Мэри Фитт

Смерть и приятные голоса

(Губительно приятные голоса)

Супериндендант Маллет и доктор Фицбраун

перевод М.Макарова

Часть первая

Глава 1

Никогда еще я не видел такого дождя и таких молний. Огромные серые водяные полосы захлестывали машину, прямо передо мной плясали изломанные слепящие зигзаги, и при каждой вспышке я инстинктивно съеживался и отшатывался назад, хотя и был защищен ветровым стеклом. Дорога из щебня в считанные секунды превратилась в сплошную лужу, рев мотора сопровождали почти беспрестанные раскаты грома. Дымно-темное небо обступало со всех сторон: и сверху, и спереди, и сзади, и сбоку, куда ни посмотришь. Я почти ничего не соображал и почти ничего не видел, но с тупым упорством медленно продвигался дальше, пытаясь представить, что будет, когда случится неизбежное - я во что-нибудь врежусь. Буду я что-то осознавать перед вечным забвением? Вопреки тому, что самодовольные человеческие особи внезапную смерть почему-то считают мгновенной? Ответ на свой вопрос я тогда не нашел, я не знаю его до сих пор.

В какой-то момент я тогда оказался на развилке и наугад сделал правый поворот. Я был отнюдь не уверен в том, что сделал удачный выбор, но теперь оставалось только одно - ехать дальше. Преодолев чуть больше мили, я понял, что свалял дурака: эта дорога была даже не засыпана щебенкой, хотя и та, с которой я свернул, говоря откровенно, оставляла желать лучшего. На этой же зияли посередке две колеи, их еще частенько можно увидеть в деревнях, где телегами пользуются чаще, чем машинами, а осушение почвы волнует жителей больше, чем комфорт автолюбителей. Да, это была вполне добротная, по сельским понятиям, дорога, не оскверненная асфальтом, первозданного терракотового цвета, такого же, как окрестные вспаханные поля, обнесенные живыми изгородями. Развернуться на этом узком пространстве было просто нереально: и слева, и справа глубокие канавы, почти до краев залитые дождевой водой. Оставалось только надеяться, что попадутся чьи-нибудь ворота со въездом с дороги, или площадка, или такой дом, куда меня впустят, позволят переждать разгул стихии. Я продолжал жать на газ и вскоре сообразил, что сейчас окажусь в аллее, обсаженной высоченными вязами. Только этого не хватало! Я слышал, что они страшно опасны в грозу.

Еще несколько секунд езды - и я действительно попадаю в темно-зеленый стволистый тоннель, стены которого не пропускают хотя бы часть зловещих зигзагов, хотя гром продолжает громыхать с прежней силой. И тут мотор вдруг издает угрожающий рык - и с жалобным стоном замолкает...

Я выбрался наружу. Пытаться что-то исправлять не имело смысла. Открывать под таким дождем капот - безумие, только еще больше напортишь. Подняв воротник своей непромокаемой куртки, я, согнувшись в три погибели, побрел по аллее. Над моей головой шелестели, стонали, скрипели великаны вязы. Луга, тускло зеленевшие за изгородями, были не скошены, а сами изгороди давно никто не подравнивал, и они заросли купырем {травянистое растение из семейства зонтичных}, по канавам с клокотаньем неслась вода, совсем как в горных речках. Мне не верилось, что эта дорога может куда-либо вывести, а уж о том, чтобы поймать тут какую-то машину и попросить помощи, я даже не мечтал. Тем не менее я почему-то брел дальше, даже не помышляя о том, что лучше бы пойти назад. Обычно так себя ведет человек, уверенный в правильности своих действий, вот и я был уверен, сам не знаю почему. И когда перед моими глазами вдруг возникло расчищенное пространство, я даже не удивился. Я увидел округлую площадку, засыпанную гравием, подступавшую вплотную к воротам, по бокам их высились два обросших мхом столба, на верхушках которых замерли каменные мартышки, по три на каждом. Присмотревшись к тускло поблескивающим остатками позолоты воротам, я увидел, что их кованые, все в виноградных гроздьях, листьях и побегах, створы широко распахнуты. Признаться, это крепко меня озадачило. Ворота выходили не строго на дорогу, а чуть вбок, поэтому в первый момент взгляд падал не на ворота, а на растущие за ними кусты. Сторожки не было, но зато была ухоженная подъездная аллея, плавно извивающаяся среди зарослей рододендронов и сосен. И снова я без малейших колебаний потопал вперед, как будто эти ворота были распахнуты специально для меня. Каждый раз, вспоминая потом эти минуты, я всегда поражался собственной вдохновенной наглости: я вел себя как гость, уверенный в том, что его ждут.

