Были моменты, когда Кате безумно хотелось позвонить ему. Просто, чтобы услышать его голос, хотя бы на пару слов, но она себя сдерживала изо всех сил. К чему эти звонки, если все уже было решено еще тогда, в Египте.

Но сейчас над ней внезапно навис новый соблазн. Сегодня она могла бы пойти на производство под удобным предлогом, где наверняка будет Андрей, и просто увидеть его. Просто увидеть.

— Александр Юрьевич, подождите, пожалуйста, — несмело окликнула она мужчину.

— Вы всё-таки решились. Пойдёмте, конечно, — ответил тот, одобрительно покачав головой.

Когда они спустились на производственный этаж, вокруг вышивального станка уже собрался целый митинг. Милко, как Ленин на броневике, стоял на стуле и вещал о том, какую вышивку необходимо пустить в работу в первую очередь. Швеи и механики слушали маэстро, затаив дыхание, а Герман, приехавший проконтролировать запуск оборудования, по-доброму посмеивался над чудаковатым гением.

— Катюш, иди сюда, — Полянский махнул Катерине рукой, и она с радостью последовала к нему. В последнее время она сблизилась с Германом, ведь они с Давидом были родными братьями, и старший явно одобрял выбор младшего.

— Посмотри, какой красавец. Не станок, а сказка. Еще и скидку вам тогда сделал! — горделиво улыбался мужчина, но Пушкарёва лишь невпопад кивала. Она больше не слушала его, а зачарованно смотрела в сторону, где стоял Андрей. Жданов увлечённо общался с инженером «7 Group», жестикулировал и смеялся. Он был свеж и весел. Было видно, что сегодняшний запуск был для него чем-то особенным. Его глаза излучали тепло и свет, а сам он фонтанировал жизненной энергией. В какой-то момент он обернулся и, быстро сказав что-то своему собеседнику, подошёл к ним.

— Здравствуйте, Екатерина Валерьевна, — просто и доброжелательно поздоровался он.

— Здравствуйте, — несмело ответила Катя.

Станок запустили, на полотне появились первые узоры, а Милко чуть ли не застонал от восторга.

— ГермАн! Андрей! Вы такие зАйки! Дайте я вас поцЕлую! — воскликнул модельер.

— Милко, держи себя в руках, — рассмеялся Жданов. — Это не просто вышивка. Этот станок полностью оправдывает свою стоимость. Здесь огромное количество команд и рецептов. А еще специальные датчики, детектирующие окончание, обрыв и перекрещивание нитей. Мы не только получим чудесную вышивку по твоим гениальным эскизам, но и минимизируем брак, а соответственно и затраты, — с гордостью подчеркнул Андрей.

Вуканович прыгал вокруг машины, как ребенок возле новогодней ёлки, не переставая ей восхищаться. Можно было еще долго оставаться здесь и наблюдать эту забавную картину, но Воропаева и Пушкарёву ожидал обед с японцами, а потому Александр сухо поблагодарил присутствующих и отправился к лифту.

— Екатерина Валерьевна, пойдемте, нас ждут великие дела!

— Я подойду через пару минут. У меня есть пара вопросов к начальнику производства, — сумбурно проговорила Катя, а Иван Васильевич, тот самый начальник, сразу вытянулся в струну и всем телом напрягся.

Воропаев недоверчиво усмехнулся и скрылся в лифте, а Иван Васильевич тут же бросился к Катерине.

— Если вы насчёт станка, то все вопросы вон, к Андрею Палычу. Он меня вообще не подпускал. Так что я — птица подневольная. Мое дело маленькое, — отрывисто и невразумительно тараторил он. Жданов, напротив, сделал уверенный шаг вперёд и с готовностью предстал перед финансовым директором.

— У вас есть вопросы? — спросил он, мирно улыбаясь.

— Да, буквально несколько. Отойдемте? Здесь очень шумно.

— Хорошо, — кивнул Андрей и указал рукой на ряд кабинетов на другом конце цеха.

Кабинет Жданова, если этот закуток вообще можно было так назвать, находился на выходе из швейного павильона и на четырех квадратных метрах вмещал только старый покоцанный стол и, не внушающий доверия, хлипкий стул. На столе стоял старенький компьютер, тусклая лампа и кое-какие канцелярские принадлежности. В углу чудесным образом вместилась тумбочка, с оторванной невесть когда дверцей, и маленький электрический чайник. Вот и вся роскошь временной резиденции экс-президента.

