просто спросить об этом серийного убийцу, когда с ним беседуют?
– А ты думаешь, им скажут правду? – заметила в ответ Сонгён.
Девушка нерешительно замешкалась с ответом, а потом смущенно склонила голову набок. Похоже, ей и в голову не приходило, что преступники способны врать.
Как было бы замечательно, если б преступники давали честные ответы на любые вопросы, как наивно думает эта девчонка! Но Сонгён никогда о таких преступниках не слышала.
– Они соглашаются на беседы с психологами не для того, чтобы говорить правду. Обычно они просто хотят повыделываться и получить подтверждение собственному могуществу. И с этой целью врут, преувеличивают, хвастают… – объяснила она.
– А как вы можете это понять? В смысле, что они просто врут или хвастаются… – робко спросила все та же девушка в первом ряду.
– Место преступления характеризует их гораздо точнее, чем собственное вранье. Но, к сожалению, обстановка на месте преступления – это целый набор кодов, а правильно интерпретировать их – дело крайне непростое. Чем с большим числом таких мест мы можем ознакомиться, тем лучше понимаем, где находятся недостающие кусочки пазла, и нам остается лишь правильно сложить их в единую картину.
