Далее мы продолжали говорить о тебе, и это были худшие тридцать три минуты в моей жизни с тех пор, как ты умерла. Я уверен, что это было так. Все время она задавала мне вопросы, а я отвечал ей, вздыхая и плача на ее груди.

Я уже тогда должен был идти домой, но в какой-то степени не хотел, потому что я любил говорить с ней. Она была очень хорошим слушателем. Я должен был избавиться от боли в груди. Но вообще я хотел уехать из этой гребанной страны и никогда больше сюда не приезжать. Она была очень хорошим слушателем, но очень часто возвращалась меня к самым ужасным воспоминаниям.

После того, как я вышел из комнаты, Вильям и Исак подошли ко мне, так как они хотели отвезти меня домой. Я сказал им, что хотел бы пройтись, подышать свежим воздухом. Сначала они не хотели меня пускать, но потом все-таки отпустили. Я уверен, что они следили за мной, но, убедившись, что со мной все в порядке, ушли.

Когда я был уверен, что остался один, я пошел на газовую станцию. Там я купил три вещи: одну колу, одну шоколадную плитку (твоя любимая) и одну упаковку Marlboro красный. Я никогда не курил, лишь дважды Вильям пытался меня заставить выкурить сигарету. Я был наслышан, что сигареты спасают от стресса и боли, поэтому решил купить пачку.

Я хотел сказать тебе это раньше, но знал, что ты не очень любишь сигареты. Я знал, что твоя бабушка умерла от рака легких, потому что курила слишком много. И что из-за нее твой дядя не смог пойти в армию, потому что он вдыхал этот воздух, и поэтому его не приняли.

Но мне плевать, если тебе не нравится курить. Я не хотел, чтобы ты резалась. Я не хотел, чтобы ты уходила от меня, так что… Я прочитал некоторые страницы из твоего дневника, но до сих пор не читал твою записку. Я продолжал откладывать это дело.

Там было много «маленьких случайных мыслей», которые ты писала им, но они мне нравились больше всего; они застряли в моей голове:

— Посмотрите вокруг себя, когда вы гуляете. Что вы видите? Много людей. Самое увлекательное то, что кто-то из них может быть полностью сломлен, но вы об этом никогда в жизни не догадаетесь.

— 2:23 утра.

Я сидела в своей спальне. Я была одинока и очень нуждалась в тебе.

Я не буду продолжать писать тебе твои же мысли. Еще раз прости.

Я так тебя люблю. И завтра я все так же буду тебя любить.

Я скучаю.

========== tjuefem //tryin’ to forget you// ==========

Mandag 10:23

Я сходил с ума. Сходил, блять, с ума. Прошло много времени с тех пор, как я видел ее, и я все еще не могу смириться с тем, что она умерла. Я пытался игнорировать это, это было лучшее, что я мог.

Миссис Эверланн говорила мне о том, что это очень плохо, что я до сих пор просыпаюсь и думаю, что Эва рядом, иногда даже делаю ей завтрак, а когда я иду будить ее, на меня обрушивается суровая правда, поэтому я просто иду спать и плакать.

Однажды я забыл, что готовил еду, и почти весь дом сгорел. Мне было плевать. В этом доме слишком много ужасных воспоминаний. Причина, по которой я не мог отпустить этот дом, заключалась в том, что тут также было много хороших воспоминаний. Поэтому я все еще живу тут, а не в своем доме. Я оборвал все связи с родными, никто ничего обо мне сейчас не знает, не знают жив ли я.

Когда я наконец перестал плакать, перестать вздыхать, я решил написать Эве, мне нужно было с ней связаться. Я схватил ручку, которую держал для книги, и начал писать.

Тридцать семь дней.

Прошло уже тридцать семь дней без тебя.

Почему давно не писал, неизвестно. Я не знаю. Сегодня я снова был у миссис Эверланн, и она спросила меня об этом. Я дал ей тот же ответ; я не знаю.

Я слишком много курил, три пачки, на самом деле. Могу с уверенностью сказать, что я пристрастился. Миссис Эверланн не понравилось, что я начал курить, но я забил на нее. Когда я пришел в офис, ее первыми словами было:

— От тебя воняет дымом.

Я пожал плечами и ответил:

— Смотрите, мне плевать.

Я был груб, но, полагаю, она привыкла к этому. По крайней мере, мне так кажется.