Катя с удивлением оглядывала его «хоромы», а Андрей, прочитав на ее лице явное недоумение, поспешил объясниться.

— Все кабинеты уже были заняты, а этот чулан свободен. Как видишь, если рационально подойти к вопросу, можно организовать неплохое рабочее место. Тем более это ненадолго.

— Ты намерен уйти? Андрей, подумай, пожалуйста.

— Да. Я уйду сразу после окончания модернизации производства и ликвидации Никамоды, — твёрдо ответил Жданов.

— Но…

— Мне нечего здесь больше делать. Я уеду из России. Меня ничего здесь больше не держит, — спокойно подытожил мужчина и улыбнулся ей. Эта улыбка была такой ненаигранной, такой открытой. Он смотрел на нее совершенно не так, как раньше. Не так, как после того рокового совета, и не так, как в Египте. Это был взгляд человека, воспрявшего духом. Спокойный и невозмутимый.

— Я пойду, — проговорила Катя глухим голосом и поспешила выйти за дверь. А он не удерживал. К ее горлу уже подступил предательский комок, а на глаза моментально навернулись слезы. Андрей был таким далеким и чужим, зато так напоминал того весёлого и открытого Жданова, которого она полюбила. Жданова, в чьём сердце больше нет места прошлому, в том числе Кате Пушкарёвой.

***

— Катюш, как же я соскучился. Эти дежурства меня доканают, — шептал Давид на ухо Катерине, лежа на диване за просмотром фильма. Он ласково гладил девушку по волосам, с наслаждением вдыхая их аромат.

— Я тоже соскучилась, но что поделать. Я сегодня тоже устала. Эти японцы, как дети. Но, к счастью, они остались очень довольны. Даже позвали нас с Воропаевым в Токио.

— Серьезно? И вы поедете? — спросил с беспокойством Полянский.

— Придётся. Не факт, что вдвоём, но один из нас обязательно. Кто-то должен остаться в Москве. У нас предстоит подготовка к показу.

— Кать, а ты можешь не ехать? Мы и так редко видимся из-за моих семинаров и дежурств.

— Но тебе же нравится это. Ты же очень любишь свою работу, — ласково сказала Катя и нежно провела рукой по его щеке.

— Люблю. Но тебя я люблю больше, — мужчина поцеловал ее в губы, а затем плавно спустился горячими поцелуями ниже по обнажённой шее.

— Давид… — с ее губ хриплым шёпотом сорвалось его имя, и девушка всем телом прильнула к Полянскому.

— Катюш, я же не смогу так долго выдержать, — рассмеялся он.

— И не нужно.

— Ты можешь считать меня старомодным, можешь смеяться надо мной, но… — он отстранился и принялся что-то искать в тумбочке. Через некоторое время он снова вернулся к Кате и, исполненный напускной серьезности, присел на одно колено. Но улыбка все равно рвалась наружу, глаза сияли азартом, а дыхание участилось, как при беге. Давид достал из кармана бархатную коробочку и, выдержав небольшую паузу, заговорил:

— Екатерина Пушкарёва, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Будь со мной в болезни и в здравии, в горе и в радости, роди мне сына и проживи со мной всю жизнь. Ты готова? — мужчина открыл футляр, и перед Катиным взором предстало сияющее обручальное кольцо. В ту же секунду девушка изменилась в лице. Она пыталась что-то ответить, но слова застревали в горле. Катя бросала прерывистые, тревожные взгляды то на его счастливые, лучистые глаза, то на яркий бриллиант в бархатной коробочке.

— Готова, — едва прошептала она. Ее голос звучал так, словно это далось ей с неимоверным усилием.

— Тогда иди ко мне, — Давид аккуратно стал примерять кольцо на ее безымянный палец, но рука девушки резко дрогнула. Колечко внезапно выскользнуло и звонко покатилось под стол.

— Прости, я такая неловкая, — воскликнула Катя. — Это плохая примета. — она принялась искать кольцо взглядом, нахмурившись, но Давид был показательно спокоен. Он наклонился и, подняв украшение, уверенным движением одел его девушке на палец.

— Эти приметы придумывают те, кому не дарят бриллианты, Катюш, — непринуждённо рассмеялся Полянский.