Было жарко. Ньюпорт гудел, как обычно в летние выходные. Четвертое июля – главный уик-энд сезона. Туристы покупают цветы на фермерском рынке. Они несут их в свои машины с кондиционерами, в трейлеры, в старинные кабриолеты – со стеблей капает вода. Ржавчина на машинах – это новый шик, это заявление. Молодые девушки с длинными волосами расхаживают в откровенных топах и свободных брюках. Каждый год в моду входят сандалии нового вида.

Утром Слоун пришла в ресторан, чтобы поработать с документами.

Она провела рукой по стальному столу на кухне, полюбовалась холодильником, полным летних овощей. Кухонными устройствами, блендерами, идеально заточенными ножами. Все это принадлежало ей. Она могла за один вечер накормить сотни человек.

В другом конце комнаты раздался какой-то шум. Она подняла глаза и увидела Карин. Слоун мало что знала о ней, только то, что девушка недавно окончила колледж. Как многие девушки, которые не знают, чем заниматься и где жить, Карин стала работать в Ньюпорте, где отдыхали родители ее друзей. Она несколько раз была здесь в детстве и знала, к чему можно стремиться. У нее были очень темные волосы и темные губы. Почти как у вампира. Словно они были полны свернувшейся крови.

Стройная, сексуальная Слоун прямо на кухне стала думать о том, в чем она лучше Карин и в чем Карин лучше ее. Слоун была стройнее, Карин – моложе. Слоун была хозяйкой ресторана, а Карин просто здесь работала. Но все могло бы быть и наоборот. Лучше бы Карин оставалась наемным работником, красивой девушкой, подчиняющейся приказам. «Разве не о таких мечтают мужчины?» – думала Слоун. Нет, Слоун была уверена в себе. Она – альфа, сильная и уверенная, любит развлекаться, но возвращается домой вовремя, чтобы ее не искали. Карин была ребенком, с ней не о чем говорить, разве сходить на концерт, она хороша в спальне только в первые пятнадцать минут, прежде чем наскучит смена позиций. Слоун понимала, что эта девушка слишком много двигается, слишком много показывает, слишком много смеется. В ней все было ярко и привлекательно, но как-то чересчур – она слишком спешила увлечь мужчину. Слоун же, с ее длинными волосами, гибкой фигурой и пугающей красотой, была куда как многограннее. Любой мужчина в мире пошел бы за ней – и остался с ней навсегда.

– Привет, – сказала Карин.

Это прозвучало необычно, тепло и дерзко.

– Привет, – ответила Слоун.

Это тоже прозвучало в особой манере: с любопытством, осуждением – но и с налетом чувственности.

– Сегодня ваш день рождения?

Слоун кивнула. Она почувствовала на губах улыбку. «Неужели все так просто?» – подумала она. Достаточно кому-то сказать, что у тебя день рождения, и твоя оборона рухнула. Словно тебе семь лет и ты надела новое платье в горошек.

Слоун не знала, что за несколько дней до этого Карин сделала Ричарду предложение. «А что, если я присоединюсь к вам с вашей женой в спальне?» – сказала она. Конечно, сказано это было не совсем так. Если нет аудиозаписи той фразы, то никогда не поймешь, в чем заключался реальный вопрос. На него невозможно ответить. Нельзя адекватно оценить, как именно это было сформулировано. Слоун знала, что между тремя не бывает абсолютной честности – в любом виде секса.

Слоун представила, как Ричард поднял брови, занервничал, смутился. Жены рядом не было. Он был хорошим мужем. «Можете предложить это Слоун, если хотите», – ответил он. И он вернулся к своей работе – продолжил готовить еду для сотен гостей.

Карин предложила устроить выходной, раз такое дело. Она недостаточно хорошо знала Слоун, чтобы фамильярно предлагать уйти с работы, и поступила так именно по этой причине. «Возьмем бутылку шампанского и поедем на пляж», – сказал она, беря Слоун за руку.

Слоун взяла с собой собаку, они прихватили шампанского и поехали в Напатри-Пойнт. Две женщины расстелили полотенца. Ногти на ногах у них были покрашены, ноги и ступни покрывал идеальный загар. Океан был прохладным, спокойным. Как снегопад застилает мир покрывалом, так и океан накрывает всё своим белым шумом. Женщины пили шампанское, ели виноград, слушали музыку, и Слоун чувствовала себя девочкой. В Карин было что-то такое, что заставляло Слоун ощущать себя не просто юной, а ребячливой. Карин командовала. Наверное, потому что Слоун ей это позволяла – ей было приятно, что она может расслабиться и подчиниться кому-то, просто ради разнообразия.

