Они остановились в какой-то арке, и девушка подняла глаза на расчувствовавшегося Михаила.
– Мишель, я чувствую, что мы расстаёмся ненадолго, не допустит иного Господь.
– Я приеду к тебе, обязательно приеду! Только форму сошью и приеду.
– Нет-нет, – вдруг встрепенулась Даша, – не приезжай! – И тихо добавила: – Ко мне не надо.
Михаила задели её слова, в глазах стояло недоумение.
– Не хочешь?
Девушка сжала зубы, лицо выразило подавленное страдание. Она отрицательно покачала головой.
– Но почему?..
Даша ничего не ответила.
– Тогда приедешь ко мне! – не допускающим возражения тоном проговорил Михаил. – Вы недалеко от нашего имения находитесь, я пришлю за тобой.
– Не надо присылать… я сама…
Михаил снова взглянул на Дашу, хотел было что-то возразить, но передумал.
Они допоздна гуляли по городу. Юноша поймал извозчика, который довёз их до особняка Комниных, где уже несколько дней гостили отец и дочь Новосельские. Пройдя по узкой аллее, они подошли к парадному входу. Здесь Михаил задержал девушку:
– Мы с тобой в последний раз наедине… И я хочу сказать, – всегда смелый и решительный, Михаил начал заикаться, – я… я… люблю тебя.
Даша подняла голову, всматриваясь в его лицо, едва освещённое тусклым светом фонаря над входом.
– И я… тебя… тоже.
Она приподнялась на цыпочки и коснулась губами губ Михаила.
То, что в гвардейскую кавалерию рядовые и унтер-офицеры отбирались по внешним данным, Михаил, конечно же, знал. Объяснялось это необходимостью участия в придворной службе: дворцовых церемониях, почётных караулах, встречах иностранных посланников и похоронных процессиях. По внешнему облику, без знаков различия и мундиров, легко можно было определить принадлежность к определённому гвардейскому полку. Правда, офицеров такой отбор не затрагивал.
Знакомясь с Кавалергардским полком, в котором ему предстояло служить, Михаил обратил внимание, что службу в нём несут высокие голубоглазые и сероглазые безбородые блондины. В другом полку из 1-й гвардейской бригады – лейб-гвардии Конном, он разглядел жгучих брюнетов с усиками. Это отличие объединило тех, кто служил в полку в разное время, в сообщество, названное «кавалергардской семьёй».
Обмундирование, которым Михаил любовался лишь издали, теперь необходимо было примерить на себя, но прежде разобраться в нём.
Мундир-колет белый, однобортный, застёгивающийся на крючки. Воротник с закруглёнными углами и обшлаги красного цвета. Полковой цвет у кавалергардов – алый. Для почётных караулов во дворце полагается парадная форма. Поверх мундира надевается кираса из красного сукна; на ноги – лосины из белой замши, которые можно натягивать только в мокром виде, и ботфорты из твёрдой чёрной кожи, подбитой белой замшей. Поверх колета надевается кираса, её носят только с каской при парадной и будничной форме. Она изготовлена из латуни, обшита шнуром красного цвета вокруг отверстий для головы и рук, по бокам до низа и вдоль нижнего края. Подкладка чешуйчатых ремней и пояс – из красной кожи. Если к этому прибавить николаевскую шинель с пелериной и бобровым воротником, то можно понять, как дорог гардероб гвардейского кавалерийского офицера. Хоть Михаил и был отпрыском состоятельной семьи, как и многие перед выпуском, он сделал заказы у разных портных: первые номера мундира – у более дорогих, вторые и третьи – у дешёвых.
Кроме обмундирования, каждый офицер, выходя в полк, должен был предоставить двух собственных коней, соответствующих требованиям строевой службы. С этим у Михаила проблем не было: личная конюшня в имении обеспечивала достойный выбор.
Наконец обмундирование было получено, день отъезда в имение выбран. Скорою почтою Даше полетело письмо:
«Милая Дашенька!
Со дня отъезда твоего мысли мои не успокаиваются. Всё думаю о тебе, всё представляю тебя такою, какою видел в час расставанья. Знаю, что скоро увижу твои печальные глаза, коснусь дурманящих волос, прижмусь щекою к руке.
Дела мои большей частью улажены, теперь уже нет никаких препятствий для нашей встречи. Ты так глубоко вошла в моё сердце, что жизнь без тебя мне кажется пустою. Сначала ты приедешь в Боровое, потом мы вместе отправимся в Черниговскую губернию. Я намерен испросить руки твоей у батюшки. А затем прямиком в столицу.