Она спросила меня, почему я начал курить, и я ответил, что не знаю. Но я, я надеюсь, что из-за них умру. Я надеюсь, что это повредит мои легкие настолько, что я задохнусь и умру. Я не хочу существовать.

Затем она спросила меня, почему мне не становится лучше, почему мне не стало лучше хоть на немного. Она кое-что сказала, и я цитирую:

— Таблетки были обезболивающими, поэтому она ничего не чувствовала. Она ушла безболезненно; не было никакой боли.

На что я ответил:

— Никакой боли? Никакой, блять, боли? Вы не видите, как я страдаю? Вы не видите, что эту боль вызвал я?

Я встал и пошел к двери. Я медленно сходил с ума.

— Вы говорите, что она ушла безболезненно, но это не означает, что она ничего не чувствовала. Наверное, ей причинили слишком много боли, когда она убила себя, чтобы остановить это.

Она извинилась и предложила мне сесть. Прежде чем я сделал это, я сказала:

— Господи, как же я люблю ее. Я чертовски люблю эту идиотку.

И она сказала:

— Я знаю, что ты любил ее.

А я ответил:

— Нет, не в прошедшем времени.

И мы не говорили целый час.

Я забыл тебе сказать, что она попросила продлить сеансы, поэтому я начал приходить чаще. Теперь я прихожу два-три раза в неделю.

Я также нашел твою записку. Она под столом, где ты спрятала лезвия. Я нашел три маленькие записочки. В них всех твои любимые цитаты, верно? Я принес их к миссис Эверланн, и мы немного поговорили о них. Я надеюсь, что ты не возражаешь. Они ей понравились. Она сказала, что это очень хорошие цитаты.

Потом она спросила меня, почему я не мог двигаться дальше. Я не мог ничего ответить, поэтому просто сказал, что не знаю. Она вздохнула, ведь всегда ждала моего ответа. Я знаю, что всегда.

Я не знаю, почему, но мне кажется, что все движется очень быстро. Независимо от того, кто умер. В каждой книге, которую я прочитал, есть какой-то ребенок, который умирает, и, кажется, никто не останавливается на этом. Они все продолжают жить своей жизнью. Но для меня моя жизнь, кажется, остановилась. Я думаю, это потому, что ты моя жизнь, и если твое сердце остановилось, то и мое тоже.

***

Тоrsdag 16:09

— Крис, как ты? — задала уже привычный для меня вопрос миссис Эверланн.

— Я в порядке, — как всегда ответил я, добавив еще одну обычную фразу: — Почему бы нам не перестать любезничать и не приступить к делу?

— Хорошо, — вздохнула она, удивив меня. Обычно она либо игнорирует, либо продолжает приставать, но не сегодня. Это было странно, — о чем ты тогда хочешь поговорить? — спросила она, начав писать.

— Я не знаю, — сказал я ей, потому что действительно не знал. Все мысли были заняты Эвой. Одна часть меня хотела говорить о ней, но вторая нет.

— Почему бы нам не почитать ваш дневник? — снова спросила она, протягивая ручку для меня. Я кивнул, прежде чем передал ей дневник. Я научился не спорить, это просто пустая трата времени. Я следил за тем, как она читала все мои слова, буквы, все, что я писал Эве. Ее брови приподнялись, а губы вытянулись в тонкую линию. — Ты все еще пишешь ей?

— Да, — спросил я в замешательстве. Я думал, что это хорошо, — Разве это не хорошо?

— Раньше было, но сейчас я не знаю, — она запнулась. — Я думала, что тебе станет лучше, что ты не будешь считать дни с ее смерти, — сказала она, из-за этих слов я рассердился. Мне не могло стать лучше, никогда бы не стало лучше. Это просто невозможно.

— За ней там никто не ухаживает, — заявил я. Я был доволен своим ответом.

— Ухаживает, — ответила миссис Эверланн, немного разгневавшись. — Уже прошло сорок семь дней?

— Да.

— Господи, и ты до сих пор скучаешь по ней так сильно, как раньше?

— Да, — ответил я, возвращаясь к тому, что я делал вчера, черт возьми, даже сегодня утром. Я курил, пил и плакал. Я прочитал несколько ее книг и был удивлен, как легко люди справлялись с чьей-то смертью. Они не забыли их смерть, но им уже было плевать.