На закате они вернулись в дом Слоун и Ричарда.

После дня, проведенного на пляже, присутствие посторонней женщины в доме показалось странным. Какой-то едкий запах, словно от увядших роз. На языке Слоун ощущала пепельный вкус засохших розовых лепестков. Она вся горела от песка и солнца, кожа казалась одновременно шершавой и влажной. Казалось, ночь может завести их куда угодно, хотя, конечно, путь вполне знаком. И бесповоротен.

Сначала женщины находились в доме одни. Слоун хотела отправить Карин домой до возвращения Ричарда. Но ее что-то остановило. Спиртное, для начала. Иногда нечто дурное кажется безобидным, как гомеопатия.

Через час они услышали, как подъехала машина. Ричард присоединился к ним за столом. Он не принес торт. Пару дней назад весь город отмечал Четвертое июля так, словно это главный день года в жизни этих людей. Слоун устала праздновать и не хотела отмечать свой день рождения, и поэтому в доме не было ничего, кроме алкоголя и легких закусок.

Они втроем пили коктейли и вино. Слоун была уверена, что при таком развитии событий нужно пить. Выпивка в этом случае даже важнее участников вечеринки. Она хотела дойти до идеального опьянения. Белое вино было хорошим, мягким. А кроме алкоголя для отношений втроем нужно еще что-то. Слоун знала. Нужны слова.

Одно ведет к другому.

Вовлеченные в игру редко могут сказать, в какой конкретный момент все началось. Потому что это невозможно. Нужно признаться в том, что ты добиваешься чего-то сомнительного, чуждого. Муж, который желает войти в другое тело, сжать другую грудь. Жена, которой надо увидеть, как ее муж хочет другую женщину, чтобы захотеть его так сильно, как она мечтает. Третья персона (в открытом топе), которую, в общем-то, никто здесь не любит, которая явилась сюда как неразгаданный шифр. Муж, который делает первый шаг. Жена, которая закрывает глаза на первый шаг. Третья персона, которая весь день ничего не ела. Кто-то включает музыку. Кто-то наливает вино. Кто-то поправляет губную помаду. Кому-то больше нравится эта позиция. Кому-то не настолько больно, как должно было быть. Кто-то пугается чьей-то ненасытности. Кто-то боится показаться недостаточно сексуальным. Кто-то зажигает свечу. Кто-то закрывает застекленную дверь. У кого-то падает сердце. Все это происходит с телами, и в то же время с телами не происходит ничего.

Одно ведет к другому. Слоун заигрывает с Карин. Это слово означает объятия, поцелуи, физическую близость с человеком, с которым у тебя нет отношений. Заигрывает – никакого особенного подтекста, никакого смысла. Скорее это означает неосторожность, ошибку. Но это слово небезосновательно врезается в память Слоун.

Одно ведет к другому. Слоун заигрывает с Карин, а потом приходит Ричард. Он целует Слоун в плечо, пока Карин целует ее в губы.

Слоун всегда любила играть с девушками. Это было не просто притягательно, но еще и легко. Она никогда не думала: «Боже, я целуюсь с девушкой!» Даже в колледже, когда ее первой партнершей стала Лиа. Слоун всегда считала, что отсутствие четкой линии между полами и в собственной ориентации – это признак зрелости.

Но сейчас она замужем. И это не просто девушка, это ее муж и другая девушка.

Она осмыслила это и сказала себе: «Эта девушка пришла ко мне. Это не Ричард сказал: «Я хочу, чтобы ты трахнула эту девушку». Это мы с ней были на пляже. И сначала были он и я, а эта девушка – лишь дополнение. Это забавно».

Два года назад, когда Слоун решила переехать в Ньюпорт – точнее, когда она решила не быть такой, как ее мать, – она прокатилась на соседний Блок-Айленд. Она припарковала машину внутри парома и поднялась на верхнюю палубу. Стояла и смотрела на темную, синюю воду. Холодный соленый воздух трепал ее волосы. Слоун думала, какой женщиной хочет быть. Всю жизнь она думала об этом. Одри Хепберн в «Завтраке у Тиффани», Ким Новак в «Головокружении». Эти женщины были всегда окутаны сигаретным дымом и интригой. Но самым вдохновляющим было то, что они не собирались приносить извинений за свои действия. Даже Холли Голайтли, которую жизнь швыряла как в шторм по волнам, по утрам всегда договаривалась с собой в своей маленькой ванной – и решала выйти на ринг одна против всего мира.