Габриель вышел из беседки и направился к оврагу. Что происходило с природой, он не смог бы объяснить человеческим языком. Однако мир менялся, он знал это точно. Будто невидимое цунами вскоре поглотит природу. Габриель шестым чувством ощутил вибрирующий гул безжалостной стихии. Он усилился, и вот свет померк. Все окрасилось лиловыми сумерками. Цунами накрыло сознание. Это длилось пару секунд. Когда же полумрак рассеялся, предметы выглядели по-другому. Они стали прозрачными. Как только Габриель фокусировал внимание на каком-нибудь объекте, тот сразу внешняя оболочка исчезала, обнажая внутренности. Но самое восхитительное открытие ждало мгновение спустя.

Вот дерево, еще украшенное редкими листьями, и Санчес зрением проник в древесину. Он даже остановился ненадолго, с удивлением рассматривая текущие соки жизни, и понимая, что усилием воли сможет прервать жизнь. Так просто, как разорвать тонкую нить. Вот в поле зрения попало насекомое. Оно хотело выбраться на солнцепек. Габриель ненадолго усомнился, что смог заметить его, но в следующую секунду осознал: таково действие дара. Санчес увидел маленькую жизнь жука, подвластную воли человека. Его воли. Аура насекомого пульсировала ярко-алым пятнышком на золотистом фоне. Санчес приказал ауре погаснуть, и она погасла. Насекомое сорвалось с листка и упало в траву. «Но что жизнь жука, – подумал Габриель, подходя к оврагу. – Можно сделать тоже и с человеком – оборвать тонкую нить жизни. Мановение воли – и небытие. Но это насекомое, оно слабо, а человек? Он же сильнее. Смогу ли я убить человека на расстоянии?»

Он остановился в нерешительности перед обрывом. Прыгнуть, закрыв глаза, решил Габриель. Нет, если встречать судьбу, то с открытыми глазами. Он осмотрелся: нет ли людей поблизости? Нет. И прыгнул.

Он не понял, что случилось. На мгновение испугался, но, прогнав страх, глянул вниз. Внизу – дно оврага, а Габриель завис над ним, будто не распространялись теперь на него универсальные законы природы. Сила тяжести бездействовала. И все ж было жутко смотреть в пропасть. Он загородился ладонью, но пропасть осталась. Габриель в испуге глянул на руку. Ладонь оказалась прозрачной. Через минуту, она вернула себе привычную плотность, затем опять стала проницаемой. Он внутренне рассмеялся: «Так вот ты какой дар!»

Глубокий вдох. Сладостный выдох. Вдох… И выдох… Как легко теперь стало дышать. Нет тела, и есть оно. Габриеля не покинули тактильные ощущения. Он почувствовал сухость кожи, облизнул губы – и ощутил влагу на губах, но он был прозрачным, бесплотным. Габриель прислушался к себе и обнаружил внутри какофонию чужих голосов. Это звучали жизни землян. Мысли каждого человека эхом отозвались в его существе. Он, отгородившись от голосов, мысленно направил тело в сторону дома. Тело истончилось, стало почти невидимым. Габриель, ускоряясь, пролетел сквозь заросли кустов и деревьев, не тревожа их и не обращая внимания на иные препятствия.

Никем незамеченный он вернулся домой: пронзил стену, взлетел в свою комнату и только тогда вернул телу первоначальную плотность.

Габриель лег в постель и, смотря в потолок, попытался прогнать возбуждение. Дар! Это был он! Невероятно! Мозг захлебнулся от нахлынувшего открытия. Как стремительно, будто вспышка молнии раскрылись способности, лишь уголком сознания он понял, что они просто дремали в нем, ждали рокового часа. И он настал. И ничего неожиданного не оказалось в этом громокипящем даре. Все закономерно. С момента рождения, нет, еще за несколько реинкарнаций до этого дня судьба предопределилась. Много сотен веков назад в промежутках между земными воплощениями среди кесарей Рима, инквизиторов и великих тиранов, душа его была погружена в подобие летаргического сна. И в вещем сне ему являлись картины будущей жизни в качестве Габриеля Санчеса. Теперь сон стал явью.

