Ленка начала оживать. Стекая по груди Игоря, она шепнула:

   - Это наш сын. У него всегда хватало фантазии на такие метафоры.

   Кирилл, посмотрев на них строго и как будто бы с бесконечным терпением, продолжил рассказ. Он нашёл других, таких же. Это было несложно. Они чувствовали друг друга и шли друг на друга, как на свет. У каждого из них, у любой девочки и у любого мальчика, было теперь по кусочку чего-то великого в голове.

   - А как же тот младенец, которого ты похитил? Нам с твоей матерью из-за него чуть головы не отстрелили.

   - Шшшш, - сказала Лена, сжимая в кулаке край воротника Игоревого пальто. Приподняв голову, она внимательно слушала.

   - Слышащий первым... прежде, чем перейти к первослышащим, к мышатам, нужно сказать ещё вещи. Это есть... чистота того, что все мы имели. Дети постарше, как твой Я-Кирилл, могли разглядеть текстуру и постараться посмотреть, что внутри, - он помедлил, и сказал с неожиданной грустью, почти нормальным голосом. - Но кусочки, которые достались нам, всё-таки были слишком мутные. Это как оплавленное стекло... малыши, слышащие первыми, владели чистым стеклом. Чем младше мышонок, тем чище стекло в его голове. Мы - слышать и различать Голос. Младенцы - понимать всё, от первой буквы до конца времён.

   Игорь попытался собрать весь доступный ему скепсис.

   - Младенцы ещё не понимают речи...

   - Это не на человеческом языке. Голос - есть образы, символы. Чистое знание.

   - И как же они вам всё это рассказали?

   Кирилл совершенно человеческим движением пожал плечами.

   - Достаточно просто быть недалеко.

   - И вы всё понимали?

   - Мы чувствовали притяжение. Как два разнополюсных магнита. С той стороны притяжение было сильнее. Как птицы к югу. Как трава к солнцу.

   Игорь вдруг сдавил пальцы жены так, что она вскрикнула. Ему пришёл в голову паренёк на костылях, что стоял с мамой на трамвайной остановке. Он сказал тогда: "Как будто помехи и сломанное радио". И ещё тот, с хурмой - он сказал: "Заткнись".

   - Значит, если, допустим, вспомнить подростков и ребят постарше...

   - Осколок в недалеко-от-границы-во-взрослость слишком мутный. Никто не понимал, что это драгоценность. Оно и не было. Просто пыльный камень. И он сидел у них в голове, мешая думать.

   - Они ничего не слышали?

   - Того, что слышали мы, нет, - лоб Кирилла отливал гипсовым оттенком. - Они слышали только шум. Он сводил их с ума. Они ничего не понимали, как щенки, которых скинули с самолёта. Их мир застыл между детством, которое чистый лист и набор красок; и взрослостью, на которой уже всё написано и вряд ли что-то возможно поменять.

   - А мы, по-твоему, просто-напросто ничего не слышим? - грубо сказал Игорь.

   - Твои корни так глубоко, что небо просто не может тебя волновать. Что бы с них не звучало, вы, большие, всё принимаете на счёт звучащего где-то радио. Он, наверное, тоже что-нибудь говорит в вашей голове, но вы не слышите.

   Игорь подумал о снах, которые, будто огромный чёрный насос, закачивал ему в голову торговый зал.

   - Почему они кончали с собой? Я всё-таки не понимаю. Вспомнить Михалыча, его дочка - не ребёнок, а золото. В школе отлично училась, книжки там читала...

   - Голос слишком... слишком... что, когда падает на ногу, больно?

   - Тяжёлый.

   Кирилл кивнул.

   - Маленькие слышащие могут его в себя вместить. Большие - нет.

   Игорь помолчал, раздумывая. Кирилл смотрел на них как игрушка, в которой кончился завод. Блестящая рождественская игрушка. По подземной парковке бродило эхо. Где-то с криками носились птицы.

   - Что же было дальше? - спросила Лена.

   А дальше было вот что: дети начали собираться вместе и приносить младенцев. Слышащих первыми, как называл их Кирилл, и те будут указывать путь. Конечно, они не могли говорить (а если бы могли, то не стали бы), но детям постарше достаточно было просто находиться вместе. Окружать малышей почётом. Общаться молчанием, позволять знанию свободно течь из разума в разум. "Это очень хорошо", - сказал Кирилл напоследок.

   Лена с усилием приподнялась на руках Игоря.

   - Как может быть хорошо, когда ты в начале марта ходишь босиком, живёшь в холодных подземельях и грязен как вошь... скажи, сколько ты не ел?

   Конечно, по-настоящему её беспокоило не это. Игорь ждал, когда она спросит. И она спросила:

   - И... расскажи о тех мертвецах, которых вы выбрасываете за порог.

   Лена пыталась поймать взгляд мальчишки, хотя собственные её глаза ещё были затуманены от внутренней боли.

   - Случались жертвы. Людское тело ломко, может быть прекращённая деятельность практически в любой момент. Да, мы не слишком-то следим за ним. Просто выбрасываем то, что отработало, на улицу.

   Игорь зажал Ленке рот, оборвав гневный крик. Она была так слаба, что, казалось, одно это эмоциональное напряжение может её погубить.

   - Ты и есть это тело. Ничего больше нет. - Сказал Игорь.

   - Есть несчётное количество степеней и видов существования. Это - одна из истин, которую открыл нам Голос. Те, кто потерял тело, остаются рядом. Мы их чувствуем.