Твоё прошение о преподавании в Смольном институте без внимания не осталось, только неуверен, что сие тебе сейчас необходимо.
Выезжаю третьего дни и жду у себя твоего приезда.
Обнимаю, целую тысячу раз.
Всегда твой Мишель».
Дверь распахнулась, и в полукруглую залу вбежал лакей.
– Приехали-с, ваше сиятельство! – прокричал он, с трудом переводя дыхание. – Въезжают!
Михаил выскочил из-за стола, опрокинув стул, на котором сидел, и бросился к выходу.
– Предупреди Катю, – крикнул лакею на ходу, не оглядываясь.
Ворота были открыты, коляска уже въехала. Даша, открыв дверцу и не успев ступить на землю, попала в объятья юноши. Из дома с радостными возгласами выбежала Катя:
– Дашутка, как я соскучилась! – Она бросилась гостье на шею. – Наконец-то ты приехала к нам! – И, несмотря на протесты брата, потащила её в заранее подготовленную комнату. – Тебе надо переодеться с дороги, привести себя в порядок, отдохнуть. Это для вас, мужчин, – раз, два и готов. – Она подмигнула брату.
Вечером в гостиной шин чай и беседовали втроём. Отец, не заезжая в имение, уехал в Италию, где уже давно в клинике лечилась мать. Потом пошли прогуляться по саду, зашли в беседку. Катя нарочито зевнула и со словами: «Разрешите откланяться, господа, девочку ждёт Морфей» – упорхнула, а Михаил с Дашей долго ещё сидели обнявшись под тёплой курткой юноши, надёжно защищавшей двоих от ночной прохлады.
Утром за чаем Михаил объявил:
– Идём в конюшню! Дамы могут переодеться.
Лошади косились на необычно большое количество людей, идущих по коридору между денниками. Первым шёл Фёдор, за ним Ванька, потом Катя и Даша; замыкал шествие Михаил. Он смотрел на изящную фигурку возлюбленной, одетую в Катину амазонку, так ни разу и не востребованную хозяйкой, и непонятное волнение овладевало им. На какой-то неровности Даша споткнулась, и Михаил, славящийся своей реакцией, поддержал её, слегка приобняв. Девушка обернулась, обменявшись с юношей взглядом, и слегка погладила его по руке. Этого никто не заметил.
– Буцефалушка, хороший мой! – ласкал Михаил крупного вороного жеребца с широкой грудью, тонкими ногами и белой звездой во лбу.
Однако конь лишь косился на него лиловыми глазами и не хотел признавать.
– Запамятовал, ваше сиятельство, давно не были, – оправдывал жеребца Фёдор. – Ну ничего, пообщаетесь, вспомнит. Ванька, выводи! – крикнул он второму конюху. – Седлай!
Тёплое весеннее солнышко отражалось в лоснящейся ухоженной шерсти. Михаил легко и привычно, по-казацки не касаясь стремени, вскочил в седло, тронул Буцефала шагом. Конюх отодвинул жердину ворот.
Слегка наподдав пятками, всадник пустил коня рысью. Вскоре Михаил мчался галопом по широкому лугу на вороном жеребце, а девушки, затаив дыхание, смотрели на слившихся в едином ритме коня и человека.
– Здорово! – восхищённо произнесла Даша, с любовью глядя на Михаила.
– Хочешь прокатиться?
– Нет, что ты! Нам и одного наездника достаточно, – весело рассмеявшись, ответила девушка.
Когда Михаил явился в полк, до закрытия летних лагерей в Красном Селе оставалось всего несколько дней. Предстояло принять присягу и участвовать в параде, которым традиционно заканчивали пребывание на выезде все гвардейские полки.
Офицеры, единодушно принявшие на собрании нового корнета в полк, встретили Михаила приветливо и дружелюбно. Ему вручили для прочтения двухтомную историю полка – роскошно изданную книгу с прекрасными иллюстрациями и планами сражений, в которых участвовали кавалергарды. Знакомясь с двухсотлетней полковой историей, Михаил проникался гордостью, ведь ему было доверено служить в подразделении с такими славными многовековыми традициями. Уходили одни люди, на их место заступали другие, но всегда оставались старожилы, которые помнили прежних сослуживцев, начальников, былые порядки. Они передавали новому поколению истории, песни, поговорки, традиции, и благодаря этому дух полка оставался неизменным на протяжении двухсот лет. Теперь его предстояло воспринять двадцатилетнему Комнину.
