Многие из мальчишек, которые таскали за играющими клюшки и отыскивали им мячи, были беднее бедного и ютились в однокомнатных домишках с худосочной коровой во дворе, но отец Декстера Грина владел вторым по величине бакалейным магазином в поселке Черного Медведя – первым считался «Рог изобилия», где делали покупки отдыхающие в Шерри-Айленде богачи, – и Декстер только подрабатывал в гольф-клубе себе на карманные расходы.

Осень кончалась холодами, непогодой, долгая зима, точно огромное белое одеяло, падала на Миннесоту, и тогда Декстер бегал на лыжах по полю для игры в гольф, которое теперь покрывал снег. Природа в эту пору наводила на Декстера тоску: он страдал, что здесь такая мерзость запустения, на дорожках и лунках хозяйничают только тощие взъерошенные воробьи. И угнетало, что на метках, где летом вьются разноцветные флажки, торчат из сугробов лишь обросшие ледяной коркой песочные ящики. Ветер пробирал Декстера до костей, иногда светило солнце, и он шел, жмурясь от его плоского пронзительного света.

В апреле зима вдруг кончалась. Снег стекал в Медвежье озеро, призывая истосковавшихся любителей гольфа с их красными и черными мячами открыть сезон. Не было победного звона капели, не было восторга в душе, – холода просто кончались, и все.

Декстер чувствовал, как ущербна эта северная весна и как великолепна осень. Осенью он в волнении сжимал руки, твердил про себя какую-то чепуху и вдруг повелительно взмахивал рукой, точно отдавал приказания незримым армиям и народам. Октябрь приносил с собой надежды, которые к декабрю наполнялись ликующим торжеством, и тут мелькающие в памяти яркие картинки шерри-айлендского лета оказывались как нельзя более кстати. Вот он чемпион страны по гольфу, он наголову разбивает мистера Т. А. Гендрика, выигрывая у него партию, которую он в воображении разыгрывал сотни раз, каждый раз без устали меняя весь ее ход, – то он одерживал победу шутя, то лишь в последние минуты ему удавалось сравнять счет и вырваться вперед. Вот он выходит из собственного автомобиля марки «Пирсэрроу», как у мистера Мортимера Джонса, и с гордым видом шествует в гостиную Шерри-Айлендского гольф-клуба. Вот он перед толпой восхищенных зрителей прыгает с вышки в озеро и делает в воздухе сальто... Из толпы, раскрыв рот от изумления, на него глядит мистер Мортимер Джонс.

А однажды мистер Джонс – не воображаемый, а живой, из плоти и крови, – и впрямь подошел к Декстеру и со слезами на глазах сказал, что Декстер – самый лучший кэдди во всем клубе, он просит Декстера не уходить, а уж он, мистер Джонс, в долгу не останется, потому что все другие мальчишки, пропади они пропадом, потеряли у него по стольку мячей, сколько на поле лунок, не меньше...

– Нет, сэр, – решительно ответил Декстер, – я больше не хочу бегать за мячами. – И, помолчав, добавил: – Вышел я уже из того возраста.

– Да тебе, наверно, нет и четырнадцати. Почему, черт возьми, ты решил уйти как раз сегодня? Ты же обещал поехать со мной на той неделе на состязания.

– Нет, сэр, я уже решил. Вышел я из того возраста.

Декстер сдал инструктору свой значок «Кэдди первого класса», получил, что ему причиталось, и отправился домой, в поселок Черного Медведя.

– Черт побери, такой кэдди! Ни одного мяча не потерял! Старательный! Ловкий! Скромный! Благодарный! Честный! – причитал вечером мистер Мортимер Джонс, размахивает стаканчиком с виски.

А виной всему этому была девочка одиннадцати лет, прелестный гадкий утенок, какими бывают иногда девочки, которым через несколько лет суждено расцвести неизъяснимым очарованием и причинить неслыханные муки великому множеству мужчин. Это ее очарование уже угадывалось. Было что-то смутно бесовское в улыбке, кривящей книзу уголки ее губ, в чуть ли не страстном, прости меня господи, взгляде ее глаз. Жизненные силы просыпаются в таких женщинах рано. Уже сейчас они переполняли это худенькое угловатое существо и рвались наружу.

От нетерпения она пришла на поле ровно в девять утра в сопровождении бонны в белом накрахмаленном платье, которая несла парусиновую сумку с пятью маленькими новыми клюшками. Декстер увидел ее возле раздевалки, она сильно конфузилась и, чтобы скрыть это, неестественным голосом болтала с бонной, украшая беседу поразительно неуместными гримасками.