Только опять потревожили голоса. Они прозвучали глухо, как сквозь стену, стихли. И вновь потекла неясная речь. Да, действительно, голоса снаружи, а не внутри. Он прислушался и различил знакомый тембр Франца, утопающий в какофонии чужих слов. «Интересно кто? Журналисты?» – удивился Габриель. Он привычно выкинул ментальное щупальце и глазами секретаря ясно увидел трех незнакомцев. Это были журналисты.

Спускаясь вниз к выходу, Габриель услышал:

– Господина Санчеса нет дома, – настаивал Франц.

– Но мы знаем, что он здесь.

– Да, но господин Санчес пожелал, чтобы его не беспокоили. Он ушел прогуляться в сад и до сих пор не вернулся.

– В чем дело, Франц? – прозвучал спокойный голос Габриеля.

Ненадолго голоса стихли. Секретарь, обернувшись, удивленно посмотрел на хозяина. Испуг длился мгновение, а затем мозг Франца заработал, пытаясь вычислить собственный промах: когда господин Санчес успел вернуться незамеченным? Но мозг, выстукивая раз за разом один и тот же вопрос, в ответ получал молчание.

– Но… Но вы, вроде, не… – Уголки губ нервно дрогнули.

– Нет, Франц, я вернулся. Ты просто не заметил. Я вижу, господа журналисты пытаются взломать дверь? – добродушно спросил Габриель, выпуская ментальный скан. – И я даже знаю, по какому поводу вы нарушили мой покой.

– Неужели? – сказал смущенно один из журналистов, почувствовав как умиротворение, непонятно откуда взявшееся, заполнило душу.

– Конечно.

Габриель, лизнув холодным языком скана сознание гостей, удовлетворенно заключил: «Ага, я так и думал» и продолжил, не меняя тона:

– Вы опять о Всемирном Конгрессе?

– Да, внеплановое заседание.

– Я уже говорил по этому поводу, а теперь, когда оно закончилось, что интересует вас?

– Откуда вы знаете? Ах, да вы же были приглашены.

– Но в приглашение не указывалась дата. Она еще не была тогда определена.

– Тогда откуда вы узнали, что оно недавно закончилось?

– Мир тесен. Так что вы хотели спросить?

Журналист внимательно посмотрел на Санчеса, и, вроде, это был он, автор «Открытого пути», но в то же время почти неуловимое изменение в лице и голосе насторожило. Если бы сознание корреспондента не было так затуманено, то он обязательно сказал о нечеловеческой и даже надмирной мощи, исходящий от личности Габриеля.

– Господин Санчес, вы не против эфира? – осторожно поинтересовался журналист.

– Прямо здесь и сейчас? Нет, не возражаю. Я готов.

Как по волшебству появилась камера, направив стеклянный глаз на Габриеля.

– Вопрос у нас только один. Как вы прокомментируете внеплановое заседание Всемирного Конгресса?

– Да никак. Дело в том, что оно юридически противоречит уставу Конгресса, значит, не имеет силы. Об этом я уже не единожды говорил. Думаю, стоит дождаться токийского заседания.

– И вы уверены в чистоплотности его членов и председателя?

– Речь на внеплановом заседании шла обо мне. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, но я все-таки полностью полагаюсь на благоразумие членов Конгресса. И председателя.

– Что ж, большое спасибо.

Габриель пожал плечами: не на чем.

Этот эфир транслировался на всю планету. Каждый землянин, который увидел его, заметил перемену во внешности господина Санчеса, вот только не возможно было человеческими словами передать и объяснить метаморфозу. Все тот же магнетизм личности, только умноженный в несколько раз, способный в мгновение поработить волю каждого человека. Но это до всей глубины не смог осознать ни один житель Земли.

Лишь непрошеные гости ушли, Франц осторожно заметил:

– Вы себя плохо чувствуете. Вам стоит отдохнуть.

– А что со мной не так? – удивился Габриель, и тут же ужалила мысль: «Нежели заметил? Или гипноз на него не действует?»

– У вас на лице усталость. Будто вы прожили в одну секунду несколько жизней, и груз опыта…

– Погоди-погоди, тебе показалась. – Ментальное щупальце лишь дернулось, но ничего не стало менять в сознании Франца.

– Может, вы и правы, господин Санчес.

– Хотя приход журналистов, признаюсь, выбил из колеи. Хотел отдохнуть, а тут они и свалились, как снег на голову. Знаешь что, Франц, покой видимо нам не светит. Закажи-ка два билета. Мы возвращаемся в Америку.