Подследственный: Нет. Лежачего не бил.

След.: Как же так? Вообще не били, что ли?

Подследственный: Бил, но я его бил, когда он был в воздухе.

Следователь: Это как – в воздухе?

Подследственный: Видите ли, дело в том, что он минут десять летал по воздуху перед падением на землю. Вот в этот момент я его действительно бил ногой.

Два милиционера сосредоточенно бьют ногами лежачего зека. Бедолага, скрючившись, лежит на правом боку и после каждого удара вскрикивает.

Удар.

– Ай!

Удар.

– Ой!

Минут через десять зек вдруг громко и убедительно кричит:

– Стойте!

Менты замирают. Зек быстро переворачивается на левый бок и деловито сообщает:

– Продолжайте.

И вновь: удар.

– Ай!

Удар.

– Ой!

Вы не зеки, вы военнопленные, вот только на каком фронте вас взяли в плен, непонятно.

К сорока годам моя «интересная» и насыщенная жизнь начала надоедать. О такой жизни и о таких событиях хорошо читать, сидя в кресле напротив зажженного камина или в саду. Неплохо и смотреть на подобные события через экран телевизора. Быть постоянным их участником очень утомительно.

– Я тебе ебальник в щепки разнесу!

– Как дам по роже – уши отклеятся!

Зек, лежа на шконке, мечтательно:

– На больничке хорошо! Молока сколько хочешь наливают. Да! У нас даже оставалось. И тишина! Прям курорт! Телки наверху сидят, лекарства, дальняк с душем. «Дубок» огромный. Хорошо!

– Ты че-то не по-детски баланду наворачиваешь.

– Так жрать хочется!

– Смотри не передознись.

– И чем ты, индюк, мне «шленку» восстановишь? Ту, что летчику отдал? А мне с чем на этап идти? Так чем восстановишь?

– Нет у меня ничего.

– Как это? Да ну нахуй! Ну-ка, повернись, покажи жопу. О какая! Кругленькая! А ты говоришь, ничего нет.

– … А там вольготно: чай есть, сахар есть, курево есть, администрация не ебет особенно. Ну так, изредка. И контингент нормальный. Чего еще-то? Нормально.

– … а в карты как без наебки играть? Никак.

– … это сейчас телевизора насмотрелись и давай качаться. Прям все спортсменами стали. А раньше, раньше нормальному зеку отжиматься или там приседать западло было. Чтобы зек, ну, если он не «козел», спортом занимался – никогда!

– Начнешь отжиматься в БУРе, а «корпусной» тут же и кричит: «Ты, сволочь, кого пиздануть готовишься?»

Серега «Подольский» получил четыре года. Два с хвостом уже отсидел. Вышел по «касатке». История с внедренным агентом, типа в банду. Полгода агент подбивал на дело. Подбил. В результате и сам агент угрелся, и его подбитыши. Здесь же история «мужественного» подельника, отсидевшего в прошлом восемнадцать лет и сдавшего всех на первом допросе.

Самурай получил восемь лет. История, как он сдуру в сердцах катаной разрубил витрину.

Краб ушел из зала суда, просидев три или четыре года. Игорь «Большой» уходит в мае за отсиженным.

Здесь из-за одного сказанного слова могут раздуть целую историю и довести ее до мордобития. А ошибка в поступке может привести к самым неприятным последствиям. А если захотят доебаться, доебутся непременно, даже на абсолютно пустом месте. Повод не нужен. Нужен объект и чье-то желание.

Кошке живется лучше, чем многим людям. По камере ходил котенок с ужасно неприятной, злой мордочкой. Все его кошачье обаяние сводилось лишь к молодости. А по-хорошему можно было бы его раздавить, как клопа.

Вспоминая старика Ортмана.

– Дорогая, мы стали богаче еще почти на миллион.

– (в автомобиле с абсолютно пьяной женой) Не обращайте внимания, она обоссалась. Главное, чтобы кожаную обивку салона не испортила.

