СТРАШНОЕ МЕСТО
Прошлым летом местные разбойники сожгли в этом именье дом. Сторож,единственный теперь обитатель "Кизилов",- старичок, вывезенный из Тульской губернии, по фамилии Заверткин, до того боялся этих разбойников, что, когда на дороге показывались какие-нибудь всадники, он выходил из сакли, снимал шапку и низко кланялся, говоря:
- Счастливый путь, красавцы. Дай, господи, вам удачи, добрые люди!
Завидев подъезжающих Алексея Алексеевича с мальчиками, Заверткин точно так же вышел кланяться. Когда же из арбы вылез Василий Тыркин, старичок начал креститься. Его успокоили, и он захлопотал, засуетился, устраивая приезжих.
В низенькой белой сакле, с земляным полом и маленькими окошечками, постланы были три тюфяка, набитые сухими листьями. Привезенную из города провизию поместили в чулане при сакле. В очаге разожгли огонь, повесили чайник, на сковородке поджарили колбасу, выпустили туда яйца, и ужин на столе, устроенном из старой двери, был неописуемо вкусен и сладок. Василий Тыркин, наевшись, разоружился и даже снял шинель. Никита с отцом вышли посидеть на бревне за порогом сакли. Ночной воздух был мягок. Внизу сонно шумел поток. Никите тоже хотелось спать, и он таращил глаза на большие звезды, переливающиеся чистым светом над смутным очертанием гор. Заверткин, присев у бревна на пятки, посапывал пахучей трубочкой и рассказывал про свое житье-бытье в "Кизилах".
- Живому человеку здесь жить невозможно,- говорил он деликатным голосом,- сколько горя наберешься, слез одних прольешь,- и-и-и, батюшка, Алексей Алексеевич. Первое дело - медведи кровожадные, весь лес изломали, ничего не боятся, только и смотрят--кого задрать. Второе дело - шакалы... Слышите, как он заливается...
Никита прислушался,- в тишине, далеко в лесу, тявкал кто-то, подвывал, начинал рыдать сдавленным воплем. Никита поджал ноги и придвинулся к отцу.
- Так он и заладит вечить, скулить на всю ночь,- продолжал Заверткин.А что ему надо, о чем тоскует? Видно, так господь его сотворил уродом. Третье дело - змея, желтобрюх, ужасная, длинная,- сколько я от них бегал. У нас в Тульской губернии змейка аккуратненькая, а этот, злодей, сам из пещеры на баранов кидается. Отвратительная здесь природа. Одна пчела хорошо водится, и в потоке рыбы - хоть руками лови... И еще забота - разбойничий. Это ведь самое воровское место - Кавказ. Пятнадцать лет здесь живу - не могу привыкнуть... Нет, это место страшное, здесь жить нельзя.
Звезды, на которые смотрел Никита, становились все больше над горой, все пушистее и вдруг погасли. Чей-то родной голос проговорил над ухом: "Э, братец мой, да ты спишь". Чьи-то руки взяли и понесли, и положили на что-то удивительно мягкое, пахнущее листьями. Потом это мягкое провалилось...
...Потом из камина вылез медведь, сел за стол, подпер лапой щеку и сказал человеческим голосом: "Нет, братец мой, это место страшное..."
ЯШКА
Никита проснулся от голосов на дворе. Сакля была пуста. В раскрытой двери, за которой - синее-синее небо, стоял низкорослый козел с бородой до земли и глядел на Никиту стеклянными глазами. Когда Никита протянул к нему руку и позвал: "Бяшка",- козел бешено топнул копытцем. Никита бросил в него подушкой,- козел исчез.
На дворе Василий Тыркин уже мастерил сачок из своей рубашки, которая только и годилась для рыбной ловли. Заверткин колол чурки, растапливая помятый, вычищенный самоварчик.
- Я уж как просил разбойников,- говорил он Алексею Алексеевичу, сидевшему на бревне,- все берите, грабьте, благодетели, самовар мой не грабьте. Атаман мне говорит: "Счастье твое, старый черт, что на хороших людей напал, революция не нуждается в твоем самоваре",- и пхнул в него ножкой. Вот самоварчик с тех пор и течет.
Никита сел рядом с отцом. Горы, казавшиеся вчера ночью далекими и огромными, были совсем близко и не так высоки. Зеленая лужайка недалеко от сакли уходила вниз, и там, в утреннем тумане, шумел, тише, чем ночью, поток. На той стороне его, еще неясные, проступали из тумана деревья. А из-за угла сакли высовывалась рогатая голова козла, и он опять непонятно уставится на Никиту.
- Сказать трудно - сколько я от него горя хлебнул,- говорил Заверткин,- и бил я его и в лес водил, чтобы его там звери задрали,- он все свое: только и заботушки,- кого ему забодать. Яшка, Яшка, поди сюда.- Козел подошел.- Видите, как он на мальчика смотрит. Ему, значит, интересно напугать, с ног сбить. Когда у нас разбойники-то были - он так на атамана накинулся,- тот от него по двору без памяти бегал... Ну, пошел, пошел.- И Заверткин кинул в козла чуркой.
Напившись чаю, Алексей Алексеевич ушел за двенадцать верст в город "выяснить политическую обстановку" и, если попадется, купить для нужд хозяйства мерина. Мальчики пошли ловить рыбу.
Поток прыгал и пенился глубоко в узком и туманном ущелье. Мальчики спустились к нему по выступам скал, хватаясь за полусгнившие лианы. Внизу было сыро, пахло гнилью, и грозно шумела седая вода. Василий Тыркин пробрался по мокрым, покрытым плесенью камням до середины потока и начал заводить сачок.
- Есть! - вдруг крикнул он, вытаскивая бьющуюся голубую пеструшку.
И сейчас же за спиной Никиты кто-то ответил: "Бе!" Никита обернулся. За его спиной стоял козел, и, едва только мальчик обернулся, Яшка ударил его в спину рогами. Никита вытянул руки и полетел в поток,- вода подхватила его, протащила по каменистому дну. Отплевываясь, он ухватился за камень, вылез и сейчас же начал искать булыжник - запустить в козла.
Но Яшка уже стоял наверху, на скале, и, нагнув голову, глядел оттуда белыми глазами на Никиту. Мальчики полезли за ним -ловить. Яшка исчез, точно его никогда и не было. И только вечером Заверткин привел его из лесу, привязал за рога к дереву и, стегая хворостиной, учил:
- Будешь бодаться, будешь бодаться, иродова образина.
Козел помалкивал.
ЗИМА
Теплые дни стояли с неделю, потом подул резкий ветер, оголились, потемнели голые леса, и мрачный шум их заглушал ворчание потока. По вершинам гор клубились серые облака, цеплялись за лесистые склоны и, наконец, заволокли все небо. Выпала крупа. Потом пошли дожди со снегом.
