– А что произойдет в 2092 году? – спросила я. Губы Кэтрин сжались в тонкую линию.

– Коридор перестал быть стабильной точкой.

– Даже не пытайся расспрашивать Кэтрин об этом, – перебил Коннор. – Она начнет донимать тебя своими «все, что тебе нужно знать».

– Вернемся к медальону, – сказала Кэтрин, – он позволяет пользователю обследовать территорию, сделать незначительные временны́е корректировки, если это необходимо, и определить лучшее время для прыжка.

– Так как же ты оказалась здесь сейчас? Ты решила остаться в прошлом? Или это был несчастный случай?

– Это точно был не несчастный случай, – ответила Кэтрин. – Однако все было сделано для того, чтобы это выглядело именно так. Твой дед – Сол, твой биологический дед – устроил диверсию на ХРОНОСе и высадил команды в разных местах. Я должна была переместиться в Бостон, в 1853 год, но… скажем так, я была вынуждена в последнюю минуту внести коррективы. А Сол…

Кэтрин сделала паузу, тщательно подбирая слова:

– Сол связался с неприятными представителями нашего общества, и я совершенно уверена, что он собирался последовать за мной. Он всегда был черно-белым человеком. Ты был для него либо другом, либо врагом, и никакой серой зоны между. Он считал меня предательницей и убил бы, а вместе со мной – хоть и не осознавал этого – твою мать и Пруденс, если бы я не нырнула в 1969 год в самый последний момент.

В течение следующего часа я узнала, как Кэтрин начала новую жизнь в 1970-х годах. Она появилась в заброшенном сарае примерно в километре от Вудстока[6], штат Нью-Йорк, в середине августа 1969 года, вместо друга-историка музыки, который надеялся посмотреть на Дженис Джоплин[7] и Джими Хендрикса[8] на фестивале. Одетая по последней моде для назначенного 1853 года, Кэтрин была слишком нарядной для рок-концерта. Надеясь получить хоть какую-то полезную информацию для друга, она вынула шпильки из волос, спрятала в саквояж изысканное платье, перчатки и туфли и отправилась на концерт в одной шелковой сорочке, панталонах и черном кружевном чокере. И все же была намного скромнее многих девушек на концерте, но после нескольких часов в грязи и жаре, по ее словам, ей удалось смешаться с толпой.

– Я несколько раз возвращалась в установленный пункт (сарай) в течение нескольких следующих недель и пыталась связаться со штабом. Но я ничего не видела – только черную пустоту с редкими помехами. Я пыталась связаться, используя один из дневников, которые я брала с собой, но он исчез. У меня было чувство, будто все, что существовало в моем времени, пропало безвозвратно.

– Так почему ты не вернулась в тот день, когда уехала?

Коннор кивнул, сказав: «Я тоже об этом спрашивал».

– Боюсь, вы насмотрелись фильмов. Я не могла просто перескочить из одного места в другое в любой момент времени. Ключ ХРОНОСа позволял мне выйти в заранее запрограммированной стабильной точке и затем вернуться в штаб-квартиру, когда моя работа закончена. Никаких отклонений от маршрута не допускается. К счастью, – продолжала она, – историки ХРОНОСа следовали девизу бойскаутов: «Будь готов». Если мы не могли связаться со штаб-квартирой, то должны были найти способ затеряться и затаиться на год или два. И только после этого, если все еще не вышли на контакт с домом, мы должны были сдаться и попытаться жить нормальной жизнью в нашем новом времени и на новом месте.

С помощью ключа от сейфа, вшитого в нижнее белье, Кэтрин покопалась в саквояже, изначально собранном в 1823 году в банке Нью-Йорка. Она выбрала лучший вариант из множества личностей, что таились внутри, придумала мужа, который погиб во время войны во Вьетнаме, и в течение следующих нескольких месяцев работала научным сотрудником в университете.

Она попыталась найти информацию о других историках, места назначения которых были в относительно недавнем прошлом, включая Ричарда, друга, который поменялся с ней местами и приземлился в 1853 году.