– Камрад, мы с тобой попали впополаме. Каждый на семь миллионов дойчмарок.

– Я завалю всю Европу рыбьей кожей.

– Дорогая, сына не люблю, люблю тебя и хочу все свое состояние переписать на тебя. Но от сына надо как-то отвязаться. Помоги мне купить «Мазератти» и покрыть его долг в два миллиона марок. И после я все переписываю на тебя.

Дорогая выполняет его требования. Ортман все переписывает на нее, и тут выясняется, что его имущество заложено. И дорогая остается со всеми долгами Ортмана.

В двадцатый век наша цивилизация, делая упор на создание материальных ценностей, расщепила духовную целостность личности, но самое страшное – расщепилось психическое состояние человека. Ценностью стала не нормальная, здоровая во всех отношениях личность, а необычная форма этого «расщепления» – щепка души. И чем неожиданнее, чем страннее эта форма, тем ценнее индивид.

Возьмем для примера европейскую живопись. Ее развитие сначала дошло до совершенствования изображения, затем застыло в нем, а дальше началось экспериментирование с формами и цветом. Затем эксперимент стал затрагивать фантазию художника, что привело к расчленению реальности на отдельные элементы: форма, цвет, точка зрения, состояние сна. Дошли, так сказать, до молекулярного уровня – и тут появился Малевич и своим «Черным квадратом» поставил точку на всех экспериментах. Все, дальше только черная пустота. Все, что можно было сделать в живописи, с живописью, сделано. Дальше продвигаться некуда. Вот в чем ценность этого квадрата. Это точка, финал развития живописи как направления. То же должно произойти и с расщеплением личности. Вот только кто и как поставит эту точку?

Возможно, появятся новые силы и похоронят нашу цивилизацию. И будут правы. Уж слишком она, наша цивилизация, больна. Ее вырождение проявляется буквально во всем. Как лакмусовая бумага – современное американское кино с его философией убийства и разрушения. Не созидания, а разрушения, то есть расщепления. На что молился древний человек – на фаллос и семя, то есть на рождение новой жизни. Чему поклоняется современный человек – пистолету. Искусственному фаллосу, только извергающему не животворное семя, а пули, семена смерти и разрушения. Это и есть основной признак болезни цивилизации. Никогда и нигде древний человек не смаковал смерть как таковую. Смерть врага – да. Но смерть врага – это песнь своего превосходства, а значит, здоровья. Они погибли, а мы живы, следовательно, мы лучше, здоровее.

Сейчас на толпу можно воздействовать только насилием. Насилие в конечном итоге приводит к смерти. На общество воздействуют не строительством, не рождением, а насилием, то есть разрушением. Это воздействие, болезнь возведена в ранг искусства.

Природная красота уже не интересна, акт рождения – скучно, просто жизнь без воздействия на нее цивилизации не привлекает. Искусство, а за ним и жизнь становятся притягательны, когда в них включены извращения. Чем необычнее извращение, тем лучше. Только это в нашем обществе и способно привлечь к себе внимание.

Секс ради секса – первый признак начала вырождения. Демонстрация полового акта и всего с ним связанного просто для интереса – это путь в тупик развития. Древнему человеку во время полового акта и в голову бы не пришло извергать семя женщине на лицо или еще куда-нибудь вне места, отведенного природой.

Невозможно представить себе животное, например, волка или енота, кончающее волчице на морду или в ее пасть. Природе важен результат, а не смакование процесса.

Появление в обществе огромного количества инвалидов (мы не рассматриваем период войн и природных катаклизмов), калек и уродов, превышение численности стариков в сравнении с молодежью – это тоже признак вырождения. Да, старики должны быть, но в определенной пропорции к молодым. Их должно быть меньше раза в два. Как ни печально говорить об этом, но превышение численности больных и старых особей над молодыми и здоровыми вредно для вида. Калеки и инвалиды способны воспроизводить только себе подобных, а те, в свою очередь, таких же. А если их будет большинство? Это словно раковая опухоль, которая, разрастаясь, способна погубить человечество в целом.