События, описанные ниже, конечно, вымышлены. Однако и характеры людей и проблемы, которые они пытаются решать, вполне реальны. Может быть, они даже более реальны, чем те, которыми наполнена наша повседневная жизнь.

– Здесь нет проблемы, на которую стоило бы тратить время. Это не просто неинтересно, это вредно для нашего дела!

Андрей раздраженно смахнул что-то невидимое, но крайне неприятное с рукава серого, изрядно помятого пиджака. Два дня назад, когда он утром пришел в лабораторию гладко выбритый и источающий какой-то французский аромат, которым его как обычно окропила Женя, свежий и бодрый после двух чашек крепкого кофе – пиджак тоже выглядел прилично. Но двое суток бодрствования в компании единомышленников из «Лабы» вернули ему привычный для окружающих небритый, слегка потрепанный и временами немного отрешенный вид.

За огромным панорамным окном толпились в вековом ожидании темные и какие-то тяжелые в пасмурную погоду сосны. Лучи солнца, словно заблудившегося в сибирском лесу, с трудом пробирались к лаборатории, расположенной почти в ста километрах от шумного и многоголосого Челябинска. Некоторое время Андрей молча смотрел сквозь стекло, сцепив за спиной руки и широко расставив сильные ноги лыжника.

– В нормальном государстве двадцать первого века граждане не должны платить за воздух, которым дышат, за воду, которую пьют и пищу, без которой не могут жить! – Прогудел он своим низким, чуть хрипловатым голосом, явно начиная заводиться и встряхивая копной русых, спутанных волос. – А то, что этот «Сибинтез» или как его там, ссылается на экономическую целесообразность, так этих предпринимателей нужно судить за преступление против человечности, а не разговаривать и тем более спорить о содержании образования с ними или их продажными агентами.

Атмосфера в лаборатории начинала сгущаться как всегда перед крупным столкновением мировоззрений, или проектных концепций. Железный Роман стащил наушники с курчавой головы и уставился на Андрея из своего угла, заставленного приборами и их многочисленными фрагментами. Его большие, на первый взгляд неловкие, а на деле бесценные, все умеющие руки медленно сдвигали куда-то на второй план разобранный гаджет. Настя, прервавшись на полуслове да так и не закрыв рта, замерла в ожидании продолжения монолога начальника, к которому относилась с большим уважением и некоторой, не всегда скрываемой иронией. Может быть так она пыталась утаить чувство обиды, оставшееся с того времени, когда Андрей ещё только женился на яркой блондинке и «акварельной» художнице Жене, так и не разглядев в темноволосой сероглазой Насте настоящего друга. А может быть в её изящной головке бродили иные мысли и чувства – этого не знал никто. Возможно, за исключением рыжей Лики, вечной подруги, которую Настя в этот момент продолжала держать за руку, как бы удерживая тем самым нить прерванного разговора.

– Предприниматели, способные брать деньги со стариков и инвалидов за лекарства, которые спасают тем остатки жизни, или за хлеб – это вурдалаки, существа, которые так и не стали людьми. И мне никто и никогда не докажет, что у государства может существовать некий важный мотив, оправдывающий смысл экономики, экономящей на жизни больных детей, лечить которых бесплатно слишком дорого! И где тот подлец, который подсчитал, сколько стоит жизнь малыша, тянущего ручки к матери у которой нет денег, чтобы ему помочь? Мы не будем строить модели, в которых есть место подобной мерзости!

Андрей резко повернулся и вызывающе оглядел присутствующих, как будто в поиске несогласного, с которым стоило здесь и сейчас сразиться в смертельном поединке. Всё это было так непохоже на добродушного, рассудительного и сдержанного обычно руководителя лаборатории, что даже Кирилл Рюмин, – признанный организационный гений, – сам вызвавший, похоже, эту вспышку сообщением о новом пожелании кураторов проекта, смутился настолько, что еще почти целую минуту молчал вместе со всеми, собираясь с мыслями. Затем молчаливое ожидание рассыпалось и утонуло в обычном шуме команды «Лабы». Все загалдели, подхватив больную тему как наживку и раскручивая её во всех направлениях и со всех возможных позиций.

