– Есть новости? – спросил Лазарев у женщины-эксперта. Та, не оборачиваясь. пожала плечами. Из небольшой лужицы свернувшейся крови она вытащила пинцетом окурок папиросы, критично осмотрела его со всех сторон и положила в целлофановый пакет.

– Задержанного допросили? – спросил фотограф у Лазарева.

– Нет еще, – ответил за него я и пояснил: – Я только что из отделения. Как сказал врач, пациент находится в глубоком шоке, и как долго он пробудет в этом состоянии, пока неизвестно.

– Это товарищ из госбезопасности, следователь по особо тяжким преступлениям. Из Москвы, – представил меня Лазарев.

– Вы к нам на подмогу? – ни сколько не смутившись, спросила девушка: – Или с проверкой?

– Пока только интересуюсь обстоятельствами дела, – ответил я, улыбнувшись ей.

– Ну мы пока мало что можем вам сообщить, – сказала девушка: – Вопросов пока гораздо больше, чем ответов. Возможно голову отделили от тела в каком-то транспортном средстве, а за тем ее выбросили на этой остановке.

– Почему вы так решили? – заинтересовался я.

– Крови слишком мало. В организме человека, если я не ошибаюсь, ее около шести литров. А тут, если суммировать все, что мы обнаружили здесь и во дворе, и литра не наберется.

– Ты, Оля, не спеши с выводами, – недовольно сказал Лазарев:- Голову могли отрезать и раньше…

– А теперь просто подбросить? – продолжила его мысль девушка: – Но, в таком случае, крови было бы совсем мало. Нет, похоже, что ее отрезали прямо здесь, на остановке. Тело увезли, а голову почему-то оставили.

– Остается выяснить, зачем преступникам понадобилось тело, и почему они решили избавиться от головы, – сказал фотограф.

– А может они хотели и голову забрать, но ее у них похитил задержанный? – подкинул версию я.

Из троих, только девушка-эксперт поняла, что я пошутил и тихонько хихикнула.

В это время к нам подошел молодой человек в кожаной куртке и с папкой в руках.

– Андрей Витальевич, – обратился он к Лазареву: – Я пока закончил. Там участковый дорабатывает крайний подъезд.

– Это наш сыщик, Павел Губин, – представил его мне следователь.

– Кожемяка, – назвался я, и мы обменялись рукопожатием.

– Нашел свидетелей? – без особой надежды спросил Лазарев у Губина, принимая от него стопку исписанных листов, которые тот достал из папки.

– Какое там, – махнул рукой Губин: – Самое большое, это видели какого-то мужика, который с криком пробежал через двор с непонятным предметом в руках. Все. В окно никто не смотрел, с остановки никто не шел.

– Плохо, – констатировал фотограф.

– Вот и у меня тоже самое, – вздохнул Лазарев.

– Что за день сегодня, – пожаловался Губин: – Четвертый “глухарь” подряд.

Следователь скорчил ему “зверское” лицо и покосился в мою сторону.

– Андрей Витальевич, меня Тюхин в отделение вызывает, – сказал между тем Губин.

– Что там у него опять, – недовольно спросил Лазарев.

– У него там какие-то вопросы по сегодняшней краже на Вологодской.

– Машину не дам, – отрезал Лазарев: – Пешком прогуляешься.

– Можно и пешком, – не стал возражать Губин.

– Только не задерживайся, – сказал Лазарев строго: – Надо будет потом еще раз по квартирам пройтись. Может найдем хоть одного нормального свидетеля..

– Да я быстро, – пообещал Губин.

– Можно и я с вами? – обратился я к нему.

– Идемте, – согласился сыщик.

– Уже уходите? – удивился Лазарев.

– Да, – ответил я: – Все, что мне нужно было, я узнал. Спасибо за помощь.

– Пожалуйста, – с нескрываемым облегчением сказал Лазарев. Похоже, что он был из той категории людей, которые инстинктивно боятся любого начальства, и мое присутствие его явно тяготило.

Я попрощался со всеми и зашагал вслед за Губиным в сторону 2-го отделения милиции.

20 часов 15 минут.

Губин оказался разговорчивым парнем. За то время, пока мы с ним шли обратно через темный двор к улице Димитрова, он успел рассказать мне свою короткую биографию. Как решил после армии решил пойти по стопам отца работать в милицию. Как сначала хотел податься в участковые, но в отделении не было свободных должностей, и ему предложили на выбор: или в ОБХСС, или в уголовный розыск. Губин выбрал второе.

