И сейчас морщинистое лицо проявилось в голове, оно как будто собралось из всего виденного за день: катушек старинной киноплёнки, что улепётывали из-под ног здесь, под землёй, из снега, пустых банок из-под энергетика на переднем сидении машины, губной помады Милы, из бетонных гробов, в которые медленно превращались дома. Из апельсиновых корок.
А потом всё исчезло.
"Только сделайте всё так, как было", - успел подумать Пётр.
Всю дорогу домой Лена молчала. Игоря ощутимо потряхивало. Они брели, не разнимая рук и почти не разбирая дороги, иногда по колено в снегу. Ни одного ребёнка больше не было встречено, как и ни одного взрослого.
Было свежо. Снег не прекращался ни на минуту, хоть и падал будто по обязанности, на холостом ходу.
Половину пути они одолели в молчании, думая каждый о своём. Потом на пути встал настоящий поезд, потерявший в высоких сугробах рельсы. То было двое санок, связанных между собой велосипедной цепью на двух карабинах; сверху накиданы какие-то бесформенные тюки и бутыли с непонятным содержимым. Высокая сухая старуха дёргала и дёргала его за верёвку; груда вещей опасно раскачивалась и, кажется, готова была похоронить под собой владелицу в любой момент. Игорь устало потащился помогать, однако остановился, когда бабка внезапно обратила внимание на Ленку.
- Постой-ка милочка, уж не беременна ли ты?
Глаза пожилой женщины были как угольки. Лицо её так туго обтянуто кожей, что казалось, будто питается она одной травой. Руки, без перчаток, только что сжимавшие верёвку, теперь лежали на животе, похожие на два скрещенных топора.
Ленка была бледна и, кажется, готова была прямо сейчас улечься в снег и укрыться им, как одеялом: лишь бы её больше не беспокоили. Игорь потянулся и сжал руку жены: мол "не отвечай". Однако сам сорвался:
- Чего тебе надо, бабуля? Иди своей дорогой. Давай, я помогу тебе вытащить этот воз...
Женщина не отрывала от них взгляда. В ушах у неё были огромные позолоченные кольца, как у цыганки. На голове чёрный мужской берет. Пальто как будто отрядил сам Куйбышев - тот, который стоит на постаменте на одноимённой площади.
- Ныне все дети, которые родятся, будут проклятием. Крести их, не крести - всё одно. Проклятие на роду будет. Проклятие на всём человеческом роду. Нельзя, презрев одно пятнышко, не думать, что не испачкался.
Они обогнули старуху по широкой дуге и проследовали дальше. Однако когда Игорь, пройдя десяток шагов, оглянулся, то увидел что женщина, оставив свои сани, семенит за ними, размахивая руками. Почувствовав взгляд Игоря, она вскинулась и громко заговорила:
- Знаете ли вы, неразумные, какая цель у нас теперь поставлена Господом Всевышним? Уступить силам природы и уйти с лица планеты. Так же тихо, как когда-то появились. Нынешние дети будут вырастать в отроков, и разум их помутившийся заставит наложить на себя руки. Но если из чрева матерей продолжат выходить гнилые плоды, то путь наш в небытие затянется. Знаете ли вы, что хочет Господь, неразумные вы мои дети? Так вот, он демонстрирует нам это наглядно. Слышали ли вы о церкви Последних Дней? Были бы у меня листовки и книжки, я бы вам их дала, но только их ещё не напечатали. Церковь эта появилась только вчера, на Ленинском проспекте. Наш батюшка, преподобный Святослав, взял себе имя Вестник и снарядил всех прихожан разносить речь об отречении от материнства. Но никто не хочет слышать... Ангелы трубят с небес конец времён, но очень много остаётся глухих, неразумных вроде вас, кто даже не чешет ухо, когда рекомый ангел приближает к нему трубу.
Голос её хрип всё больше, а потом перешёл в кашель, шаг всё ускорялся по мере того, как Игорь тянул за собой жену. Казалось, с кашлем из её рта вылетают мухи, что-то вроде чёрных снежинок, которые падали бездыханными к её ногам.
Взятый Игорем темп давался Ленке с трудом.
- Стой... стой, Гошик. Я больше не могу. Давай отдохнём.
Она согнулась и тоже начала кашлять.
- Он выходит! - заголосила старуха, подбираясь всё ближе. - Он понимает, что за гниль точит его изнутри и сам хочет избавить тебя от скверны!
Игорь почувствовал, как в животе извергается самый настоящий вулкан. Он был готов засветить этой ведьме прямой в челюсть сразу, как только она приблизится на достаточное расстояние. Но, обернувшись, вдруг понял, что вылетающие изо рта мухи - вовсе не мухи и не почерневший от зловонного дыхания снег. Это густые комки тёмной крови, которые оставляли на снегу под ногами настоящие чёрные дымящиеся воронки.
- Послушай, милочка, я тебе помогу, - на костлявом лице расплывалась улыбка. - Я сама... сама была беременная, когда всё началось. Мне ведь всего тридцать пять! Знаю, в это трудновато поверить теперь, но этим... и этим тоже мой Господь дал мне знать, что наш срок на земле подошёл к концу. Что мы все - до последнего человека - нужны ему, чтобы войти в царствие небесное. И когда это началось, я села дома в ванную, положила на себя руки и сделала силой своей воли так, чтобы грязный ребёнок вышел. Преподобный сказал, что я теперь обладаю священным касанием. Я могу сделать, чтобы твоё бремя покинуло тебя, милая, только позволь мне прикоснуться к твоему животу. Я избрана Господом, чтобы помогать людям, так позволь же мне помочь тебе!
- Я тебе сейчас шею сломаю, - повернувшись, рявкнул Игорь.
И остановился. Сперва подумалось, что мозги от напряжения и переживаний последних часов соорудили для них призрака, одного на двоих. Потому что позади не было никого. Игорь напряжённо вслушивался в тишину, надеясь, что голос старухи сейчас вернётся эхом. Но ничего - тишина. Ленка тоже повернулась и пялилась в пустоту широко раскрытыми глазами.
- Это приведение, Гошик. Никогда не верила в такие штуки, однако же...
- Нет... смотри, вон там!
Воз был на месте. Он маячил сквозь снежную пелену, словно огромный медведь, которого сморил долгий зимний сон в нескольких метрах от собственной берлоги. Игорь отцепился от Ленки, сделал шаг в ту сторону, потом ещё один...