Подойдя к растянувшемуся вширь зданию, я подумал, что оно почти необитаемо. По теперешним временам это было в порядке вещей. Дом был старым, но не старинным, и потому не отличался благородством линий и безупречным стилем, но вид у него был внушительный. Сложен он был из темно-серого камня, без малейших проблесков фантазии или попыток удивить. Продолговатый фасад с четырьмя рядами окон, окна первого - более высокие и нарядные, а те, что на втором и выше - попроще и покомпактнее. Крышу окаймляла каменная балюстрада. Ни единый штришок не выдавал того, что в доме живут: над трубой не было дыма, на всех окнах белели опущенные шторы, отчего дом казался похожим на слепца. Топчась на широкой террасе, я подумал, что дом заброшен, о нем забыли. Но осмотревшись по сторонам, отмел эту мысль. Я заметил, что газоны в идеальном порядке, что кусты живой изгороди аккуратно подстрижены, что гравий на подъездной аллее чистый и сквозь него не пробивается сорная трава. Как бы то ни было, развернуться и уйти я уже был не в силах. Обогнув несколько росших сбоку от торца кипарисов, я подошел к величественному парадному крыльцу с колоннами и, слегка оробев, поднялся по каменным ступенькам.

Медная ручка дверного звонка была начищена, но когда я за нее подергал, поддалась она с трудом, и я был готов к тому, что звонок вообще не работает. Однако буквально через несколько секунд за дверью послышались неспешные шаги, и появился слуга. Я мешкал, пытаясь половчее сформулировать причину своего вторжения, но слуга молча принял мою куртку и повел меня через холл вглубь здания, и мне уже на ходу пришлось вытирать платком мокрые от дождя руки. Поразительно, слуга ни о чем меня не спрашивал, даже кто я такой. Как будто заранее знал, что я заявлюсь, и я, теряясь в догадках, покорно брел следом.

Но вот он распахнул передо мной одну из дверей - это была дверь в гостиную. Я вошел и огляделся. Меня привели в огромную залу, где собралось довольно многочисленное общество, разбившееся на несколько групп, все были в вечерних платьях и костюмах. Надо сказать, я достаточно вяло отреагировал на все это великолепие и, остановившись, продолжал обтирать пальцы. Я пока еще был слегка не в себе от грозы и оглушительных раскатов грома. Собравшиеся были увлечены оживленной беседой, но при моем появлении резко подняли головы и все как один на меня уставились. Я не ожидал подобного внимания, хоть и заявился без приглашения. Все взгляды были полны холодной враждебности, точно такой же, какой веяло от самого дома, враждебности столь острой, что я, опешив, застыл на месте, не решаясь двигаться дальше. Потом из группы, стоявшей у камина, вышла молодая белокурая женщина в золотисто-желтом наряде и направилась ко мне. Еще пара секунд - и она уже протягивает мне руку и с чарующей веселой улыбкой произносит:

- Добрый вечер. Какая ужасная гроза! Мы так и подумали, что поезд может опоздать. Ты, наверное, насквозь промок. Растяпа шофер тебя не увидел? А я Урсула.

Она снова ослепила меня обворожительной улыбкой. Я быстро пожал холеную девичью ручку своей все еще мокрой ручищей, поскольку ничего другого мне не оставалось. Голос у нее тоже был обворожительный. Я готов был поклясться, что более приятного голоса я никогда еще не слышал. Впрочем после того, как эта фея со мной поздоровалась, за спиной ее раздался целый хор приятных голосов, теперь уже вполне дружелюбное бормотание. А она... она положила свою невесомую ручку на мой локоть и явно собралась вести меня к той группе у камина. Но тут уж я наконец пришел в себя.