Так Яна и решила.

Вечеринка развивалась по законам жанра. Мужчины распускали галстуки, дамы — языки, павлины — оперение. Гости кучковались, пили о своем, говорили в основном о чем-то для Дайаны постороннем. Кое-кто из деловых людей ушел, кто-то, видимо, недавно подошел; в гостях она запуталась, словно заблудилась. Элегантно пропустив мимо ушей авансы очередного «кавалера», апоплексического склада депутата местного самоуправления (от коммунистов, кажется), Яна решила поддержать себя очередным бокалом всё того же «Хеннесси».

В голове шумело. Выпитого было довольно для того, чтобы чувствовать себя сравнительно приемлемо. То есть много, в иных условиях для Яны чересчур, однако всё же явно недостаточно, чтобы с перепою видеть то, чего не существует. Например, розовых слонов или сиреневых мышей — или Эдичку Хазарова, приватно беседующего в другом конце гостиной не с кем-то, а с самим Басмаевым. Увидеть его в этом обществе она никак не ожидала, но поскольку Эдик там действительно стоял, оставалось допустить, что ей элементарно померещилось. Но поскольку ей не померещилось, и Хазаров там и в самом деле о чем-то толковал, и при этом именно с Басмаевым…

Яна с сомнением понюхала коньяк. Он был хорош, но всё же не настолько.

Из ступора ее вывела сестренка:

— Не скучаешь, старшая? Улыбочку… — с камерой в руке подошла к ней младшая, — мерси. Как жизнь?

— Жизнь? — Яна снова покосилась на коньяк, затем опять на Эдичку. — Жизнь как жизнь, жаловаться некому, — рассеянно ответила она.

— А есть на что?

— На что всегда отыщется, было бы кому… — На всякий случай Яна решила не усугублять и коньяк отставила. — Слушай, мать, развей мои сомненья: тот, в углу стоит, с Русланом, это кто?

— Ты чего, мать, наркотой обхавалась? — подивилась Лера. — Ты же с ним работаешь! Эдичка Хазаров! Ну ты даешь, — покачала головой сестренка.

— Даю, но избранным… — Сомнения ее не оставляли: — А он-то здесь зачем?

— Да напросился как-то. Встретила его на днях у поликлиники, короче, то да се, ну я и пригласила. Типа просто так, для разнообразия — вдруг тебя с моими бухуями на мрачняки пробьет!

— С буху… как, пардоньте?

— С бухуями, с бухуями, мать: от «бухать» и…

— Ясненько, — усмехнулась Яна, — вторую производную можно опустить.

— Правильно, пусть сами догадаются, — ухмыльнулась Лерочка. — Так что там с Эдичкой — что-нибудь не так? У тебя же с ним как будто что-то было… или нет? — прищурилась она.

— Или да, тебе-то что за разница, — огрызнулась Яна. — Во-первых, не было, во-вторых, давно, так что всё неправда. А в-третьих, младшая…

Сестренка отмахнулась:

— А в-пятых — ну тебя! Не будь занудой, старшая… — И, широко мазнув по окружающим объективом камеры, спросила живенько: — А в общем как тебе, тусовка, в смысле?

Янка невзначай зевнула:

— В общем, э-э… в общем тоже жизнь.

Сестренка недослышала:

— Ась? — Лера тоже, в свою очередь, на что-то отвлеклась, на чье-то платье, кажется: — Н-да… пардон. Так как тебе тусовка?

Яна улыбнулась:

— Типа как.

Сестренка хмыкнула:

— А типа как бишь это то есть как?

— А где-то как-то так, что-то типа вроде, — объяснила Яна.

Сестренка оценила:

— Хорошо поговорили, содержательно, — со смешком пробормотала Лерочка, — конкретно типа, слышь! Ты неисправима… Ой, — невесть по какой ассоциации припомнила она, — я же нашей старушенции так и не звонила. Вот закрутилась, а! Пойду-ка отзвоню, не то опять забуду. — Она сорвалась с места. — Не скучай!

— Ни в коем случае.

Сестренка упорхнула.

Яна мельком оглядела зал. Ничего вокруг не изменилось: те же лица в похожих комбинациях, те же жесты, те же интонации, разговоры тоже еще те. К Хазарову с Басмаевым присоединилась пара бодигардов, судя по всему беседа там подошла к концу. Заметив краем глаза ищущий взгляд Эдички, обращенный к ней, Яна отвернулась. Не то чтобы она испытывала неприязнь к нему, имела что-то против, отнюдь… наоборот, хотя бы только из чувства справедливости Эдика бы следовало поблагодарить за его поддержку на собрании. Следовало, да, однако до сих пор всякое напоминание об утреннем судилище было для нее чересчур мучительно. После всего сказанного там никого из сослуживцев видеть не хотелось, даже и его, отчасти даже — тем более его. И то: утешений бывшего любовника ей только не хватало!