– Сегодня такой чудесный день, – услышал Декстер. Она опустила уголки губ, улыбнулась и украдкой бросила вокруг себя взгляд, скользнув им мимолетно по Декстеру. Потом обратилась к бонне: – По-моему, здесь сегодня не очень много народу, правда. Хильда?

И снова наградила ее улыбкой – ослепительной, вопиюще фальшивой, чарующей.

– И что же нам теперь делать? – спросила бонна, рассеянно озираясь.

– Пустяки! Сейчас я все устрою.

Декстер стоял приоткрыв рот, боясь шелохнуться. Он понимал: шагни он вперед – она тут же заметит, что он уставился на нее, шагни назад – ему будет не так хорошо видно ее лицо. Он не сразу сообразил, какая она еще маленькая. Потом вспомнил, что видел ее несколько раз в прошлом году – в детском комбинезоне. Неожиданно у него вырвался резкий, короткий смешок, испугавший его самого, и он быстро зашагал прочь.

– Мальчик!

Декстер остановился.

– Мальчик...

Без сомнения, она звала его. Мало того, ему предназначалась эта нелепая, ни на что не похожая улыбка – улыбка, которую столько мужчин будут вспоминать и в старости.

– Мальчик, вы не знаете, где сейчас тренер?

– Он дает урок.

– А где можно найти инструктора?

– Инструктор еще не пришел.

– А-а. – Она на минуту растерялась. Переступила с ноги на ногу, постояла, опять переступила.

– Нам нужен кэдди, – сказала бонна. – Миссис Джонс послала нас играть в гольф, но мы же не можем без кэдди...

Под грозным взглядом мисс Джонс она осеклась, но за взглядом сейчас же последовала уже знакомая ему улыбка.

– Кэдди ни одного нет, только я, – сказал Декстер бонне, – а я здесь за старшего, пока не придет инструктор.

– А-а.

Мисс Джонс удалилась со своим эскортом на приличествующее расстояние, и между ними завязалась оживленная беседа, в завершение которой мисс Джонс схватила одну из клюшек и швырнула на землю. Видимо, этого ей показалось мало, она подняла клюшку и хотела ударить бонну в грудь, но та вцепилась в клюшку и вырвала ее из девочкиных рук.

– Мерзкая старая уродина! – в бешенстве закричала мисс Джонс.

Они с бонной снова заспорили. Декстер сознавал, до чего комична эта сцена, его душил смех, но он сдерживался, чтобы не рассмеяться вслух. И не мог отделаться от несуразной мысли, что поведение девочки оправданно.

Неизвестно, чем бы все кончилось, не появись инструктор, к которому и поспешила обратиться бонна:

– Мисс Джонс нужен кэдди, а этот мальчик отказался.

– Мистер Мак-Кенна велел мне не отлучаться, пока вы не придете, – быстро сказал Декстер.

– А вы как раз и пришли. – Мисс Джонс лучезарно улыбнулась инструктору. Потом кинула на землю сумку и с царственным видом направилась к первой метке.

– Ну? – инструктор повернулся к Декстеру. – Что же ты стоишь, как истукан? Бери клюшки и ступай за барышней.

– Нет, сегодня я не буду работать.

– Что?! Не будешь...

– Я вообще не буду здесь больше работать.

Решение было столь чудовищно, что Декстер испугался. В клубе он был нарасхват, да и где еще в окрестностях озера ему удастся зарабатывать все лето по тридцать долларов в месяц? Но он только что перенес душевное потрясение, и его смятенные чувства требовали, чтобы он сейчас же совершил что-то отчаянное, бесповоротное.

Впрочем, на самом деле все было куда сложнее. Как еще не раз случится в будущем, Декстер принял решение, бессознательно повинуясь своим зимним мечтам.

Шло время, и мечты его, конечно, менялись, но узор, который они оплетали, оставался неизменным. Из-за них он через несколько лет отказался поступить в коммерческий колледж Миннесотского университета – его отец преуспевал и вполне мог содержать там сына – и предпочел сомнительные преимущества, которые давало образование в одном из старых и куда более известных университетов на Востоке, где ему с его скромными средствами пришлось нелегко. Но не думайте, что этот юноша был всего лишь сноб, хотя поначалу в его зимних мечтах богатые занимали так много места. Он хотел быть не возле чьей-то роскоши и блеска – он хотел владеть роскошью и блеском сам. Порой он стремился к самому лучшему, не всегда понимая, зачем оно ему, и тут наталкивался на те непостижимые преграды и запреты, которые так щедро выставляет перед нами жизнь. Об одном из таких столкновений и пойдет наш рассказ, а вовсе не о его жизненном пути в целом.