– Мне очень хотелось бы узнать, как он сумел смешаться с толпой, появившись в джинсах-клеш и яркой рубашке. Его одежда идеально подошла бы для Вудстока, но я уверена, что для 1853 года он выглядел довольно нелепо. Однако Ричард всегда был толковым. В итоге я узнала, что он был редактором газеты в Огайо в течение следующих сорока лет, был женат, имел детей и внуков. Это вне протокола, нам было сказано избегать детей любой ценой, но я думаю, что это трудно, если вы застряли в 1850-х годах и хотели жить нормально.

Она вздохнула.

– Он умер в 1913 году. Странно было читать, что он состарился и умер так давно, хотя я видела его всего несколько недель назад. Он был хорошим другом, но, я думаю, он хотел попробовать стать для меня кем-то бо́льшим. Если бы я не была так зациклена на Соле… Как бы то ни было, – продолжала она, тряхнув головой, словно пыталась вернуться в реальность, – я послала письмо внучке, которая ухаживала за Ричардом до его смерти. Я сказала, что пишу историю о журналистах девятнадцатого века и ее дед был одним из тех людей, о которых я проводила свое исследование, и была удивлена, когда она попросила меня приехать лично. Когда я приехала, она сразу же направилась к своему фарфоровому шкафчику и достала оттуда ключ от ХРОНОСа. Она сказала, что ее дедушка был своеобразным экстрасенсом, он сказал ей, что однажды, когда ей будет за семьдесят, женщина по имени Кэтрин может прийти и задать вопросы. Если это случится, Ричард сказал, что она должна отдать мне этот старый медальон и его дневник, потому что я буду знать, что с ними делать. Я отложила ключ Ричарда вместе с другими своими вещами, когда вышла замуж за Джимми спустя несколько месяцев. Он был молодым профессором истории, а я – недавно овдовевшей научной сотрудницей, уже шестой месяц вынашивающей твою маму и Пруденс.

Она мягко улыбнулась.

– Джим должен был родиться в эпоху, когда странствующие рыцари спасали девушек, попавших в беду. Встретив меня, он нашел свою судьбу. Мне не хотелось так быстро выходить замуж. Членам ХРОНОСа было приказано ждать не менее года, прежде чем принять решение о том, как лучше всего ассимилироваться. Но я лучше других знала, что происходящее со мной было не просто техническим сбоем. Мы с Джимом поженились еще до рождения девочек, и они были во всех смыслах, кроме биологического, действительно его девочками. Я не могла и мечтать о более преданном муже и отце.

– Значит, мама ничего не знает? – спросила я. – То есть даже после несчастного случая ты не рассказала ей о том, что Джим не был ее отцом?

Кэтрин выглядела немного удивленной.

– Ты действительно думаешь, что я должна была ей сказать? Она и так была достаточно зла на меня, и рассказывать ей очередную ложь об отце, убитом во Вьетнаме, было бессмысленно. А если бы я рассказала правду, то она посчитала бы, что я сошла с ума. Я сделала то единственное, что могла сделать после смерти Джима, – я попыталась спасти ее сестру от Сола. И я потерпела неудачу.

Ее слова объясняли так много всего, и я не удивилась тому, что Пруденс была жива или по крайней мере что Кэтрин верила, что Пруденс пережила катастрофу.

– Мне никогда не приходило в голову, что кто-то из девочек может активировать ключ, – продолжала Кэтрин. – В то время было всего несколько поколений историков ХРОНОСа и… что ж, не то чтобы мы носили оборудование ХРОНОСа при людях. Если дети историков когда-нибудь и проявляли способность активировать оборудование, то мне об этом не говорили. Я хранила ключ в шкатулке с драгоценностями. Не знаю почему. Я бы не бросила свою семью, если бы он вдруг заработал, но я думаю, что он был для меня просто сувениром, напоминанием о мире, который казался мне уже почти нереальным к тому моменту.

Она на мгновение замолчала.

– И я поняла, что Сол совершил перемещение. Он тоже оказался в беде. Думал, что уничтожение стабильной точки ХРОНОСа приведет к свободе, позволит ему переходить из одной стабильной точки в другую, из одного времени в другое, без ограничений. И это могло бы сработать, но… Я все еще не знаю, что произошло в тот день. Однако где бы и когда бы ни приземлился Сол, я совершенно уверена – он обвиняет меня в том, что я разрушила его планы.