Захотелось как-то потеряться, хотя бы ненадолго улизнуть, втихаря перевести дыхание. Яна очень кстати вспомнила, что с самого начала вечера больше не курила. Отчасти это внушало оптимизм: проблемы есть проблемы, проблемы есть всегда, так что слишком распускать себя всё-таки не следует. Конечно, иногда, в особенности к месту и ко времени…

Курили у Лерочки практически везде, кондиционирование работало отлично, но Яна предпочла одиноко посмолить на лестнице. В продолжение вечера дверь не запиралась. Взяв в прихожей пачку сигарет из сумочки, заодно переложив туда визитку из кармашка пиджака, она тихонько вышла, закурила, поднялась на лестничный пролет. На площадке между этажами, обычном месте курильщиков-мужчин, которых праведные жены шугают из квартиры, отыскалась даже банка для хабариков.

Всё было ей знакомо: тусклый свет, грязные потеки на сероватой побелке потолка, депрессивные обшарпанные стены, тинэйджерские граффити на них, пыль в палец толщиной на оконных стеклах, стойкий припах гнилого табака, мусоропровода и бомжатины. Для врача родимой «неотложной помощи» привычный антураж, не раз, не два, не сто раз прежде виденный, разительный контраст с сестренкиным жильем — разительный, хотя и рядовой, чтобы не сказать, что повсеместный. В конце концов, и это тоже жизнь.

Граффити ее местами позабавили. Мочеполовая похабень на великом матюгучем русском впечатляла в основном количеством ошибок в начертании. Тем паче не явился откровением недоделанный английский матерок, а в том, что децлное поколение next сплошь и рядом плющит и колбасит, она и без того не сомневалась. Да, еще и штырит, разумеется, но зато наряду с кислотным откровением «Кожура больше, чем банан» (кто бы спорил, а Яна согласилась) красовалось ей под настроение: «Жизнь — болезнь, передающаяся половым путем». И неизбежно приводящая к летальному исходу, могла бы дописать Яна от себя, но, само собой, не дописала. Тоже, в общем, скучно, господа…

Вдоволь наскучаться Яне не пришлось — курильщиков на лестнице прибавилось. Удивительно, отчасти и смешно, но одним из них оказался Эдичка. Из квартиры вместе с ним вышли и басмаевские мо́лодцы. Что до бодигардов, то ху из ху из них она вроде как усвоила: тот что выше и светлее — Стас, коренастей и темнее — Гарик. Касательно же Эдички… признаться, Яне немного странновато было видеть (слышать, точнее говоря) Эдика в компании этих «типа как бандитов». Тем не менее факт оставался фактом; впрочем — ну и что? Бывают странные сближения.

(Еще один пустяшный эпизод, достойный малой толики внимания.)

В отличие от Яны Хазаров и басмаевцы не поднялись, а спустились на пролет, таким образом ее все трое не заметили. Самой ей объявляться было лень, не заметили — не очень-то хотелось. Подслушивать она не собиралась, разговор ее не интересовал, хотя реплики она невольно слышала. Темный Гарик оказался еще и молчаливее, с Эдичкой трепался больше Стас.

Говорили о чем-то о своем, для нее опять же постороннем.

В суть Яна не вникала.

— …и вообще, — продолжал Стас с середины фразы, — с чего ты взял, что он здесь при делах?

— Не держи меня за идиота, — угрюмо бросил Эдичка.

Гарик что-то проворчал, а Стасик:

— Да кто же тебя держит? — Показалось, он внизу пожимал плечами. — В чем проблема. — Он прихмыкнул: — Спрыгнул и беги, пока, блин, не догонят. — Стас сплюнул и растер. — Вот так-то, Эдичка.

Подал голос Гарик:

— Совет бесплатно хочешь? Для друзей, по жизни, так сказать, конкретно типа, да?

— Короче, — трепыхнулся Эдик.

— Не гони, — опять вмешался Стас. — Если кто и держит тут кого, так это ты себя за шибко умного… Ты знаешь, от какого слова «мудила» происходит? В натуре от «мудрить». Будь проще, Эдичка, чудаки на букву «м», особенно с большим воображением, на этом свете долго не живут. Усекаешь? — Подвисла пауза. — Вижу, что усек, ты пацан понятливый, — он вроде как осклабился. — Так, а теперь врубись.