– Меньше бумажной работы, – пояснил он.

Я почти его не слушал и думал о своем. В другое время я бы с удовольствием подключился к расследованию этого странного преступления, но увы – оно явно не имело ни какого отношения к “всплескам”. Поэтому я мысленно вернулся к топорику Павла Лемеха и пистолету Кати Гордеевой.

Если исчезновения Лемеха и Гордеевой это звенья одной цепочки, – размышлял я: – то просматривается последовательность: сначала телефонный звонок, потом будущая жертва берет с собой что-нибудь для защиты и уходит из дома. Если они чувствовали опасность, зачем они вообще уходили? Для встречи со звонившим? Так нет – Лемех ходил к своей девушке. Правда по ее словам он весь вечер был какой-то напряженный… Стоп! А может встреча была назначена позднее? Не исключено. Ведь принял же он Каплю за того, кто звонил ему по телефону… Значит ждал встречи, причем, не в определенном месте, а что-то типа “мы тебя сами найдем”. Что же ему сказали по телефону такого, что он, вооружившись топором, все же пошел? Шантаж? Ну Кате еще можно было наврать что-нибудь про отца, но у Лемеха только мать и в момент звонка она была дома. И девушка его была в полном порядке, в чем он в тот же вечер и убедился. Пригрозили, что расправятся в будущем? Так Катя точно позвонила бы в милицию. Ее наверняка инструктировали на этот счет, и не раз… А она взяла пистолет и, не сказав никому ни слова, вышла на улицу. И Лемех вышел, хотя до смерти был напуган. Он же, судя по словам Капли, всерьез собирался его зарубить. Так почему же, вместо того, чтобы позвонить в милицию или просто переждать опасность, он все же покинул в тот вечер свою квартиру?…

А главное – кому понадобилось устраивать всю эту чертовщину? Зачем им дочь первого секретаря партии города и сын погибшего офицера-пограничника?…

Между тем, ни на секунду не умолкавший Губин, стал пространно рассуждать о разных типах характера и о том, что иногда такие свидетели попадаются, что хоть стой, хоть падай.

– … Вот сегодня, например, звоню в одну квартиру. Окна ее как раз выходят напротив остановки. Открывает мне старушка – божий одуванчик. Из тех, кто от нечего делать целыми днями в окно пялится. Ну, думаю, сейчас она мне все по полочкам разложит. Здравствуйте, говорю, гражданка, я из милиции. А не видали ли вы какого-нибудь убийства на остановке пару часов назад? А бабуля мне в ответ:” Ты вначале, голубь, перекрестись, а потом и говорить будем.” А сама стоит в проходе и в квартиру не пускает. Я говорю: “ Гражданка, религия – опиум для народа, и я к ней абсолютно равнодушный. Тут недавно неподалеку голову одному человеку отрезали, так вы не видали кто?” А бабулька знай твердит: “ Перекрестись сперва, а после вопросы задавай.” Ну я и перекрестился, что делать. А она как завопит: “ Дьявол! “ и дверь перед носом захлопнула. Я постучал было, мол, гражданка, бросьте свои фокусы, да куда там. “ Изыйди!” – кричит через дверь: “ бесовское отродье! Меня тебе не заморочить! Я тебе не школьница и не алкаш какой-нибудь! Я закон божий блюду! Именем Бога и двенадцатью апостолами, заклинаю – изыйди!!!.. – ну и прочая галиматья. Плюнул я в сердцах и дальше по квартирам пошел жильцов опрашивать. А соседи бабульки мне и сказали, что “двинулась” старуха на почве религии…

Что- то в его рассказе меня заинтересовало, но я, занятый своими мыслями, не сразу понял что.

А – вот. Дело было в странном сравнении, которое по словам Губина употребила бабуля. “…Я тебе не алкаш какой-нибудь и не школьница…”- сказала она. Алкаш! Задержанный на улице Димитрова на первый взгляд был вылитый алкаш. Вполне вероятно, что и Витек, с чьей, головой он носился по улице тоже подходил под это определение. Неужели Губин проворонил свидетеля? Стоп! Если был алкаш, то должна быть и школьница… Точно! Меня прямо в пот бросило. Ориентировка по Леоновой!