Грязная рутина: вскрывай гнойники, лечи понос и кашель, вырывай гнилые зубы, а теперь еще и новая напасть – тараканов дави. И все для чего? Чтобы жить вот в этой лачуге?

Можно встать и выключить скрипящий вентилятор, но нет смысла. Все равно уже не уснуть. Заложив руки за голову, хирург наблюдал, как лопасти преследуют друг друга, описывая серые круги.

На рассвете аптекарь надела хирургическую маску и шагнула в окутавшее лечебницу облако формалина. Глаза слезились; девушка раскрыла все окна, выставила во всех четырех комнатах блюдечки с нашатырем, но пары формалина никак не рассеивались. Тогда она попыталась включить вентилятор.

И во весь дух помчалась домой.

– Вставай, вставай, – выпалила она, задыхаясь, – в лечебнице нет света. Холодильник греется. Доктор-сагиб ругаться будет.

Ничего не соображая спросонья, ее муж поднялся на взгорок, вошел в лечебницу, вдохнул едкую вонь, и сон тут же слетел с него. Аптекарю было жаль так его мучить, но кто еще в деревне знает, как устроена проводка в лечебнице?

– Пробки, – сказал он. – Третий раз за месяц.

Пусть себе ворчит, подумала аптекарь. Глаза красные, волосы всклокочены, лицо повязано платком – в этаком виде его можно было принять за бандита. Он приставил стремянку к двери операционной, полез к щитку, а когда открыл дверцу, даже аптекарь заметила черные усики, торчавшие по бокам от пробок, – оплавились от частых замыканий.

– Дай отвертку. И вон тот провод.

Она порылась в ящике с инструментами.

– А ты не можешь сделать так, чтобы их больше не выбивало?

– Я поговорю с сагибом насчет той штуки, как ее бишь: сдавилизатор? Никогда ее не видел. И придется переделать всю проводку, чтобы ток шел по одной цепи.

– Только не сегодня, пожалуйста. Сегодня будет трудный день. Уж поверь.

Он отсоединил провода, подтянул и соединил заново, как надо, и зашелся таким кашлем, что аптекарь испугалась, как бы он не упал со стремянки. Каждые пять минут он наклонялся, и жена вытирала ему глаза тем же платком, что и себе. Наконец он скрутил вместе последние проводки, вставил пробки, включил – и лампы, вентилятор, холодильник ожили, затрещали, загудели.

Он убирал стремянку, когда в лечебницу вошел хирург.

– Что случилось? Почему вы плачете?

– Я не плачу, сагиб. Это все дезинсекция.

Хирург словно и не заметил формалиновой вони. Наверное, приноровился за годы учебы, подумала аптекарь. Говорят, студенты-медики трупы режут. Доктора – отважные люди. Она бы от этакого зрелища грохнулась в обморок.

Сагиб подошел к своему столу.

– Вакцины привезли?

– Еще нет. – Аптекарь попыталась туже завязать маску, но та была ей велика.

– И чем только занимаются эти мошенники? Вы им не звонили, не спрашивали, почему опаздывают?

– Звонила, но там трубку никто не берет.

– Ну и ладно. Так, значит, так, мне плевать. Не я же призывал народ прививаться. Мне-то терять нечего.

Вскоре в лечебницу начали стекаться матери, садились на корточки во дворе, прикрывали нос и рот, обмахивали детей. Если бы не вонь, они набились бы в коридор, расселись на скамейках по двое-трое. Может, оно и к лучшему, что вся лечебница пропахла формалином. Ведь еще и недели не прошло, как муж аптекаря приколотил новые доски взамен сломанных.

Последнее время по крошечному телевизору на деревенской площади беспрестанно крутили одно и то же объявление на маратхи[2] – круглолицые матери в сари и паранджах улыбались, пожимали друг другу руки, а добрый грудной голос за кадром говорил: «Сделайте подарок вашим детям. Защитите их будущее. Всего две розовые капли». Потом на экране появлялось милое детское личико, и на глазах аптекаря наворачивались слезы: она знала, что покажут дальше – короткая сухая ножка, костыль под мышкой, закат. «Приходите непременно, – говорила аптекарь каждой встречной женщине. – С утра пораньше. И соседок предупредите».

Судя по количеству матерей, заполонивших двор лечебницы, совета аптекаря послушались деревень десять. А вакцину никак не привезут: скорее уж она упадет с неба.

