В тот год, когда горела сибирская тайга… Вы ведь скажете, что она горит каждый год… Так вот, в тот год, когда её сгорело особенно много – миллионы гектаров – я оказался в сибирском санатории на границе Барабинской и Кулундинской степей.

«Сибирский санаторий» звучит не очень привлекательно. Узнав, что мои дети скинулись и купили мне путёвку на две недели за семьдесят тысяч рублей, я возмутился: дешевле съездить в Крым или в Тайланд – Мекку сибирских туристов. Но я оказался неправ.

Когда сын выгрузил мою клеёнчатую дорожную сумку в синюю клеточку из багажника вишнёвого «Пежо», который он в шутку называл «Пегеотом», я оказался посреди такой флоры, каковой не сыщется и в самых экзотических странах. Белоснежные и серо-голубые здания были окружены высокими соснами, стрельчатыми елями, белоствольными берёзами со свисающими бахромой ветвями, ажурными рябинами с уже проступающими оранжевыми гроздьями, зеленокорыми клёнами, ранетками, черёмухой, облепихой и кустарниками, названия которых я не знал по причине моего нерадения при обучении ботанике в школе и равнодушия к этой области знания.

Разбитые по всей территории клумбы поражали необычайным многоцветием, сказочными сочетаниями и тончайшими переходами красок.

Меня поселили на четвёртом этаже главного корпуса в двухместном номере, с холодильником, телевизором, журнальным столиком и выходом на балкон, с которого открывался восхитительный вид на степную речку с отражённым в ней синим небом и на ленточный бор вдали за нею.

Через несколько минут в номер вошёл мужчина среднего роста, с коротко подстриженными седыми волосами. В одной руке он держал дорожную сумку, но не в синюю, как у меня, а в красную клеточку. Через другую руку у него висел плащ.

– Геласимов, – представился вошедший, поставив сумку на пол и подав мне руку.

«Он картавит и не выговаривает «р», – догадался я.

– Сергей Романович.

Я назвал себя и спросил, кем он был до пенсии.

– Военнослужащим. Я отставной офицер, – ответил он.

– А по званию?

– Подполковник. А вы кто?

– Я инженер. Работал на заводе по ремонту дорожной техники. Починяли бульдозеры, грейдеры – в основном зарубежного производства.

Мы пошли на обед, и я вновь был поражён. Обеденный зал был светлым, с обоями светло-шоколадного цвета, с покрытыми хлопчатыми скатертями столиками, вокруг которых стояли стулья с мягкими сидениями и высокими спинками.

Нам предложили салат из свежих овощей, суп с папоротником и язык с вермишелью и черносливом. На десерт было мороженное с клубникой.

Официантка объяснила нам, что на сегодня от нас не поступили заявки на желаемые блюда, а в дальнейшем мы будем питаться согласно нами выбранному меню.

– Надо же! Умеют, когда хотят! – сказал Геласимов.

– Умеют.

После обеда было обследование у врачей и назначение процедур на весь санаторный период: грязи, рапные ванны, соляная пещера, физиотерапия, массаж. Затем в холле мы поиграли в биллиард, в котором Геласимову не было равных. На вопрос о семье, заданном, заметьте, не мной, а одним из азартных игроков, восьмидесятилетним старичком-целинником с орденом Трудового Красного Знамени на пиджаке, он ответил, что женат уже вторым браком, и у него есть двадцатилетняя дочь Светлана, студентка университета.

Перед ужином мы вышли погулять и заодно обследовать территорию. Настроение у нас было прекрасное, Геласимов шутил, смеялся и производил впечатление вполне счастливого человека. И погода стояла великолепная: тепло одного из последних июльских дней мягко окутывало нас, воздух был чист и благоухал запахами цветов, трав, листьев и хвои. Едва мы спустились по широкой лестнице тёмно-красного камня, мимо нас пронёсся мальчишка шести-семи лет и с криком: «А я вот как умею!», словно кот, убегающий от злой собаки, в несколько перехватов забрался на самый верх фонарного столба.

– Сашка! Сашка, паразит! Слезь сейчас же! Там же ток! Убьёт тебя, дурака!

