Он горячо убеждал Муравьева в том, что все расходы на устройство нового тракта по реке Мае и нового порта в Аяне непроизводительны. Ведь сейчас, когда выяснилось, что Амур доступен с моря, стало ясно, что лучшего пути из глубин Сибири к побережью не найти. Невельской доказывал Муравьеву, что побережье Татарского пролива - дополнение Амурского бассейна и на этом побережье следует искать удобных гаваней31 для устройства порта. Такой порт может легко снабжаться и получать подкрепления из Восточной Сибири безопасным от врага путем. Такой порт может действительно стать русской твердыней на Тихом океане, и Россия приобретет здесь должное политическое значение с гораздо меньшими морскими силами, чем это потребуется для других держав в этих водах. Вместо того чтобы тратить огромные средства и усилия на укрепление Петропавловска, на прокладку дороги в Аян и устройство там порта, надо хотя бы часть средств отвести на подробные исследования Приамурского края, а усилия обратить на его освоение.

Невельской развернул перед Муравьевым обширную программу действий, тут же приводя примерные цифры потребных войск, снаряжения, судов и т. д. Он говорил убедительно, но все это осталось втуне, несмотря на то, что Муравьев как будто и был поколеблен его доводами. На "высочайшее имя" уже была послана бумага, и менять что-либо оказалось поздно. В конце декабря поступило сообщение об утверждении плана Муравьева почти полностью.

Вместе с утверждением плана пришло дозволение не посылать экспедицию Ахте для проведения границ, а направить ее по усмотрению генерал-губернатора для исследования Удского края. Тогда же стало известно, что в Петербурге сочли поступок Невельского дерзким и подлежащим наказанию, а открытиям его не поверили. Несмотря на это, по морскому ведомству за образцовый рейс "Байкала" от Кронштадта до Петропавловска, за скорую и сохранную доставку груза и сбережение здоровья команды Невельской был произведен в капитаны 2-го ранга32, офицеры - в следующие чины и награждены орденами.

С приездом в Иркутск генерал-губернатора, а затем и офицеров "Байкала" город ожил. Начались балы и вечера. Обильной пищей для разговоров служили приключения участников экспедиции Муравьева на Камчатку, а главными героями были Невельской и его офицеры. В домах декабристов Трубецкого и Волконского собиралась молодежь. Устраивались домашние спектакли, танцы, катания на тройках морозными вечерами.

С некоторых пор дом генерала Зорина стал соперничать по своей притягательности с другими домами Иркутска. Две совсем юные, очаровательные племянницы генерала: Екатерина и Александра - девушки, только что окончившие Смольный институт, приехали по суровой зимней дороге из Петербурга.

Институтское воспитание, создававшее блестяще вымуштрованных светских кукол, далеких от настоящей жизни, не смогло сломить и исковеркать по-настоящему благородную натуру Екатерины Ельчаниновой. Иной раз и завидуя великолепному, по институтским понятиям, будущему знатных своих подруг, перед которыми лежала широкая дорога бездумной и блестящей светской жизни, молодая девушка чувствовала, что не в этом призвание настоящего человека. Она стремилась к полноценной, полезной, целеустремленной жизни. Встретившись в Иркутске с женами декабристов, Катя и ее сестра с глубоким уважением и с чисто институтским наивным "обожанием" относились к прославленным героиням. Их жизнь, исполненная самоотверженного героизма, являлась идеалом для юных сестер Ельчаниновых.

Когда в Иркутске появились офицеры с "Байкала" и история плавания Невельского стала известна в обществе, Катя с восхищением и гордостью слушала рассказы о самоотверженном мужестве и настойчивости капитана и его сотрудников. С жарким сочувствием относилась она к этим людям, пренебрегшим своим благополучием и личной судьбой ради блага отечества.

Однажды морозным декабрьским вечером Невельской, кутаясь в подбитую мехом шинель, подошел к ярко освещенному подъезду генерал-губернаторского дома. Подкатывали сани, седоки торопливо пробегали к дверям. Двери хлопали непрерывно, и тени от столбов навеса метались по стенам и сверкающему снегу. Не до бала было Невельскому. Бездействие томило его, и на душе было тревожно и тоскливо. Он боялся, что каждый день промедления грозит крушением делу его жизни. А Муравьев медлил, задерживал его в Иркутске.

- Капитан второго ранга Невельской! - возглашает рокочущим басом гайдук Муравьева у высоких, настежь распахнутых дверей сияющего люстрами зала.

Муравьев приветливо встречает Геннадия Ивановича, как бы забыв недавний резкий спор. Иркутский губернатор Зорин знакомит Невельского со своими племянницами: "Екатерина и Александра Ельчаниновы!" Музыка гремит с хоров, и Геннадий Иванович танцует с черноглазой жизнерадостной Катей. Окончив вальс, он о чем-то долго говорит с ней. Девушка с искренним интересом слушает отважного морского офицера.

- Как завидую я вам, - говорит она, и лицо ее делается серьезным и грустным. - Какое счастье быть полезным своей родине! Действовать, действовать, а не прозябать!

Бал окончен. Прощаясь с Невельским, Муравьев говорит ему:

- Ну-с, Геннадий Иванович, не томитесь, завтра бумаги будут готовы - и в бой!

На следующий день Невельской был уже в пути. Все дальше и дальше остается Иркутск, несутся версты, а в душе Невельского не меркнет, не стирается яркий образ Кати.

XI. В ПЕТЕРБУРГЕ УСОМНИЛИСЬ.

НЕВЕЛЬСКОЙ ПОДНИМАЕТ НА АМУРЕ РУССКИЙ ФЛАГ

Петербург. В парадной форме, подтянутый внутренне и внешне, готовый к борьбе капитан 2-го ранга Невельской действует. Первый визит к Меншикову. Ему Невельской принес все чистые и черновые журналы плавания и рапорт Муравьева о том, что ввиду сделанного им открытия необходимо в навигацию 1850 года занять устье Амура воинской командой численностью в 70 человек. Для исполнения этого поручения Муравьев просил назначить Невельского в его распоряжение. Вельможа принял капитан-лейтенанта благосклонно, с шутливой улыбкой.

Ознакомившись с журналами и картами, Меншиков посоветовал Невельскому показать все материалы Перовскому.