Потом Ричард уходит, я остаюсь одна. Одна в большой двухспальной кровати для двоих. Для двоих, но я одна в ней...
Пелена прошлого спадает. Пол года... Сто восемьдесят три дня. Четыре тысячи триста восемьдесят часов. Я стою на коленях перед могилой и уже больше часа, смотрю на аккуратно выбитые буквы. На темном камне покрытом холодным инеям, они едва видны.
Пушистый снег украсил и меня. Я вся белая. Руки окоченели, ноги затекли. Чувствую привкус крови. Я разжимаю губы, которые от боли искусала до крови...
Я снова принесла лилии. На белом снегу они смотрятся ужасно одиноко. Мне думается, как можно срезать и убить цветок ради праздника или встречи? Это так жестоко дарить мертвые цветы... И я приношу мужу трупы лилий, наверное ему не нравится. Перестану это делать. Трогаю бутоны лилий и прощу у них прощения за то, что они останутся на могиле и замерзнут на снегу.
- Я люблю тебя, Марк. Я люблю тебя...
Даже после смерти мужа, я говорю о нем в настоящем времени. Мне претит сказать: - Я любила, Марка.
Мне претит говорить о нем, как о прошлом. О том, что было когда-то... Нет! Я люблю, Марка сейчас! В настоящем! Я люблю его...
Слишком холодно, чтобы плакать. Мои ледяные щеки согревают горячие слезы...
Глава: 6
Когда родилась Эмили, Марк был погружен в экстаз счастья. Он без конца говорил мне о том, что он достиг высшей точи счастья. Марк всегда хотел дочь, а я сына. Мое желание исполнилось первым, а потом спустя два года, я родила дочь. Малышка Эмили родилась в подарок отцу, в день его рождения. Марк был счастлив...
Марк и я всегда хотели троих детей, но однажды, спустя несколько месяцев после рождения дочери, мы лежали в постели и любовались спящей малышкой. Эмили сладко спала, закрыв личико маленькими ручками.
- Она чудо, - тихо сказал Марк. Я лишь улыбнулась в ответ и поправила Эмили одеяльце.
- Аэлита, - его серьезный голос насторожил меня. Я подняла глаза и посмотрела на его хмурое лицо.
- Что-то не так?
- Аэлита, ты хочешь третьего ребенка?
- Я не думала об этом. Если честно, я не могу думать ни о чем другом, как о том, что есть сейчас. Почему ты спрашиваешь?
- Я думал об этом. Помню, мы говорили всегда, что хотим троих детей.
Мое сердце замерло. Неужели он скажет, что больше не хочет детей? Не хочет детей от меня? Мне кажется для женщины, это самое ужасное, что можно услышать от любимого мужчины.
- Помню...
- Аэлита, я не хочу больше детей... Прости, долго думал над этим. Понимаешь, я боюсь решиться на третьего ребенка. Моя любовь поделена между сыном и дочерью. И я люблю их до невозможности сильно. Люблю мальчика всем сердцем и девочку всем сердцем. Если у нас будет третий ребенок, смогу ли я его любить так сильно, как люблю Ричарда и Эмили? Мне кажется, что это будет предательством, что они забрали каждую каплю моей любви и боюсь для другого ребенка у меня не осталось ничего... Мне придется забрать время у Ричарда и Эмили, и погрузиться в другое дитя. Нет, решительно нет. Я не могу Аэлита...
На его лице отражалось столько боли и беспокойства, что невозможно было на него смотреть. Он сжимал в руках маленькую ножку Эмили и неотрывно следил за сном дочери. Какой он замечательный! Как он справедлив и предан детям!
- Марк...
- Ну вот, ты плачешь... Родная, я боялся сказать тебе. Прости, ты хочешь третьего ребенка? Я не мог обманывать тебя и это тревожит меня...
- Марк! Любимый...
Я обняла его и прижалась к нему всем телом.
- Ты их любишь, разве можно так любить? Марк... Какое у тебя сердце... Я так счастлива! Я так счастлива...
- Когда родилась Эмили, мое сердце ликовало. Она забрала всю любовь, все внимание. Так же сделал и Ричард, когда родился у нас. Нам повезло, что они разнополые. Иначе, я бы разрывался не зная, как любить их одинаково. Это сложно понять, я знаю... Сам не могу понять, что со мной. Но, как представлю, что малышка Эмили видит, как я играю с нашим третьем ребенком, а она стоит в стороне... Мне становится, так плохо. Боже... Я очень их люблю.
- Эмили, тебе семнадцать. Ты должна отмечать свой день рождения!
- Я не могу, мам... Неужели, ты не понимаешь? Это был день рождения мой и папы. Я больше никогда не буду справлять его! Никогда! Я не смогу веселиться, не смогу думать о себе... Боже, мам! Ну неужели ты не понимаешь?!
Эмили закрывает лицо руками и горько плачет. А я стою и не знаю, что ей сказать. Этот день был днем Марка... И Эмили.
- Эмили, папа очень тебя любил. Он был счастлив, что у вас один праздник на двоих и думаешь его бы осчастливило то, что ты откажешься от своего праздника ради него?
- Это больше не праздник! Это день памяти! Я не могу, мам. Не могу и не хочу. У меня больше не будет праздника. Это мое решение, прими его... Пожалуйста.
- Хорошо, Эмили.
Что я могла сказать еще? Я сама еще скорблю и тоскую по нему. И какая-то часть моей души, принадлежащая мужу радуется, что в день его памяти не придется ни искренне веселиться. Но другая часть души, принадлежащая дочери печалится. Это день Эмили тоже и я хочу, чтобы она веселилась.
После смерти Марка, Эмили закрылась в себе. Она потеряла лучшего друга и отца. Мне казалось, она родилась с улыбкой на устах, я не помню дня, чтобы она грустила. Эмили, озорная оптимистка с всегда смеющимися глазами, превратилась в тень. Она тихая, послушная и покорная. Теперь чаще серьезная и молчит. Это заботит меня. Я просила дочь сходить к психологу, поговорить, но она категорически против обсуждать потерю отца с кем-либо.