По ступенькам бегом спускалась женщина лет пятидесяти, в фисташковом брючном костюме. Подбежав к столбу, она стянула уже спускавшегося Сашку и угостила его увесистым шлепком по предназначенному для таких гостинцев месту. Сашка, радостно смеясь, почесал это место и, как ни в чём не бывало, пустился вперёд по аллее.

Странное впечатление произвела эта сцена на моего спутника. Умиротворённое выражение оплыло с его лица, он остолбенел и с глазами, полными изумления и ужаса, смотрел вслед убегавшему мальчишке.

– Вам нехорошо? – спросил я.

– А? – вздрогнул Геласимов, словно проснувшись. – Нет, нет, всё нормально. Я, кажется, обознался. Не может быть. Ничего, ничего. Это бывает.

Но я видел, что случилось что-то для него очень тяжёлое. Во всё продолжение нашей прогулки он был погружён в свои мысли, и часто говорил невпопад в ответ на мои слова.

За ужином мы увидели на столе отпечатанное на неделю меню. На завтрак предлагали на выбор бутерброды с колбасой или сыром, кашу гречневую с грибами, пшённую с фруктами, один раз в неделю значились даже блины с красной икрой; на обед в меню были щи вегетарианские, борщ со свининой, суп харчо, лобио, гуляш по-венгерски, шашлык по-армянски, плов по-узбекски, и Бог знает, что ещё, помню только, что блюда были такие, что не во всяком московском ресторане готовятся.

В последующие дни мы убедились, что еда была вкусной, всего было много, добавки можно было брать без ограничений, а различные салаты, мясные и колбасные нарезки, выпечка, фрукты и овощи стояли на буфетной стойке, и каждый мог выбрать, что хотел. На этом я закончу гастрономическую тему, которая в моём повествовании не играет никакой роли.

Солнце только собиралось спускаться с неба, спать было рано, и мы с Геласимовым вышли за территорию санатория к речке. Берег её был благоустроен: почти у самой воды стояли скамьи, сидя на которых прямо под ногами в зеленоватой воде можно было наблюдать резвящихся рыб. Немного дальше был устроен пляж с песком и галькой. А ещё дальше лодочная станция, с лодками напрокат для любителей отдыхать активно.

У речки нашли мы наших знакомых: Сашку и женщину в фисташковом костюме. Сашка порывался залезть в воду, а она говорила ему очень решительно:

– Если ты, паразит, залезешь в речку, я завтра же отвезу тебя родителям!

– Скажите, кем вы приходитесь этому замечательному мальчугану? – спросил Геласимов.

– Этому замечательному непослушному мальчугану я прихожусь бабушкой.

– Бабушкааа, – канючил между тем замечательный мальчуган, – ну почемууу нельзя?

– Потому. Нельзя и всё! Что ты такой непонятливый?

– Бабушка, но я хочу. Только немножечко искупаюсь и всё. Ну разрешиии.

– Ты сегодня целый день купался. А я не хочу отвечать перед твоими родителями если ты опять заболеешь.

– Я не заболеею.

– А я говорю хватит. Вечер уже! Холодно для купания. Хочешь купаться, пойдём в корпус, в бассейн.

– Нет, бабушка, я здесь хочу, в речке.

– Какой ты всё-таки козёл! Ничего не понимаешь! Как я от тебя устала, просто нет слов!

Мальчишка надул губы, теребя пальцами какую-то травинку. Он был в синей футболке и такого же цвета шортах. Для своего возраста он был невелик ростом, худой, но гибкий и крепкий. У него были золотые, как у Сергея Есенина волосы, только прямые, а не кудрявые. Глаза ясные, светло-серые, чуть-чуть выпуклые; алые губки, загорелые руки и шея шоколадного цвета, сбитые коленки и покусанные комарами ноги.

– Как тебя зовут, славный мальчуган? – спросил Геласимов, опустившись против него на корточки.

– Саша, – ответил он.

– А меня дядя Серёжа. Это твоя бабушка?

– Да. Она мне ничего не разрешааает.

– Ну почему же? Она многое тебе разрешает, но у неё ответственность перед твоими родителями. Ты уже большой, должен понимать. Как бабушку зовут?

– Ольга Ивановна.

– А фамилия?

– Полякова.

– А твоя фамилия, славный мальчуган?