Правило: делай, как удобно, но не нарушай личное пространство других. Маму не радует чавканье, болтовня с набитым ртом, жирные губы и руки. Меня раздражает, когда по опустевшей тарелке скрипят ножом или вилкой, а Лари бесит шум разговоров и громкое глотание. Я стараюсь уважать мнение других, но у меня не всегда получается. Когда с нами ест папа, его раздражает все: если мы молчим, если мы говорим, если мы сидим с унылыми лицами, если мы смеемся, если мы не вытянули спину прямо, если мы случайно что-то роняем и так далее. Хотя когда он делает то же самое, это считается нормой! А еще он спрашивает только про школу. Мы с Лари не любим семейные обеды вместе с ним!
Без него мама рассказывает, как раньше танцевала на большой сцене. Она описывает все до мельчайших деталей, и я все больше и больше пропитываюсь желанием танцевать! Папа же до сих пор занимается непонятно чем: руководит какими-то фирмами, постоянно уезжает на какие-то встречи и болтает по телефону. Денег у него после этих «дел» навалом12, но, увы, я к ним доступа не имею, иначе бы все раздала. Так учит мама: отдавай и ничего не требуй взамен.
Раньше папа носил толстые золотые цепи, а теперь носит большой крест и часто крестит все вокруг: машину, дом, сейф, двери, квартиру и прочие бездушные предметы. Еще папа часто меняет технику, а нам отдает ненужное. Мы с Лари умеем пользоваться всем, но танцевать мне нравится гораздо больше. Раньше я складывала его «секонд-хенд» в ящик для мусора, как и мама, но потом один парень нашел меня по выкинутому телефону и попросил впредь отдавать напрямую ему. Так у меня появился первый друг – Руслан. Это начинающий компьютерный гений, который, в отличие от меня, живет в однокомнатной квартире с тремя собаками, двумя сестрами и братом. Мы с ним немного даже похожи: мечта Руслана – свалить13 из дома и попасть Америку, а моя – свалить из дома и попасть на сцену.
Я заметила, что ко мне тянутся незнакомые люди и животные, хотя мне и одной вполне комфортно.
****
2016 A.D.
Kära dagbok!
Сегодня у меня заслуженный выходной, чтобы побыть наедине с собой, котом и собакой. Вчера обсуждали репертуар на год: Роланд настойчиво говорит брать неоклассиков, а-ля саундтреки, чтобы дать «новое дыхание оркестру», а я считаю, что это совершенно ни к чему! Ты же говорил, папа, что только в классике всегда есть все, что нужно зрителю? Всегда! Нет, конечно, есть много достойных работ…. но пласт то должен быть классическим! Я в этом убеждена. Нашему зрителю нужно постоянство, к нам возвращаются за теми эмоциями, которые уже переживались раннее. Мы храним и проносим на своих плечах историю! Поэтому я обозначила нашей главной задачей твой любимый Второй концерт, а не всякие там саундтреки. Конечно, они вольны разбирать все, что хотят в свободное от моих репетиций время. Воображение ведь безгранично, хотя ты почему-то часто говорил, что «всему есть предел». Знаешь, сейчас все так быстро меняется, мир, взгляды — все становится шире. Жаль, что ты не хотел принимать меня такой, какая я есть, отец. Я так и не смогла полюбить себя с тех пор.
Может, ты действительно был по-своему прав…. следует установить некие границы, чтобы не потеряться самому себе. Думаю, отец, ты будешь рад услышать своего любимого композитора на годовщину. Осталось подобрать достойного пианиста. Может, пошлешь мне его с неба? Таких энтузиастов, как в твое время, сейчас нет. Все работают только за деньги, либо преимущественно за деньги, за свои или чужие, за шведские или американские.
Моя жизнь – сплошное кольцо замкнутого непонимания. А я ведь хочу жить, папа, жить со всей полнотой энергии этого слова!
/din Frida
****
По ночам мне часто не уснуть, особенно в полнолуние. Иногда я рассматриваю диск цвета луны и вижу в нем несчастное лицо женщины, которая зовет меня на помощь. Лари после наших догонялок спит, как убитый, а мне – ну никак и все! Мужчина с маской моего папы запретил беспокоить маму после девяти вечера, так что ночью я остаюсь одна. Иногда мне кажется, что в спальне родителей по ночам происходит что-то нехорошее. Когда мне становится страшно, я пересаживаюсь на кровать брата, чтобы его защищать. Когда готов оберегать слабого, все страхи отходят на второй план.