Девушка закрыла окошко аптеки и принялась переставлять лекарства на полках, хотя в этом, говоря по совести, не было никакой нужды. Перевалило за полдень, аптекарь понесла хирургу еду и воду со льдом, стараясь не смотреть в глаза недовольным женщинам.

Сагиб положил на язык таблетку и запил водой.

– Значит, так. Если в ближайшие полчаса вакцину не привезут, отправьте женщин по домам. А будут кричать, скажите, пусть идут прямиком в контору и устраивают там голодную забастовку. Лишь бы меня не донимали. Я не варю вакцины у себя на кухне. Все поняли?

– Да, сагиб.

– И скажите им, пусть ведут себя потише. А то у меня голова лопнет. Дайте человеку пообедать спокойно.

– Да, сагиб.

Хирург подбирал с тарелки последние куски, когда к нему постучал муж аптекаря.

– Привезли.

Хирург выглянул в окно. На взгорок, пыхтя, поднимался толстяк в линялой синей куртке-сафари. Пышноусый, в квадратных очках, с шестью большими пенопластовыми коробками. Море сидевших на корточках женщин расступилось, пропуская его.

Хирург вымыл руки, вышел в коридор. Толстяк поставил ношу на пол.

– Я вакцину принес.

– Вы должны были явиться еще вчера, – каждое слово хирурга сочилось ядом.

– Я задержался.

– Вот, значит, как? Задержались? А нам что прикажете делать? Ждать, как побирушкам, пока вы соизволите нам милостыню подать?

Чиновник взглянул на женщин, которые хлынули за ним в коридор и сейчас прикрывали от него лица краешками сари.

– Задержался и задержался, вас забыл спросить. Пришел же.

– Вопиющая безответственность. Вам, между прочим, платят не за это. У вас, чинуш, каждый второй день – выходной. На доктора вам плевать, пусть как хочет, так и выкручивается: наберет святой водички из Ганга, да и капнет детишкам в глотку.

– Не кричите на меня, сагиб. Я вам не мальчик на побегушках.

– Думаете, я вас боюсь?

– Меня поставили надзирать за этой деревней и этой лечебницей. Я старший над вами. Не советую портить со мной отношения.

– Да ну? И чем же мне это грозит?

Чиновник погладил усы, осмотрел пальцы, словно опасался, что они окрасились.

– Я не хотел говорить об этом при всех, но, по нашим сведениям, в вашей лечебнице допускаются нарушения. Возникает вопрос о трате бюджетных средств.

Хирург рассмеялся, вложив в этот смех всю издевку, на которую был способен:

– Вы о каких деньгах? Не о тех ли, которые до нас даже не доходят? О деньгах, которые обращаются в дым, как только попадут в руки к вам и вашим товарищам?

– Послушайте, сагиб, к чему тратить время на подобные разговоры? Вам вакцину раздавать пора.

– Не учите меня делать мою работу. Если бы не ваша лень, я раздавал бы ее с восьми утра. Но раз уж вы заикнулись о нарушениях, давайте о нарушениях. Подождите, я вам сейчас в подробностях расскажу о материальном положении лечебницы.

Хирург вцепился в руку чиновника, впился так, что тот аж глаза выпучил, потащил его за собой в приемную и толкнул в кресло. Потом отодвинул дверцу настенного шкафчика (стекло противно заскрежетало), достал оттуда потрепанный зеленый гроссбух и плюхнул на стол.

– Вот наша счетная книга. Обратите внимание вот на этот раздел, со страницы пятьдесят второй и далее, где я перечислил суммы, которые мне пришлось потратить на лечебницу, чтобы она окончательно не развалилась. Впрочем, на такое нарушение вы наверняка закроете глаза.

Чиновник точно прилип к креслу.

– Я работаю без медсестры. Я не раз просил контору выделить мне помощницу, разместить объявление в окружной газете, но прошло несколько месяцев, а заявке моей так и не дали ход. Мне нужен новый автоклав – наш старый того и гляди взорвется и нас покалечит. Мне нужен новый аппарат ЭКГ и отсос в операционную… В таких условиях невозможно работать. Морг еще туда-сюда, но не лечебница. Я каждый месяц трачу деньги из собственного кармана, чтобы она худо-бедно функционировала. Я покупаю антибиотики и нити для сшивания ран. И керосин для генератора. Я знаю, сколько средств выделяют нам из государственного бюджета, но их подъедают ваши посредники, жирные свиньи. Посидите-ка здесь, проверьте счета. Проведите собственное расследование. Подготовьте подробный отчет для начальства. Я подожду.