Андрей снова отвернулся, уставившись на поляну под окнами лаборатории, где усиливающийся ветер гонял сухую листву, ещё не окрашенную яркими осенними красками, а какую-то бледную и истощенную жарой прошедшей недели. Ситуация в коллективе последние два месяца все больше тревожила, мешая сосредоточиться на интереснейших проблемах очередного архитектурного прогноза, результатов которого ждали коллеги из всех смежных команд.

Женя, которая уже давно работала в команде художников, тоже ждала архитектурных рекомендаций, чтобы заняться семантической организацией будущего культурно-образовательного комплекса. Результатов не было, сроки общего семинара в очередной раз сдвигались в неизвестность, члены «Лабы» пожимали плечами, кивая на шефа, а сам Андрей ничего толком не объяснял, хмурился и в конце концов отменил плановый коллективный выезд на пикник. А это уже был симптом, серьёзно обеспокоивший не только Женю, но и всех участников большого проекта.

– Слушай, Стёпыч, – Кирилл, немного смущенный бурной реакцией шефа, тихо подошел сзади к Андрею и положил ему руку на плечо, – это же просто экономика, которая существует уже сотни лет в сотнях стран. Люди всего лишь хотят заработать, причем законным путем, который доступен сегодня каждому. И никто никому не собирается причинять зло!

Андрей резко обернулся к Кириллу и впился в него взглядом, полыхнувшим гневом, и вдруг погасшим, словно внутренняя энергия неожиданно закончилась, остановив набиравшую силу новую волну чувств. Неизвестно откуда возникшая пустота, глухое необъяснимое безразличие – вдруг навалилось на Андрея. Перед глазами промелькнула картина свежей и немного прохладной постели, мягко обнимающее чистое усталое тело. Видение тут же исчезло, вытесненное остывающей, но ещё напряженной реальностью.

– Кирилл! Но ты-то должен понимать, что принимая подобную концепцию, мы разрушаем не только будущий Центр, но саму основу общества. Да мы же просто облик человеческий теряем, соглашаясь с этой всеобщей продажностью – твердо, но уже негромко и без прежних эмоций проговорил Андрей. Желание бороться здесь и сейчас за такую важную, такую очевидную истину вдруг стало гаснуть, растворяясь в тяжелом и необъяснимом раздражении.

– Пойду я, пожалуй. А ты… вы сами определитесь. Можно и пикник на субботу. Все ведь хотели.

Едва договорив, Андрей направился к двери, затем остановился и обернувшись к продолжавшим галдеть сотрудникам, сначала слабо улыбнулся, затем махнул всем рукой и быстро вышел, закрыв за собой дверь.

Теплая ванна и спать!

В этот прохладный августовский день Женя с самого утра почувствовала себя неважно. Все в организме было немного не так, будто сбилась какая-то очень тонкая настройка. Настроения не было, и всю дорогу до мастерской она пыталась привести себя в форму специальным дыханием с коротким вдохом и долгим выдохом и медитацией на ходу. Эффекта достичь так и не удалось, зато тема веселой перепалки коллег, обычной для начала рабочего дня, увлекла Женю, заставив забыть на время о самочувствии.

Главный компьютерный график мастерской Серега и Марина, о которой все знали, что она ландшафтный гений, не способный осознать лишь собственную гениальность да ещё отказаться от сладостей, завели спор об истоках пейзажной традиции в садово-парковом искусстве. Марина, с присущей ей эмоциональностью, пыталась рассуждать о древнекитайских корнях. Серега же, торопыга и хохмач, явно не был склонен погружаться в историко-философские глубины культуры и тонкости китайского менталитета, а предпочитал отстаивать определяющую роль создателей живописного английского парка с их вполне современным видением природы. При этом он явно дразнил Марину надуманными аргументами и все менее серьёзными утверждениями, стараясь, впрочем, не перегнуть палку с открытой и легко ранимой девушкой.