Книг с картинками у нас мало, однажды пришлось просить Лари учить меня буквам. Он хороший учитель, не то, что няни. Благодаря ему и маме я стала складывать буквы в слова. Это что-то вроде кода: теперь я могу расшифровывать книги. Все незнакомые слова я выписываю в тетрадь, мама мне их потом поясняет. Иногда, правда, говорит, что утомилась, но не перестает потихоньку помогать. Во всем я чувствую ее поддержку! Она не пытается учить или командовать, она добрая и никогда не бывает с нами злой. А папа всегда злой.
Мама, объясняя что-то, часто прибегает к жестам и говорит, что так я лучше воспринимаю. Ох, эти ее движения! Восхитительны! Я все запоминаю! Плохая память у меня только в школе и с папой. Мне не нравятся сюжеты взрослых книг, они скучные. Моя жизнь куда интереснее! Но я выписываю как можно больше слов, чтобы подольше побыть с мамой. Приходится много читать.
Мы с Лари придумали наш личный язык жестов, хотя папа постоянно бесится, когда мы так болтаем. Ему не нравится, когда он что-то не понимает или о чем-то не догадывается.
В школе я специально не читаю и не пишу: пускай папа почаще слышит, что его ребенок – дебил. Сейчас две тысячи четвертый год, значит, по моим подсчетам, я должна закончить эту школьную мясорубку в две тысячи тринадцатом или пятнадцатом.
Лари – отличник, ему нравится быть первым и когда его хвалит папа. Брат может часами играть свои партии из Рахманинова, чтобы добиться успеха, а потом так хлопнуть крышкой, что рояль плачет. Чтобы поддержать инструмент, я учу Рахманинова вместе с Лари. Это бывает тяжело и нудно, но зато мы можем соревноваться, кто сыграет быстрее ту или иную часть. Соревнования его подбадривают – он не знает, что я ему поддаюсь.
Брат – мой самый лучший друг. Я люблю делать с ним все, когда он не противничает. Мы рисуем, бегаем, прячемся, шифруемся, играем наперегонки куски каких-то Лариных нот. Я, наконец, придумала простой математический способ запоминания его партитуры, чтобы мы могли побольше развлекаться. Для меня и Лари цифры – это магические символы, а в школе нам пытаются привить к ним ненависть, говорят, что они нужны, чтобы хорошо считать. Неужели они не знают о существовании калькулятора?!
Папа стал чаще бывать дома. Он не терпит звуки рояля, поэтому купил нам электронное пианино с регулируемой громкостью и наушниками. Это гораздо хуже нашего прежнего рояля, руки не чувствуют клавиш. Лари по секрету говорит то же самое. Технический прогресс не помогает людям быть более талантливыми, это я точно знаю.
****
2016 AD
Min kära dagbok,
Мне часто пишут письма, спрашивают, как я «умею руководить музыкой». После всех прожитых лет мне кажется, что это от природы. Родители, рождение, жизнь, любовь, неудачи, разочарования, вера в непонятно что – все это природа человеческого созревания. Я, как дирижер, проживаю на сцене не меньше артиста. Мне нужно направлять все потоки энергии в нужное русло и не пропустить ни одного мгновения, чтобы не нарушить связь. Моя задача – расшифровать все или больше от создателя произведения. Подбор или придумывание от себя означало бы предательство композитора. Все то, что мы имеем сегодня, веками обретало форму и внутреннюю сущность. Я продолжатель моего создателя, поэтому к нам вновь и вновь возвращаются зрители. Что-то из этих мыслей нужно взять в завтрашнее интервью.
А если они спросят про личную жизнь? Про детей? Я не могу иметь детей. Нет, я не смогу этого сказать. Лучше сфокусироваться на искусстве…. мой ребенок – это мой оркестр. Ну а если они начнут развивать эту тему? Нет, наверное, лучше сказать, как есть. Что в этом такого? Ни у одной меня в мире бесплодие. А потом порассуждать на тему о том, как меня ранит все эти разговоры о материнстве, поколениях, заботе о ребенке?! И выйдет Фрида – жалобная книга. Напишу им заранее: без вопросов о детях.
