К вечеру туман осел, и они одновременно увидели на горизонте то, что могло быть только городом.

   - Башни! - воскликнул Эдгар. - Что это там, впереди, за город?

   - Вы едете по Ульмскому тракту и не знаете, что это за город? - неприязненно спросил обгоняющий их всадник.

   - Тракт! - воскликнул, поёжившись, Эдгар. Может, потому, что дорога под ними, вполне милая на вид, вдруг оказалась активно использующимся трактом, а может, оттого, что с ним заговорил незнакомец. А может, от всего сразу.

   - Имя ему - Ульм, - произнёс всадник. Копыта затихли впереди, за поворотом дороги, где чахлые берёзы с обломанными, пожёванными скотиной ветками говорили о том, что дорогой и вправду часто пользуются. Ослик невозмутимо отряхнулся - лошадь напоследок обдала его водой со своего хвоста.

   - Может, стоит повернуть обратно? - спросил Эдгар, обернувшись к Еве.

   - Я хочу посмотреть поближе!

   Ева пребывала в неописуемом возбуждении. Это первый город, который она увидела, пусть даже издалека. Она выбралась из-за пожиток и устроилась на корточках рядом с Эдгаром, придерживаясь за борта, чтобы не вылететь из повозки.

   Костоправ не трогал поводья и умоляюще смотрел на круп осла, словно надеясь одним лишь этим взглядом развернуть его в обратную сторону. Господь, однако, ни о чём таком не помышлял. Помахивая хвостом, он весело бежал прямо туда, где уже начинали маячить городские ворота, и, кажется, намеривался преодолеть их, не сбавляя шага.

   Местность оживала. Пастух прогнал прямо перед ними отару овец. Коровы бродили по встречным полянам, такие маленькие издалека, будто мухи. Кажется, каждая поляна принадлежала здесь какому-нибудь стаду. После начались вырубки - большой быстрорастущий город всегда нуждается в древесине. В молотильных домах мололи муку, чтобы нагрузить её на телеги и отправить в город, в хлебопекарню. Несколько раз их обгоняли крестьяне, везущие на запряжённых лошадьми подводах свой товар. Они кричали Эдгару, чтобы он прижался к обочине, и с грохотом проносились мимо. Крестьяне, которым повезло (или не повезло) жить далеко от города, спешили, чтобы заночевать за стенами, может быть, прямо на базаре, на мешках со своим добром, а с утра пораньше приступить к торговле. Обратно ехали только местные пастухи, посвистывая, грызя тыквенные семечки и надвинув на глаза насквозь мокрые соломенные шляпы - путники не рисковали выехать в дорогу к ночи.

   - Это как большое брюхо из камня и дерева, - подал голос Эдгар. - Искусственное брюхо. Там столько людей, что всех не пересчитаешь. Там могут жить несколько сотен человек, а то и больше!

   - Там нет полей?

   - Нету...

   - Что же они тогда там делают, все эти люди?

   Ева была готова пуститься в пляс при первом звуке слова "мечтают" или "сочиняют", которое Эдгар непременно должен произнести.

   - Блуждают туда-сюда... там, знаешь, очень узко. Так узко, что приходится ходить боком. Выливают на улицы помои. Торгуют. Там всегда как будто праздник, но никто не веселится. Все только исполняют функцию. Сама увидишь. Я бы с удовольствием туда не ездил.

   Девочка разочарованно выпятила губы. Никаких тебе сказок!.. Но такое загадочное явление как "город", каким бы он ни был большим, всё-таки, стоило попробовать поместить себе в голову.

   - Расскажи мне ещё, - попросила Ева.

   - Ох... - Эдгар повращал глазами. - Там много разных загадочных машин. И трубы, как вены, по которым вместо воды жизни течёт отторгнутое телом. И фундаменты зданий, как тазовые кости...

   - Римляне тоже любили машины, - сказала Ева, припомнив деревянную лошадь.

   - Сейчас их мало, - сказал Эдгар. Нос его, глубоко посаженные глаза, белые губы - всё казалось выточенным из мрамора. Видно, упомянутая Евой лошадь не вызвала никаких возмущений в голове. Вчерашний день он как будто бы завернул в одну из своих многочисленных тряпиц и оставил где-то неподалёку от мёртвого енота. Наверняка, если свёрток этот будет извлечён на божий свет и хорошенько изучен, Эдгар припомнит все детали той ночи, но сейчас от них остался только контур, ничего не значащая оболочка, а значение имел только день сегодняшний. - Есть в этих машинах какое-то подражательство, какая-то насмешка над деяниями Всевышнего... Видал однажды огромную штуку, которая сражалась с ветром. Натурально! У неё были в одной руке сразу четыре меча, которыми она рубила ветер на куски. Не представляю, зачем она нужна, но это очень плохая, дьявольская машина. Лучшая машина, которую создал господь - это человек со всеми его механизмами, рычагами и канатами.

   Эдгар задумчиво похлопал себя по ляжке.

   - И созданию не пристало повторять за создателем.

   - Но ты же хочешь сделать кентавра и других сказочных существ?

   - Это другое дело, - объяснил Эдгар. - Я буду использовать ткани и части тел из того материала, что оставил нам Господь. И душа, он будет управляться душой! Один греческий философ, именем Гален, говорил, что если бы человек мог по своей воле отрастить себе третью руку, это стоило бы сделать. Потому что трёхрукий человек всяко лучше двурукого.

   Они не стали въезжать в город в темноте, а заночевали неподалёку от рва: слишком поздно было искать лучшее пристанище. Здесь был постоялый двор для тех, кто не успел добраться до места назначения перед наступлением темноты, но Эдгар гордо проехал мимо, даже не обернувшись на крики зазывалы. Он попросил Еву выбросить деньги, которые они заработали в Лошадиной Голове, и знал, что она не послушалась, но тратить их не собирался.

   Запах со стороны рва шёл прескверный: там копились нечистоты, наслаиваясь друг на друга и застывая на зиму пластом. Эдгар сказал, что вместе с уличной грязью в ров иногда попадают тела людей, и ночью они могут услышать вой непогребённых.

   - Непогребённые - скверное дело, - сказал он и перекрестился. - Навряд ли они сумеют выбраться из этой своей могилы, иначе давно бы уже разгуливали по всей округе, да постоялого двора бы тут не было.